Миг бесконечности. Том 2 - Наталья Батракова

„…Окончила с отличием журфак БГУ… была принята на работу в редакцию „ВСЗ“ …вышла замуж за Проскурина Виталия Львовича… продолжает трудиться по настоящее время… в кругу коллег пользуется уважением…“ — перечитал он до конца, подошел к окну и, сложив руки на груди, тупо в него уставился. — Вот почему мы не смогли ее найти… „Городские ведомости“ осенью закрыли, а затем она вышла замуж, сменила фамилию. Почему я сразу не прочел досье Поляченко? Ничего бы не было…» — неожиданно простонал он.

Воспоминания моментально заполонили сознание. Вот его выпускают из изолятора, на крыльце адвокат, пряча глаза, сообщает, что неделю назад умер отец…

…Шок… Как же так? Это неправда! Он с ним не попрощался, не успел извиниться, не услышал главных слов, не произнес их сам!

Подъезжает Заяц, на заднем сиденье — заплаканная мама. Это по ее просьбе ничего не сказали сыну. Сегодня девять дней. Они направляются на Московское кладбище. Могила в венках. Моросит мелкий дождь, дождинки смешиваются с бегущими по щекам слезами…

Лишь разбирая архивы отца, Вадим нашел его дневники и понял, как тот его любил, как им гордился, как в него верил. С каждой прочитанной и пропущенной через себя строкой боль все сильнее пронзала сердце.

Скупые слова, написанные размашистым отцовским почерком, говорили о многом. В первую очередь о том, о чем сам он молчал. Сложно сказать, что ему мешало произнести все это вслух: характер, воспитание или же опасение, что похвалой или одобрением помешает сыну в его стремлении всего достичь самому.

Уж в чем-чем, а в этом профессор Ладышев точно ошибался. Вадим не из тех, кому голову кружит любой мало-мальский успех. Скорее, наоборот, ему лишь требовалось знать, что он все делает правильно. И в этом отец мог бы ему помочь. Увы, он не нашел верных слов даже в момент, когда от Вадима все отвернулись.

Инцидент со смертью пациентки после оперативного вмешательства требовал специального разбирательства и особых мер. Это понятно, так что с основными действиями администрации больницы отец был согласен. Но вот с другими — категорически нет. Как и с коллегами сына. Практически все, в том числе научный руководитель, как один, вынесли ему вердикт — обвинили во всех грехах его одного. Как выяснилось позже, под давлением все той же администрации, на которую, в свою очередь, надавил Минздрав.

Но если вина не доказана, как можно травить человека и превращать в изгоя? Нельзя идти против собственной совести, боясь, что на тебя ляжет тень подозрения, чтобы позже не прятать глаза! Это первое. И второе: случай требовал тщательного изучения. На подобных ошибках надо учиться, а не заниматься пустыми отписками: примите наши извинения, виновные наказаны.

Изучив до мелочей историю болезни девушки, ход ведения как основной, так и повторных операций, скупые строки отчета патологоанатомов, Сергей Николаевич пришел к выводу: основной источник инфекции так и не был выявлен. И тогда он встал на защиту не просто сына, а коллеги. Причину надо искать не в действиях хирурга — упустили что-то другое. Вероятнее всего, гинекологию. Но доказать это могла только эксгумация и повторная экспертиза, сделанная высококлассными специалистами. Желательно независимыми экспертами судебной медицины, желательно — из Москвы.

Но Советского Союза уже не существовало, прежние правовые и служебные контакты были разорваны. И тогда Сергею Николаевичу пришлось поступиться собственными принципами и воспользоваться своим положением и дружескими связями в России.

Однако на переписку между ведомствами разных теперь стран требовалось время. И тогда он согласился с адвокатом, что лучше спрятать сына в следственный изолятор — подальше от разъяренных родственников погибшей. Он прекрасно понимал, как это будет истолковано и самим Вадимом, и коллегами, и недругами, которых в научном мире немало. Первым это могло быть воспринято как предательство, вторыми и третьими — как неопровержимое доказательство вины.

Больше записей не было… Они обрывались днем, когда Вадима упрятали в СИЗО. Какие мысли преследовали отца, как болела его душа, можно было только догадываться. И что было дальше, сын узнал со слов мамы и друзей.

Пока профессор занимался организацией повторной экспертизы, под шумиху кое-кто решил, что настал удобный момент сместить его самого. Слишком многим он мешал. В профессии нрава он был бескомпромиссного: закрывал бесперспективные исследования, пустые, высосанные из пальца диссертации, невзирая на заслуги и положение, мог открыто покритиковать коллегу на ученом совете. И если в отношении больных почитал правило «не навреди», то о себе не задумывался никогда. Терпеть не мог закулисных интриг и подковерных игр.

Потому и говорил открыто, что не согласен с выводами патологоанатомов, хотя ему советовали промолчать. Об этом говорил и профессор биологии Василий Андреевич Заяц — друг и сосед по даче. Свою дачу Сергей Николаевич продал, так как срочно понадобились деньги. Приезд комиссии из Москвы никто не собирался оплачивать, а все сбережения съела инфляция. Да и профессорская зарплата давно перестала конкурировать с ценами.

Наконец все подписи были собраны, даже в тех инстанциях, где бумаги застревали порой без объяснения причин. Недруги любыми путями старались воспрепятствовать приезду комиссии из другого государства. А когда поняли, что не получится, не дожидаясь результатов экспертизы, решили нанести моральный удар.

В тот день, когда из Москвы выехала бригада криминалистов, в газете «Городские ведомости» вышла статья, направленная в первую очередь против самого Сергея Николаевича.

…Хоронили профессора и проводили эксгумацию в один и тот же день. Выводов комиссии никто не оспаривал — слишком многим пришлось бы признать свою ошибку. Извиняться тоже никто не думал. Да и перед кем? Старшего Ладышева уже не было в живых, ну а его сын… О нем побыстрее постарались забыть. Да и строптивый Заяц, единственный, кто не очернил в объяснительной действий хирурга, перевелся в другую больницу.

Так что дело быстренько сдали в архив…

«…Катя… Неужели это была Катя? — продолжало протестовать сознание. — Как же так получается? Спустя годы я полюбил виновницу в смерти своего отца?.. Нет!!!» — в сердцах Вадим стукнул кулаком по столику.

Тот зашатался, бутылка виски накренилась, с тупым ударом грохнулась на ковровое покрытие, из-под неплотно закрытой пробки стала сочиться буроватая жидкость.

Подхватив бутылку, Вадим несколько секунд подержал ее в руке, затем провернул резьбу и глотнул прямо из горла. Раз, второй, третий…