Экипаж «Меконга» (С иллюстрациями) - Евгений Войскунский

— Юрий Тимофеевич, троллейбус…

— Ах, троллейбус! — Юра понимающе закивал. — Конечно, конечно, я как-то не подумал. Есть прекрасные стихи: «Почему же, отчего же опоздал на час Сережа? Мы в трамвае ехали, собаку переехали…» Ну, и так далее, там очень интересно получилось. Впрочем, судьба милостива к лодырям. Придется с Агнии Барто переключиться на Николая Тихонова…

Тут Юра откинул голову, простер длинную руку и продекламировал:

Слушай, Денисов Иван!Хоть ты уже не егерь мой,Но приказ по роте дан,Можешь идти домой.

Валерка озадаченно моргал, ничего не понимая. Надюша тряслась от смеха, зажимая рот. Юра вытащил из нагрудного кармана сложенную бумажку:

— На, получай выписку из приказа.

— Очередной отпуск? — изумился Валерка, прочитав бумажку. — Но я не просил…

— Администрация в некоторых случаях имеет право предоставить отпуск независимо от желания трудящегося, — нудным голосом сказал Юра. — Я тоже не просил. И все наши не просили.

— Как — все наши? Вся лаборатория?

— В девять придет кассирша, получишь отпускные. И не задавай лишних вопросов. Видишь, я ничего не спрашиваю, и ты помалкивай.

— Я пока в лабораторию пройду. — сказал Валерка.

— Не ходи. Видишь, я не иду — и тебе не надо.

Юра был прав: администрация имеет право в случае возникновения обстоятельств, временно препятствующих производству работ, уволить в отпуск тех, кого это коснулось.

А обстоятельства сложились именно так.

Одним из результатов зимней командировки Привалова в Москву было включение в институтский план темы, связанной с беструбным нефтепроводом. Задача ставилась достаточно скромная: основные работы вел Институт поверхности. Тем не менее осторожный Колтухов воздерживался от постановки опытов.

— Ну вас к лешему, — ворчал он в ответ на доводы Привалова, — с вашей милой привычкой совать пальцы куда не нужно! Завтра твой лаборант голову сунет в индуктор, а Колтухов отвечай?

Молодые инженеры осуждали Колтухова. Особенно кипятился Юра. Он снова вспоминал, как инквизиторы давили на Галилея, и дело дошло до того, что Колтухов вызвал его к себе и закатил выговор «за разболтанность».

Николай тоже плохо переносил оттяжку работ по беструбному. Теперь, после того что он увидел и услышал в Институте поверхности, он дал волю своей фантазии. Почти все вечера он просиживал с Юрой за какими-то планами и расчетами. Они спорили и кричали друг на друга, и теперь уже Николай нередко обвинял Юру в «узости мышления».

— А давно ли ты, — ехидно спрашивал Юра, — давил на меня, как…

— Ладно, ладно. Тебя задавишь! — отвечал Николай. Они вдруг увлеклись проблемой противометеоритной защиты космических кораблей: при встрече в пространстве установка автоматически срабатывает, поверхности одна за другой раскрываются, и метеоритное тело свободно проходит сквозь корабль, не причинив ему вреда…

Наши друзья с жадностью набросились на астрономию и космонавтику. Многое было им не по зубам. Они повадились ходить к Привалову домой. Борис Иванович охотно выкладывал им все, что знал о проблемах времени, пространства и тяготения, и снабжал книжками.

— Я катастрофически поумнел, — говорил Юра, осилив очередную книгу. — Хоть в академию меня бери ученым секретарем.

— Ученым котом, — смеялся Николай.

Но шли месяцы, и Юра стал замечать, что его друг проявляет все меньше и меньше интереса к «проблемам». Николай не желал по вечерам вылезать из дому, только в кино иногда ходил. Поостыл к научным книжкам, перечитывал свои любимые «Путешествия на берег Маклая», с легкой руки Бориса Ивановича принялся «освежать в памяти» Жюля Верна.

— Что за черная хандра у тебя? — допытывался Юра. — Что с тобой происходит?

Николай отмахивался, помалкивал.

В конце апреля пришел из Москвы объемистый пакет. Директор института заперся с Колтуховым и Приваловым. Несколько позже приехал академик Багбанлы и тоже скрылся за массивной, обитой кожей директорской дверью. Совещание длилось долго. В кабинет таскали то чай, то боржом.

После перерыва в приемную заявился Юра. Он покрутил носом и сказал, поглядывая на непроницаемую дверь:

— Пахнет жареным!

— Идите, идите, Юрочка, — посоветовала секретарша, не переставая стучать на машинке. — Там без вас обойдутся.

Юра помчался к себе в лабораторию.

— Колька, что-то происходит! — зашептал он другу. — С утра совещаются, Борис Иванович даже кефира не пил в перерыв. Не иначе, какая-то новость из Москвы… Да оторвись на минутку от счетной линейки! Что с тобой творится?

Николай промолчал. Он с преувеличенным вниманием рассматривал незаконченный чертеж. Только что построенная кривая напоминала парус, надутый ветром…

И вот уже возникает в памяти высокий белый борт теплохода и красный сарафан, летящий вниз… И грустные темные глаза…

Николай провел ладонью по лбу.

Раньше Рита была просто незнакомкой, чужим человеком, — можно было понемногу забыть ее, напрочь выбросить из мыслей. Но теперь… Теперь все перепуталось. Избегай не избегай ее — все равно никуда не уйдешь. Нет больше незнакомки. Есть Желтая Рысь из детства. Она отнеслась к нему с доверием, как к настоящему другу, она сделала его причастным к своей трудной судьбе.

Николай почти не видел ее со дня возвращения из Москвы. Несколько раз Рита звонила ему на работу. Он деревянным голосом спрашивал, что у нее нового. Новости были. Анатолий Петрович вернулся домой и обещал Рите пройти курс лечения, как только завершит работу. Работа же у него хорошо продвинулась. Рита рассказывала об этом весело, оживленно, и Николай порадовался за нее. Но в то же время каждый ее телефонный звонок причинял ему боль. Лучше бы она не звонила вовсе.

Однажды Рита пожелала познакомить мужа с друзьями своего детства и пригласила их, Николая и Юру, на чашку чая.

Так Николай впервые увидел Бенедиктова. Он поразился нездоровому цвету его лица, отекам под глазами, потухшему взгляду. В свою очередь, Анатолий Петрович удивился, когда Николай назвал себя.

— Позвольте, — сказал он. — Разве вы Потапкин, а не… — Он посмотрел на Юру.

— Простите мне невольную мистификацию. — Юра смущенно улыбнулся. — Если б я тогда сказал, что Потапкина нет дома, вы бы ушли, а мне очень хотелось поговорить с вами… Моя фамилия — Костюков.

Бенедиктов хмыкнул. Рита поспешила пригласить гостей к столу.

Пили чай с тортом. Юра вспоминал золотое детство, индейские игры, многострадальные фикусы Тараканши. Николай оживился, стал рассказывать о Жюле Верне.