Таежные отшельники - Игорь Назаров

В конце мая к Агафье пришел Алексей Уткин с другом Владимиром. Жили у неё до июля. Сорились с Ерофеем. Пока в июне Агафья ездила на 20 дней на Горячий ключ, они были здесь. Вывозили на Горячий ключ Савушкин и Песков. Лечилась там она вновь по жуткой схеме: по 30 минут 2–3 раза в день. Говорит, что на ключе лечился какой-то врач, «специалист по этому делу», он и посоветовал делать так. Уткин с Владимиром улетели на горячий ключ в конце июня с компанией «мэра Абакана» (как выразилась Агафья), которая залетала сюда вертолетом. «Ночевали здесь, пили, женщин много было. Алексея напоили, больной, улетел» — рассказывает Агафья. Алексей обещал прийти назад к 5 августа, но до сих пор его нет. «Живой ли? Неизвестно», с тревогой говорит хозяйка.

На Горячем ключе Агафью дважды пытались изнасиловать два мужика. Одного из них Агафья знает — это тесть здешнего охотника. Пришлось вырываться, убегать в тайгу и даже защищаться поленом. Пьяные мужики лезли обниматься, отпускали скабрезные шуточки, делали из нее посмешище на людях. Что же это происходит? Неужто люди уже совсем ничего не понимают, полностью деградировали и потеряли человеческое обличие?

Костер, ужин. У костра Агафья ещё много рассказала про свое житье — о козах, о курицах, которые по какой-то причине все перемерли, о цыплятках и другом. Но похоже, что, несмотря на все свои беды и лишения, Агафья не помышляет выезжать отсюда. Во всяком случае, первые намеки Анны и Анисима она отвергает. Пытаемся наметить работу на завтра. Предлагаем хозяйке начать копать картошку. Но ответ отрицательный: «Рано, ботва-то зеленая». К ночи похолодало, звезды яркие, из-за Туй-Дайской горы выкатилось яркая луна и залила серебром все вокруг. В жарко натопленой избе укладываемся на ночлег.

16 сентября /пятница/. К 5 часам утра в избе стало прохладно. Встал, затопил железную печку заранее приготовленными дровишками. Вышел на улицу и оторопел от огромных ярких звезд. Оказывается небо не пустое, а усыпано тысячами ярких и не очень звезд и созвездий. Они переливаются и мерцают, создавая впечатление огромного живого, но не познанного еще нами, мира. Холодно. Под звездным светом серебрится иней. Только из-за такой чудной ночи не следовало бы уезжать в город, где испарения человеческого мегаполиса закрывают от нас огромный сверкающий мир.

Встали поздно, в 9-м часу. На улице иней, на градуснике 4 градуса мороза, вода в ведре крепко замерзла, зеленые листочки картошки плотные как картонные и, конечно, замерзли. Утро яркое и солнечное. От реки идет дымок — там Анисим соорудил костерок и готовит себе похлебку. Но почему на реке? Ведь вчера он ужинал и молился вместе с Агафьей. Наверное, рассердился на Агафью за то, что она не хочет выезжать отсюда. Во всяком случае, Анисим об этом сказал Льву Степановичу. Разговор последнего с таежницей также не дал результатов — она против переезда в Киленское.

Костер, завтрак. К 11 часам солнце печет, даже жарко, а в тени всего 3 градуса тепла. Картошка на солнце оттаяла и вся ботва скуксилась, увяла. На вершинах гор поблескивает снежок. Гора «Тутанхамона» видно четко — нос, усы и борода присыпаны снегом, как будто поседел старый лежащий мудрец.

Агафья еще в избе, молится, потом по настоянию Анны пишет опровержение на утверждение Ивана Тропина в письме, что Агафья приглашала его «для тесного контакта и передавала приветы». Михаил Яковлевич настраивает свою аппаратуру для съемки. Конечно, он предупрежден о недопустимости в этом деле малейшего насилия. Анисим Никонович часам к десяти ушел рыбачить на Курумчук.

Анне так нравится это место, воздух, река, что она готова переехать сюда с семьей, но «муж трудный» (трудно его будет уговорить). Тюбик вьется возле нас, на него жалко смотреть — кожа да кости. Появившаяся после утренней молитвы Агафья утверждает, что он 8 дней не мог ходить — болел после того, как с ним поиграл прилетавший с группой «мэра» врач. «Сглазил!» — говорит Агафья. Оказывается, что вчера Анисим с Анной угощали Агафью медовухой, отчего она плохо спала. А сегодня у нее расстройство кишечника, собирается пить траву манжету.

В перерыве между делами Агафья вновь возвращается к своей жизни зимой. «Зимой от питья трав поднималась температура до 38 градусов. От температуры пила перец (по совету Ерофея варила красные стручки), Марьин корень. На спину парафин (накладывала). Восемь недель болела. В осине грелась (варила кору осины в ванне и сидела в ней — опять по совету доморощенного доктора Ерофея) два раза — слабость стала. Стала говорить Ерофею: „Сердце посадит, негодно. В елке грелась, в крапиве — угорела, сердце-то посадишь, спать незамогла. Ерофей хотел в березе греть, но отказалась — сердце посадишь“», — повествует Агафья.

Перед тем, как идти завтракать. Агаша передала мне письмо, которое она мне писала ещё до «полки огорода», но так и не смогла его отправить. В письме все подробно, как болела, чем лечилась. Вот что я там прочитал (текст письма, как всегда, привожу в написании Агафьи, только для удобства чтения я расставил некоторые знаки припинания — И.П.Н.).

«Господи Иесуси Христе сыне Божий помилуй нас. Аминь! С ниским поклоном Агафия Карповна Игорю Павловичу. Желаю от Господа Бога добраго здравия и душевного спасения, в жизни благополучия. Ещё уважаемый Игорь Павлович, дорогой врачь и друг, сообщаю о себе. Плохи дела теперь у меня, здоровя совсем плохо. Как было что ниобходимо надо было в конце зимы и в начале весны на горячий ключь занова лечится. Необходимо надо было горячим ключом, тогда бы может и посадка /огорода/ посадива бы, а теперь не знаю как Господь велит дожить до Пасхи, доживу или нет. Только так теперь в Божих пределах Господь помощник, люди все бывший друзья потеряли доверие, помощи ни какой ни стали делать. Тот же Николай даже козам сена ни привезли, Ерофея здесь Астафьев бросив, ни вывезли, так засев. И поправедовать никто ни стали залетать. Теперь и козы голодни и толку нонче с них ни будет, козла ни заменили, нету и молока не будет. Только етот когда выростит козлик чернинкой. Козу болшу я велева Ерофею зарежить, остались молодняк, выживут нет. Пишу о себе о болезнях. Я нонче сами знайте в каком состоянии на ключь увозили, и если было бы возможно после етой болезни и первым разом лечения делать мне нельзя было, только если бы после второва раза делами и работай, а мне ниобходимо свои потребы и хозяйство. Тогда апеть стало перво по нужде реже стала я ходить, если лягу спать права плече кажду ночь замертво терпнит, пробужаюсь едва кое как разшевелюсь. То права нога тоже самое, только всегда у печи отогрею сколь при отрадит. И мазими натирава, на плече пластырь накладывава прогревать. И потом как става по нужде трой сутки ни могу сходить и пятеры нету. Травы никакой нету при етой болезни, и потом права нога как совсем отерпла, нистава отходить, тогда низамогла ни сясти, ни лежать, ни стать и по нужде стало. Помощи вызвать ни могла тогда мне пришлось ниобходимо пить ревинь и крапиву, водой только снеговой пользоватся. Посколь пила ревень ходива по нужде, остановова пить и апеть тоже. И теперь ревним и крапивой лечитса на пользу ни пошли, когда попила ети травы, тогда ими температуру поднява болшу и все болезни расшивилива и апеть пуп с места ушов. Тогда периц става пить, температуру посадить и етим ни могла. Теперь Марин коринь вытаив ещё им кака будет нет полза. Воды ни могу приносить, снек растаев, только если на реке на месте сварю на берегу. Помощи ни могла вызвать боле месеца, включава и нету никакова залету. Если так как сейчас в етом состоянии вобще посадку ни смогу посадить, но и так етими болезними изнести может до конца, кроме Горячева ключа ничем ети болезни ни выличить. Травы ети которы здесь ни пошли на пользу. Тоже самое мать была пока жива, поили её етими травами, ей ни пошли на пользу, также и мне теперь, толко ими все болезни расшивелить и ещё подымать температуру ими. Горячет ключ та вода совсем другое существо, когда напьеся она потам проходит сквозь тела и тогда сразу облегчиват болезни. Когда привезли вы меня, совсем была без движения, едва там женщины довели меня, через сутки я става ходить по маленку. Если бы вторым-то разом, тогда бы боле ползы-то стало, а теперь не знаю как Господь велит, как прийдетса мне с вами видитса и также вам со мной в пределах Божьих. Теперь помощь ни добытса вызвать. И я ету теперь наверно выдержава боле месеца, не знаю сколь в ней осталось нет зарядки-то ещё и вобще-то получали нет с ней сигнал два раза вобще подолгу стаяв — на день ставива и боле десяти часов стояв и на ночь также еще дольше. Вот такое дело теперь Игорь Павлович, вобще люди ни по человечески стали относитса, если получали сигнал и так оставить такое дело безо внимания. Никто ни залетели и я в болеезни в тежелом состояний ни могу ни делать, ни ходить. С козами Ерофей водитса, я и за козами ходить ни могу, если толко чево куда пошивелюсь мне хуже. Только если сколь сама себе правленним будет полза кака, то может как сколь отрадит, а если ни отрадит, то до Пасхи не знаю как Господь велит дожить, до лета в такой болезни вобще даже подумать ни могу в пределах Божих, как Господь велит. И вот ещё письмо как отправить будет нет какой случий. Ерофей если вопще ни будет ни какова залета, то хошет итти пешком. Но ещё Игорь Павлович если как получишь письмо от меня, то напиши письмо Савушкину Н. Н. чтобы он имев какую-то заботу, мало тово, что меня оставили без помощи, Ерофея бросили на голодной конец, и у него дома ни в порядке теперь, так говорит все хозяйство погинува да ещё сам, если пешком поддет как благополучно нет выйдет».