Стеклянный ключ - Виктория Угрюмова

— Понимаешь, — сказал Саша, — она была такая несчастная и печальная. Ей так не хватало утешения… Я знаю, что ты думаешь.

— Я бы на твоем месте голову не прозакладывала.

— Ты о чем?

— Я еще ни о чем не думаю, — пояснила Татьяна, — я просто тебя слушаю. Привезла твои часы, пью вино, могу рассказать, что подготовка к выставке успешно завершена и тебе не нужно ни о чем волноваться — если твои планы и рухнут, то вовсе не из-за меня. А вот мыслями я не отягощена.

— Собственно, это все случайно как-то получилось, — продолжал каяться Александр. Он понимал, что ей неприятно возвращаться к этому вопросу, все же умен был чертовски, но кто-то зловредный чуть не под руку его толкал нудно продолжать ненужный разговор. Будто он жаждал снять с себя часть вины и переложить на Татьяну. — Мы потом даже друг на друга смотреть не могли. Машка тебя любит. И я тебя люблю. — И, поскольку она так и не проронила ни слова, внезапно вспыхнул. — А с другой стороны, чего ты хотела? В мире вообще нет ни одного мужчины, который бы никогда не изменял своей женщине. Это вообще ничего не значит. Если хочешь, это даже необходимо: вот я, например, после этого только острее чувствую, как я люблю именно тебя. И мне, между прочим, не так уж и легко. Мне больно. Я вот приехал домой, сижу, пью…

Татьяна с явным удовольствием потягивала вино из бокала. Когда Александр сильно разошелся и повысил голос, она успокаивающе похлопала его по руке.

— Я, конечно, не хотел, чтобы ты все узнала таким вот образом. Я бы вообще хотел, чтобы ты ничего не знала. А ты что, святая?

— Конечно нет, — честно сказала она.

Александр настойчиво продолжал, явно пытаясь увидеть в ней ответное движение, добиться нужной реакции:

— Ты должна меня понять. Ты всегда какая-то чересчур независимая, чересчур свободная. Потом ты просто очень красивая. Думаешь, я тебя не ревную? Думаешь, мне просто отпускать тебя на работу, на эти твои бесконечные встречи, зная, сколько там чужих мужчин и что все они рано или поздно начнут к тебе клеиться. Ты меня отталкивала, даже если сама этого не замечала. А Машка совсем одна сидела, такая маленькая. Я был…

— Ты почувствовал себя нужным и важным.

— Если хочешь — да! — Он грохнул кулаком по столу. — Нужным! Важным! Единственным. Хотя бы на тот момент. Ну что ты молчишь? Тебе что, вообще все равно?

— А что бы ты хотел от меня услышать? — вздохнула Тото. — Что я все понимаю? Правда, Саша, я все понимаю. Что ты взрослый человек и волен сам собой распоряжаться. Что тебе сейчас неуютно, потому что кажется, что рушится весь комфортный, налаженный, выстроенный за долгие годы мир. Что все могло сложиться иначе, но сложилось вот так… Что тебе страшно, но злишься ты на меня, ибо я являюсь косвенной причиной того, что произошло. Что ты мне не муж, но опять-таки ты предлагал — это я отказывалась. А тебе все равно неудобно, и от этого ты еще сильнее сердишься и на себя, и на меня, и на Машку с ее несчастьями. А подумаешь, какое там, если разобраться, несчастье? Я правильно излагаю?

Говоров кивал как китайский болванчик, завороженно слушая ее.

— Так вот, — она поцеловала его в щеку, — я правда тебя понимаю. Можешь не волноваться. Просто я очень устала, так что давай выпьем по бокалу за все хорошее и спать. Спать, спать, спать, Сашенька. А то у меня уже голова идет кругом. И ноги ноют. Как у меня лапы устали — это отдельная тема для беседы.

— Это не ответ, — внезапно возмутился Александр. — Ты все правильно говоришь, но как чужая. А ты же мне не чужая. Ты моя жена, пусть даже и не захотела ставить штамп в паспорте. Ты пойми: я просто понял, что может быть и иначе. Что вот я делал, делал тебе предложение, а ты отказывалась постоянно. И вдруг выясняется, что кому-то я могу быть нужен. Как если бы удалось продолжить с того места, на котором мы с тобой остановились. Что не только я в тебе нуждаюсь, но и во мне кто-то может нуждаться. И ты верно заметила: ты сама во многом виновата. Просто так я бы не стал… Я же люблю тебя. Ведь невозможно же взять и отбросить или забыть все пять лет, которые мы провели вместе.

— Я понимаю, — закивала она, думая, насколько же похожими бывают обстоятельства. Этот вот текст о том, чтобы начать с того места, где остановились, она недавно слышала от Машки — та рассказывала, что именно такое объяснение предложил Сергей, уходя от нее к Жанне. — Спасибо тебе за честность.

— Ты меня прощаешь? — спросил он с тревогой.

— Так ведь не за что, — пожала она плечами. — Тем более ты сам сказал, что нет мужчины, который бы не изменял никогда своей женщине.

— Больше меня слушай, — буркнул он. — Ты меня прощаешь?

— Да, конечно, милый. Тут даже не о чем говорить. Давай ляжем отдыхать, я дико устала.

Оставшись с ней наедине в спальне, Александр попытался поцелуями и объятиями заглушить собственный страх и тоску. Татьяна отзывалась на его ласки, и все вроде происходило как обычно, но на какой-то краткий миг ему показалось, что внутри все заледенело, будто его проткнули насквозь огромной сосулькой. И показалось, что так теперь будет всегда, что ни его, ни ее душа больше не оттают, и он тоскливо застонал, до боли сжимая ее податливое тело.

Говоров не видел глаз возлюбленной, и хорошо, что не видел. Они светились холодным ровным светом, и не было в них больше ни сострадания, ни нежности, ни тепла.

Именно Трояновский всегда настаивал на том, что загнать здравомыслящего человека в угол в реальной, нормальной жизни невозможно. Что для этого нужны какие-то более серьезные обстоятельства вроде войны, массового террора или прочих кошмаров, с которыми не справится ни один умник, будь он даже семи пядей во лбу. «А обычно, — твердил он, — в капкан попадают по собственной вине, небрежности или глупости». И вот теперь ему предоставился случай на собственной шкуре ощутить, как чувствует себя загнанный человек и до какой степени возможно логично и трезво рассуждать в этом состоянии.

Марина же, напротив, вела свою партию свинцовой пулеметной строкой, так, чтобы сразу наповал. Она чудесно понимала, что второго шанса у нее не будет, и тщательно подготовилась к беседе с любимым, чьи слабые и сильные стороны успела за три года совместной жизни выучить наизусть.

— А ты меня спросила? — выдохнул Андрей, придя в себя от первого потрясения, вызванного сенсационным заявлением подруги. — Как это так — ребенок?

— Андрюша, — извиняющимся тоном отвечала та, — это и для меня неожиданность. Я тебе поначалу даже не стала ничего говорить, потому что думала — это обычные женские проблемки. А потом пошла к врачу, и выяснилось, что уже около двух месяцев. — И она старательно улыбнулась, изображая нездешнее счастье.