Гобелены Фьонавара - Гай Кей

И Кевин с внезапной тревогой осознал, что Шарра совершенно права. Ведь Лорин до сих пор не сказал ни единого слова. Он вообще, похоже, старался держаться в тени. Но заметила это одна лишь Шарра.

Впрочем, и Айлерона тревожили, кажется, подобные мысли. И Кевин увидел в глазах его серьезную озабоченность.

Но даже и теперь Лорин говорить не спешил. Пол стиснул руку Кевина и прошептал:

— Он не хочет! И, по-моему, я должен…

Однако планам Пола как-то вмешаться в ход Совета неожиданно помешали: в двери зала вдруг кто-то громко постучал, все в изумлении обернулись туда, а в распахнувшиеся двери вошел человек, с обеих сторон окруженный дворцовой стражей. Присмотревшись, Кевин увидел, что это гном, но, похоже, совсем обессилевший и едва переставлявший ноги. И первым шаг ему навстречу сделал Мэтт Сорин.

— Брок? — прошептал он в звенящей тишине. Но второй гном, не отвечая, продолжал идти ему навстречу, держась на ногах, казалось, исключительно силой воли. А когда он наконец пересек весь Большой зал и подошел к Мэтту вплотную, то рухнул перед ним на колени и дрожащим от горького горя голосом воззвал:

— Послушай, о, мой король!

И Кевину показалось, что в этот миг единственный зрячий глаз Мэтта Сорина действительно стал зеркалом его души. И стало видно, какая неуемная глубочайшая боль, какая мучительная страсть терзает эту душу.

«Но почему, Мэтт? Почему ты покинул свой трон?» — Ким вспомнила, как задала этот вопрос, когда Мэтт Сорин рассказал ей о колдовском озере Калор Диман и о ночи, проведенной им на берегу этого озера. Он тогда впервые вел ее к Исанне…

Что ж, теперь, похоже, они об этом узнают. Для Брока принесли удобное кресло, поставили его прямо перед троном, и гном просто рухнул туда, утратив последние силы. Зато заговорил Мэтт Сорин, и все сгрудились вокруг него.

— Броку есть что вам рассказать, — сказал басом Мэтт Сорин, — но, боюсь, вы мало что сможете понять в этой истории, если прежде я сам кое-что не расскажу вам. Похоже, сейчас не время хранить личные тайны. Что ж, слушайте.

Когда на сто сорок седьмом году своей жизни умирал король гномов Марх, мы стали искать одного-единственного человека, который смог бы пройти испытание, проведя в полнолуние ночь на берегу Калор Диман, или Хрустального озера, как вы его еще называете. Мы выбираем своего короля именно так, предоставляя силам природы решить все за нас.

Итак, тот, кому предстояло править в дальнейшем под горами-близнецами, должен был лечь спать на берегу озера и провести там всю ночь до зари. И если бы при этом он не утратил свой разум, то уже на следующий день стал бы правителем нашего народа. Это, разумеется, темный и страшный обряд. Известно, что многие наши лучшие воины и мастера превратились в безмозглое подобие себя самих, когда вставшее солнце пробудило их ото сна на берегу Калор Диман…

Ким вдруг почувствовала первые признаки уже знакомой, похожей на мигрень боли, которая начинала — пока что слабо — пульсировать где-то в глубине глаз. Изо всех сил заставляя себя не обращать на эту боль внимания, она постаралась полностью сосредоточиться на том, что говорил Мэтт.

— Итак, Марх, которому я приходился племянником, будучи сыном его родной сестры, все-таки умер, и мне пришлось собрать все свое мужество — точнее, безрассудство юности, должен признаться, — и дать согласие пройти этот обряд. Согласно давнему обычаю, я сперва придумал и сделал некий хрустальный шар, подобие магического кристалла, и в новолуние принес его в жертву Калор Диман.

А через две недели отворилась дверь — единственная, что ведет из наших подземелий на луга близ Калор Диман, — и меня выпустили наружу, а дверь крепко заперли у меня за спиной. — Мэтт теперь говорил почти шепотом. — И вскоре я увидел, как над озером встает полная луна. И много еще чего я увидел, но… не сошел с ума. А под конец ночи я сделал Калор Диман предложение, полагавшееся по обряду, и стал навеки связан с этими водами. Через два дня я был коронован и стал правителем гномов.

Боль в глазницах стала почти невыносимой, и Ким присела на ступени, ведущие к трону, уронив голову на руки, но продолжая внимательно слушать Мэтта.

— Итак, у озера я поражения не потерпел, — сказал Мэтт, и в его голосе отчетливо слышалась горечь, — однако же во всем остальном я потерпел полное поражение, ибо наш народ был уже не тот, что прежде.

— Это не твоя вина, — прошептал Брок, поднимая голову и глядя на него. — О, мой король, это не твоя, не твоя вина!

Мэтт помолчал, покачал головой и сказал:

— Но я же был вашим правителем!

«Вот так-то», — подумал Кевин. И посмотрел на Айлерона.

Но Мэтт заговорил снова:

— Гномы всегда обладали двумя великими вещами: знанием некоторых земных тайн и жаждой бесконечно это знание преумножать.

В последние дни правления короля Марха двое его придворных, братья, встали во главе оппозиции, представленной, главным образом, нашими лучшими мастерами. Их страстным желанием — и уже в первые недели моего правления это движение приобрело огромное количество последователей — было найти и раскрыть тайны одного предмета, связанного с дикой магией: Котла Кат-Миголя, неистощимого Котла Изобилия.

При этих словах по залу пронесся ропот, но Ким глаз не открыла: смотреть на свет было просто невыносимо, стоило приоткрыть глаза, и в них впивались острия копий. Но она все-таки старалась слушать Мэтта. То, что он сейчас говорил, было слишком важно, и пропустить это из-за какой-то головной боли она себе позволить не могла.

— Я приказал им не мутить воду, — сказал Мэтт Сорин, — и они вроде бы послушались. Но это я так думал. А вскоре я снова застал Каэна, старшего из братьев, за чтением старинных книг, а младший брат, как оказалось, и вовсе покинул дворец, не испросив у меня позволения. И тогда я, сильно разгневавшись и доведенный этим гневом и собственной гордыней до бешенства, созвал всех гномов на совет в Зал собраний и спросил, что они предпочтут: преступные устремления Каэна или мое требование прекратить поиски этого творения черной магии, которое следовало бы оставить лежать там, где оно лежит сейчас, считаясь утраченным навеки. Тем более что наш народ давно высказывал желание отказаться от дикой магии и древних заклятий и устремиться на поиски того Света, что был мне явлен у озера.

Каэн говорил после меня. Он много чего сказал. И я не стану повторять его слова перед…

— Он лгал! — страстно воскликнул Брок. — Он лгал тогда и потом тоже солгал!

Мэтт пожал плечами:

— Ну что ж, это у него неплохо получилось. Короче говоря, совет постановил разрешить братьям продолжать изыскания и бросить им на помощь все наше могущество. И тогда я бросил на пол свой скипетр, покинул Зал собраний, покинул горы-близнецы и поклялся, что никогда не вернусь назад. И пусть они сколько угодно ищут этот Котел, но без меня! Я, король подземного царства Банир Лок, участвовать в этом не собирался!

Господи, какая боль! Ей казалось, что у нее вот-вот лопнет кожа на черепе. Во рту совершенно пересохло. Она прижала ладони к глазам и постаралась сидеть совсем неподвижно, чтобы даже головой случайно не качнуть.

— В то лето, странствуя по горам и лесам, — продолжал Мэтт, — я повстречался с Лорином, которого тогда еще не называли Серебряным Плащом. Даже магом он тогда еще не был, хотя уже завершил свое обучение. Что произошло меж нами, пусть навсегда меж нами и останется. Но должен признаться: один раз я все-таки ему солгал, и это была единственная ложь за всю мою жизнь, и она была связана с такой болью, которую я давно решил похоронить в своей душе и не перекладывать ни на кого другого.

Я сказал Лорину, что совершенно свободен и могу стать его Источником, и мне ничего более не нужно. И действительно, столько уже нитей сплелось воедино, и встреча наша была предопределена. В ту ночь, которую я провел на берегу Калор Диман, я научился кое-что предвидеть. Но в ту же ночь я познал и еще кое-что — вот насчет этого я и солгал. Хотя Лорин никак не мог знать об этом. И я до встречи с Кимберли был совершенно уверен, что этого не может знать никто — ни люди, ни гномы.

Ким подняла голову; в глаза и в виски тут же впились острые кинжалы. Должно быть, все на нее смотрят… Она на мгновение приоткрыла глаза, пытаясь подавить мучительную, подступавшую к горлу тошноту. А потом, решив, что никто, в общем, не обращает на нее внимания, снова закрыла глаза. Ей было очень, очень плохо. И становилось все хуже.

— Если король связан с Калор Диман, — спокойно разъяснил Мэтт, — то это навеки. Эту связь невозможно нарушить. Он может уйти от озера, но никогда не будет свободен. Это живет у него в душе, это, словно второе сердце, стучит у него в груди и никогда не перестает звать его к себе. По ночам я лежал без сна, пытаясь противостоять зову озера, и утром мои мысли все еще были заняты этим; голос Калор Диман звучал в моих ушах весь день до вечера и начинал звучать еще громче с наступлением ночи. Этот голос будет звучать во мне до самой смерти. Это мое бремя, моя тяжкая ноша, но только моя, и я бы хотел, чтобы вы это поняли — иначе я никогда бы не стал рассказывать вам эту историю — и знали, что я выбрал свой путь сам, по собственной воле и никогда об этом не жалел и не пожалею.