На край света (трилогия) - Голдинг Уильям

– Голова кружится.

– Тогда отвернитесь. Не сообразил я, что отсюда вы все заметите. О! Гляньте-ка! Да не на мачту, а туда, на горизонт! Ветер, южный ветер, который нам ну совсем не нужен!

– Почему?

– Потому что он принесет холод. Придется менять курс и поворачивать на восток… Собственно, путь наш туда и лежит, но сперва надобно спуститься южнее, где дуют устойчивые, сильные ветра. Пора вниз. Лезьте за мной.

Мы спустились на палубу, и я встал по правому борту, у грота-штага, глядя, как наша посудина неуклюже ложится на правый галс под порывами южного ветра, в котором не было ни капли той мягкости, которую мы, жители более спокойных широт, ассоциируем со словом «южный». Чарльз задержался на палубе: мистер Камбершам и капитан Андерсон меняли курс. Не успел Саммерс вернуться к своим делам, как я снова его перехватил.

– Не могли бы вы уделить мне еще пару минут? Я понимаю, как вы заняты, и не хотел бы посягать на ваше личное время…

– Да кто может быть свободней старшего офицера во время плавания?! Главное – постоянно быть на виду и вовремя замечать страшные преступления, вроде нескатанной койки или несвернутого каната – вот этот свернут, как полагается, обратите внимание. Поэтому мы вполне можем, как водится, пройтись по шкафуту.

– С превеликим удовольствием.

Мы с Чарльзом бодро прогуливались взад-вперед. Перешагивая натянутые тросы обнайтовки, мы прошли мимо грот-мачты с ее несмоленым линем, через мешанину клиньев, канатов, блоков и кнехтов и добрались до полубака, где описывала почти невидимые круги лишенная парусов фок-мачта. Когда мы поравнялись с нею в первый раз, я остановился. Оплетенная не хуже грот-мачты, фок-мачта была не менее трех футов в диаметре. Там, где она входила в палубу, ее окружало кольцо громадных клиньев. Я присмотрелся повнимательней: оказалось, они действительно движутся – чуть заметно и неравномерно. Рядом, опершись на огромный деревянный молот, стоял матрос. Он заметил лейтенанта, вскинул молот на плечо и, понаблюдав немного, опустил его на тот из клиньев, что торчал из палубы чуть более гордо, чем его собратья.

Чарльз кивнул. Я почувствовал, как он тянет меня за руку, и мы продолжили прогулку.

– Есть от этого какая-то польза?

– Вряд ли. Тем не менее лучше уж так, чем вообще ничего не делать. Хоть пассажиров успокоим.

– Да, а propos[90], Чарльз, я тронут учтивостью, с коей вы, офицеры, позволили мне поселиться в одной из ваших каморок… кают, я хотел сказать. Но пора и честь знать, настало время вернуться к пассажирам, в свою каюту.

– А вы разве не слышали? Ее заняла мисс Брокльбанк! Я не стал возражать, учитывая состояние несчастной страдалицы. Разумеется, у вас не хватит жестокости выставить ее вон?

– Нет, она поступила, как подобает истинному скваттеру[91]. Я имею в виду другую каюту.

– Ту, где Колли замучил себя до смерти, а Виллер совершил самоубийство? Да вы там заснуть не сможете! Разве общество в нашей кают-компании – мое общество – утомило вас?

– Вы знаете, что это не так.

– Тогда послушайте, дорогой друг! Неотесанный моряк, вроде меня, может запросто ночевать в подобном месте, но для вас там слишком мерзко.

– Да уж, не очень приятно.

– Тогда к чему эти разговоры?

– Дело в том, что от моей решимости зависит гораздо больше, чем вы думаете – да вам и думать-то об этом не стоит, это целиком мое дело.

– Не понимаю.

– Вопрос личной ответственности. Не буду рассказывать подробно – в общем и целом смысл в том, что рано или поздно я приму участие в управлении колонией. Какая репутация сложится у меня, если станет известно, что я отказался ночевать в каюте, испугавшись призраков? Теперь понимаете? Вы служите королю – у меня тоже есть служба.

– Что ж, ваша мысль ясна и достойна уважения.

– Я тоже так считаю.

Чарльз расхохотался.

– В любом случае вам придется пару дней подождать. Я распорядился там все вычистить, покрасить и так далее.

– И так далее?

– Полноте, Эдмунд, человек пустил пулю в висок в такой тесной клетушке… В общем, у вас есть день-два на то, чтобы все обдумать. Кстати, вы заметили, насколько быстрее пошел корабль, едва ветер переменился? И воды забираем меньше – легче откачивать.

– Я одного не могу понять. Почему бы нам не пойти севернее, в сторону Африки, к мысу Доброй Надежды? Пополнили бы запасы еды, питья и так далее, починили бы фок-мачту, отправили на берег больных и – в конце концов – прошлись бы по надежной, твердой земле! Как же мне ее не хватает!

– Этот ветер долго не продержится – слишком уж он внезапный, не по сезону. Если доверишься ему, начнется «погоня за ветром»: судно ходит взад и вперед, описывает круг за кругом, никуда не попадая, прямо как «Летучий голландец». Удовлетворимся тремя с половиной узлами, которые делаем сейчас – пусть медленно, но приближаемся к цели. Лучше, чем ничего, не так ли?

– Наверное. Прошу прощения, меня совершенно измучил непрекращающийся зуд, даже сыпь между ног появилась.

– Сыпь? Да она у всех – от соленой воды.

– Одежду невозможно носить. Филлипс забрал мою рубашку в стирку и вернул совершенно сырой. Отругать я его отругал, но пришлось натягивать как есть.

– Дождевая вода, что вы хотите.

– Я думал, дождевая вода – пресная.

– И чему только учат в нынешних школах? Разумеется, нет. Дождь пресный дома, на суше – если жить достаточно далеко от моря. Здесь вода всегда будет солоноватой. Вы же ею моетесь, как и все.

– Разумеется, моюсь, хотя мыло совсем не мылится, а покрывается какой-то коркой.

– А каким мылом вы пользуетесь?

– Своим, разумеется!

– Разве Веббер не выдал вам кусок из корабельного запаса?

– Господи, так это мыло? Я думал – какой-то кирпич! Пемза или что-то в этом роде, чтобы бриться в шторм, по примеру древних.

– Не сомневаюсь, что про древность вы знаете все. И все-таки это мыло, юноша, мыло для соленой воды!

– А мылом не пахнет.

Лейтенант Саммерс расхохотался почти так же громко и заливисто, как мистер Тейлор.

– Вы полагаете, что мыло ароматно от природы?

– А разве нет?

Но Чарльз уже не слушал. Он лизнул палец и выставил его вверх.

– Ну, что я вам говорил? Ветер не продержался и полувахты! Гляньте, что творится.

(2)

Я все еще был гостем кают-компании, когда, в середине ночи, налетел очередной шторм, и меня пробудила сильная качка. Некоторое время я пытался угадать направление ветра по тому, как ходила подо мной палуба. Судя по всему, мы кренились большей частью на правый борт, почти не заваливаясь на левый. Время от времени судно, точно лошадь, взбрыкивало и становилось на дыбы, но не так, как при килевой качке. В полусне я решил, наконец, что ветер дует нам в корму слева, и мы все быстрее и быстрее идем на юг. На корабле нет большего удовольствия, чем понять, что он движется в нужную сторону. Вообще-то нам надо было на восток, но и юго-восток вполне подходил в погоне за западными ветрами, которые, как говорят, опоясывают земной шар в высоких южных широтах. Окончательно проснувшись, я представил экипаж: часть откачивает воду, часть на палубе блюдет паруса и снасти, лейтенант и гардемарин – на вахте, угрюмый капитан время от времени выглядывает на палубу, чтобы проследить, все ли в порядке, а острый нос корабля режет волны со скоростью, гораздо быстрее пешеходной. Мы шли вперед, жизнь становилась вполне сносной, если не считать сыпи – руки невольно тянулись к зудящим местам. Хуже всяких опасностей эта чесотка!

Корабль сильно тряхнуло – не иначе как девятый вал. Сверху – то ли из пассажирского коридора, то ли из кают, идущих по обе его стороны – раздался вопль. Я подождал, не закричат ли опять, но все было тихо. Под одеяло проник холодный воздух, прогнав согревающее влажное тепло, и чесотка накинулась на меня с новой силой.