О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов» - Владимир Мединский

Обычно это толкуется так: дворянство не созрело, ну не могло жить без абсолютного монарха.

Сомневаюсь. Тут возможно совершенно иное толкование событий. Дворянство-то вовсе и не против ограничения самодержавия как такового. Только оно хочет и само участвовать в «затейке».

Дополнительная сложность была в том, что «верховников» не любили дружно, а вот позитивная программа была у всех разная. Шли отчаянные споры о степени и о формах ограничения монархии. Для того чтобы договориться заранее, у дворян попросту не было времени, и в результате их не объединяла какая-то общая политическая программа.[329]

Повторюсь, дворян возмущало вовсе не ограничение монархии, а олигархический способ решать государственные вопросы. Им самим тоже хочется в олигархию…

Какое-то время верховники зачем-то вообще врали, что Кондиции — не их изобретение, а как раз и есть «монаршая воля». По словам Феофана Прокоповича, все «ѵши опустили, как бедные ослики», «дряхлы и задумчивы ходили». Но как не ходи, как не опускай или не поднимай уши, а против монаршей воли не пойдешь. Что государыня соизволила подарить, то и соизволила, ничего тут не поделаешь.

Но обман быстро раскрылся. Оказалось, что будущий политический строй России — вовсе не дело, уже решенное монархом, а нечто такое, что могут решать сами дворяне…

Но тогда у каждого, буквально каждого из них открываются огромные возможности! Раз Кондиции — продукт закулисной сделки и ничего еще не решено, то ведь тогда каждый может попытаться предложить свою версию сделки! Свой способ политического устройства! Ведь если одной «компашке» можно договариваться с императрицей, как ей править, то почему нельзя сделать того же и другим дворянским «инициативным группам»?!

В тот же день 2 февраля Верховному совету пришлось выслушать кучу устных выступлений и мнений, прочитать груду записок о будущем устройстве государственных дел.

Смятение дошло до того, что Верховный тайный совет всерьез опасался восстания и стал пугать расходившихся дворян, что, мол, у него для мятежников есть войска, сыщики и пытки.

Но дворяне никак не унимаются. Известно 13 записок, поданых или подготовленных к подаче в Верховный тайный совет от разных кружков. Под этими проектами собрано порядка 1100 подписей, из них 600 — офицерских! Ни один из поданых проектов не ставит под вопрос ни избрание Анны, ни ограничение ее власти: все подходят к этому, как к совершившемуся факту.[330]

Но все проекты построены на мысли, что дворянство — это и есть народ, настоящий народ в юридическом смысле слова; народ, имеющий политические и гражданские права. Остальное население Российской империи практически не упоминается в проектах… И получается так, что миллионы подданных-недворян — это своего рода живой и говорящий инвентарь, не обладающий никакими правами и политически не имеющий никакого значения.

Это обилие мнений, эта разноголосица и позволили Анне уничтожить зачатки конституции. Дворяне ведь разобщены, народ и не знает об их «затейке».

После приема разных группировок Анна велела принести текст подписанных ей Кондиций и публично порвала их, бросив на землю. 1 марта 1730 года по всем соборам и церквам шла присяга Анне Ивановне как самодержице Российской.

Конституционно-аристократическая монархия просуществовала в России всего 10 дней.

На другой день после присяги Анна Ивановна восстановила Сенат в составе 21 человека, но всех сенаторов назначила сама, никаких выборов не было. 4 марта 1730 года царица распустила Верховный тайный совет, и больше он никогда уже не восстановился ни в какой форме.

К запискам дворянства никто никогда больше не возвращался, и никакое ограничение самодержавия даже не обсуждалось. Царица как бы «забыла» про них.

Так что, если аристократическая конституция просуществовала всего 10 дней, то шляхетская конституция в России попросту не родилась.

Повторимся: дворянство ничуть не менее, чем сами «верховники», хотело участвовать в управлении государством. Дворян в Российской империи было тогда сравнительно мало — порядка 100 тысяч взрослых людей. Офицеров в армии было всего 15 000, а два гвардейских полка, Преображенский и Семеновский, насчитывали вместе 2800-3 000 человек. При таком малолюдстве 500 агитаторов, 1100 подписей под прошениями, 13 проектов, 600 офицеров-подписантов — это очень и очень много.

Подкуп дворянства

Анна Иоанновна кинула жирный кусок дворянам: ограничила срок их службы 25 годами, окончательно отменила дурной указ Петра о единонаследии, но, конечно же, никаких выборных учреждений, никакого выбора должностных лиц, никакой конституции так и не возникло…

При Елизавете гвардия играла еще большую роль, чем раньше.

После «Манифеста о вольности дворянской» Петра III дворяне продолжали править, но могли не служить.

При Екатерине дворяне получили такие права, что крепостные фактически стали их полурабами, а дворяне стали властвовать, причем во всех губерниях.

Подкупленное правительством, дворянство больше не искало способов ввести Конституцию. Массовых выступлений больше никогда не было.[331] И тем удивительнее, что сами дворяне не раз создавали проекты освобождения крестьян.

Проект раскрепощения

Первый такой проект подал обер-прокурор Сената Анисим Александрович Маслов в 1734 году. Еще до этого он написал несколько рапортов Анне Иоанновне и ее фавориту Бирону, обличая безделье и взяточничество высших чиновников. Его обязанностью было собирать многомиллионные недоимки, но он так рьяно обличал бедственное положение крестьян, что Маслову поручили организовать обсуждение нового закона в Сенате.

Проект Маслова 1734 года предписывал Сенату законодательно нормировать повинности крестьян. Сенат тянул, сколько можно, и дождался, пока Маслов умер. На проекте заготовленного им указа сохранилась помета секретаря императрицы «обождать». Разумеется, к этой идее не возвращались.[332]

Не прошло и 30 лет, как появился проект Конституции, подготовленный Никитой Паниным. Панин был одним из влиятельнейших людей Российской империи, воспитателем наследника престола Павла I. Вначале Панин оказывается очень нужным Екатерине… Таким нужным, что будущая мужеубийца из кожи вон лезет, чтобы привлечь его на свою сторону… И Никита Панин, судя по всему, делает ту же ошибку, что и «верховники» поколением раньше. Он решает поучаствовать в беззаконии, дворцовом перевороте против Петра III, для благого дела: для ограничения монархии, введения конституционного правления.

По проекту Панина, переворот должен произойти не в пользу Екатерины, а в пользу Павла, законного наследника престола. Екатерина — регентша до совершеннолетия Павла. И когда Павел I восходит на трон, его власть уже исходно ограничена правящим Сенатом. Название «слизано» у Петра I, но содержание совсем другое. Часть членов Сената назначается пожизненно монархом, но большая часть избирается дворянством, и тоже пожизненно. Екатерина делала вид, что согласна, но никаких бумаг не подписала.

Гвардейцы кричали «Ура Государыне!» и «Виват Императрице!». Екатерина после переворота сделала все возможное, чтобы самой утвердиться на троне, а вовсе не возле трона как регентша.

Декабрист М. Фонвизин описывал продолжение этой истории. Со слов своего отца, родного брата автора «Недоросля», он сообщал, что «в 1773 или в 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился, граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал П. И. Панин, княгиня Е. Р. Дашкова, князь В. Н. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, многие из тогдашних вельмож вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо нее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие».[333]

Причем сам конституционный проект был уже детально проработан (несравненно полнее «Кондиций»).

По словам Михаила Фонвизина, «Под ним (Сенатом — В.М.) в иерархической постепенности были бы дворянские собрания: губернские ли областные, и уездные… Сенат был бы облечен полною законодательною властью, а императорам оставалась бы исполнительная, с правом утверждать обсужденные и принятые Сенатом законы и обнародовать их.

В конституции упоминалось и о необходимости постепенного освобождения крестьян и дворовых людей. Введение или предисловие к этому акту начиналось так: «Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют».[334]