Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

Поступки С.А. Строгонова 1905 и 1911 годов рождают тысячи вопросов. Как можно было ожидать от графа неуважения нераздельного имения? По какой причине он не женился после 1884 года на российской дворянке? Считал себя навеки связанным брачным обетом с Евгением Васильчиковой? Но тогда почему растоптал этот обет? Революция 1905–1907 годов показала ему, что юридические и моральные нормы больше не действуют?

Главный Строгоновский дом, стоявший на главной улице империи, сыграл свою роль в XVIII веке, явившись в елизаветинское время зримым подтверждением успеха. От него «оттолкнулся» дворец Белосельских-Белозерских, ставший знаком приверженности империи XIX века ценностям «старой монархии». Уступка первенства зданию американской компании оказалась знаком грядущего падения империи и последующей острой конкуренции ее наследницы с заокеанской державой.

Глава 3

Кому оставить дом?

В начале XX века строгоновским домам катастрофически не хватало наследников. Так, приобретение Cap Estel как будто бы нанесло смертельный удар по «волышовскому замку».

В том же 1911 году граф Сергей Александрович решился его перестроить, или поправить. Точный порядок действий остается неизвестным. Известно, что граф вначале хотел самостоятельно руководить работами, но затем обратился к профессиональному (и даже довольно известному) архитектору К.К. Шмидту, тот исполнил задачу в 1911 году. Об этом свидетельствуют мемуары его дочери.[174]

В бумагах князя Г.А. Щербатова сохранилось письмо, которое 4 ноября доктор Г.Г. Рюккер послал Строгонову. В нем есть следующие загадочные строки: «Надеюсь, наверно, что Вы в будущем году приедете сюда и тогда сами увидите. В Волышово дом готов и только ждет своего хозяина! Все удивительно красиво и приятно то, что все по-старому».

Воспоминания князя Г.А. Щербатова свидетельствуют, что инициатива исходила от Мисси.

Якобы под ее присмотром «вся мебель и любой другой предмет из обстановки и убранства комнат снабжались этикетками, регистрировались и возвращались позже на свои места, располагаясь так, как здесь все было раньше».[175]

Наконец, следует привести слова Г.В. Проскуряковой (1903–1992), родившейся в Волышово (и проведшей там детство) дочери местного фельдшера, находившегося в подчинении у Рюккера: «К последнему десятилетию XIX века, уже после отъезда владельца за границу, дом начал приходить в ветхость. В начале нынешнего (XX. — С.К.) века был сделан капитальный ремонт, многие части здания были усилены кирпичом и цементом, а может быть, и заново выполнены из этих материалов. Из Италии была доставлена новая парадная мраморная лестница».[176]

Есть также сведения о ремонте, проведенном в 1895–1904 годах псковским архитектором H.A. Поповым,[177] которые, в случае их достоверности, могли бы объяснить исчезновение графа Сергея Александровича из Волышово. Но в таком случае восстановление велось дважды. В любом случае ни это, ни другие подобные письма не могли возвратить последнего графа Строгонова на родину. Его вернули туда, да и только на два месяца, смерть родственников и патриотический долг.

Уже в 1911 году, благодаря усилиям Антуана Строцки (Strocki), вилла Cap Estel выиграла ежегодный конкурс на лучший сад Ниццы. Он удостоился краткого описания в Бюллетене общества садоводов: «Первый трамвай доставил нас в Eze, — писал Октав Годард (Godard) и продолжал: На вилле Кап-Естель, парк которой заканчивается на берегу моря, господин Антуан Строцки, главный садовник, провел нас через лабиринт клумб и аллей к южной части виллы, которая смотрится как уголок моря и с которого открывается потрясающая панорама.

Мраморная лестница волышовского дома. По легенде была доставлена из Италии

Несмотря на соленый воздух, господин Строцки знал как акклиматизировать огромное число изысканных растений, приютив их на берегу толстым занавесом хвойных… Он украсил нижнюю часть большой террасы большим разнообразием растений — камелий, рододендронов и азалий, например. Колоннады, поддерживающие террасу, исчезли в зарослях ивы и бугенвиллий (вечнозеленые кустарники из Южной Америки). Клумбы бегоний согласованы мягкой зеленью клумб папоротников и capillaries. Овальный газон этой сказочной страны обогащен видом двух фикусовых деревьев весом 1800 килограммов каждый… Искусственная река украшает восточную часть владения. Мы [жюри] заключили, что господин Строцки виртуоз в искусстве растениеводства и не должен скрываться от вопросов владельцев о цене переноса его таланта на их почву».[178] Гигантские фикусовые деревья, ставшие своеобразной эмблемой виллы, до сих пор сохранились, хотя само владение прошло через многочисленные испытания.

Жизнь не в замке на горе, а на роскошной вилле у ее подножия на берегу моря — знак исторического пути европейской аристократии, которая в начале XX века не видела в себе сил бороться за выживание.

Городской дом графа Николая Сергеевича на Моховой улице

Три младших сына Сергея Григорьевича, дядюшки графа Сергея Александровича, скончались примерно в одно время. На Моховой улице в Петербурге помимо Павла жил Николай. В 1903–1904 годах его дом под № 36 перестроил архитектор P.P. Бах. Сам владелец жил на втором этаже и занимал девятнадцать комнат. Внизу на первом этаже в пяти комнатах обитала княгиня П.В. Урусова, в девяти — герцогиня Наталья Александровна Сассо-Руффо. Это была племянница владельца, дочь его сестры Елизаветы. В 1906 году, после кончины графа Николая Сергеевича, она стала полноправной владелицей дома.

Уже в 1914 году весь дом достался H.A. Хариной, ранее со своим супругом генерал-майором Иваном Николаевичем она занимала тридцать четыре комнаты дома.

Дом на Сергиевской (Моховая ул., 2) после смерти графа П.С. Строгонова в 1911 году стал принадлежностью его наследника князя Г.А. Щербатова, тому же досталось также Знаменское, но четырнадцатилетний князь был еще слишком юн, чтобы оценить по достоинству полученный дар. Вопрос о преемственности и в данном случае оставался открытым.

Некоторые вещи из своих замечательных собраний меценат еще при жизни подарил Музею Общества поощрения художеств: икону «сибирского письма», китайский глиняный чайник старого производства, античную керамику, ряд уникальных предметов эпохи готики и Ренессанса. По завещанию владельца восемь картин поступило в Эрмитаж. В качестве «монумента памяти» дарителю Э. Липгарт поместил в журнале «Старые годы» статью о нем и пожертвованных музею сокровищах.[179]