Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

Пия хочет купить молоток и крючок для картины Будилова. Она решила повесить ее в прихожей. Молоток выбирается тщательно из нескольких имеющихся в наличии моделей. Мы с Лизой даем ценные советы. Зато крючки Пия покупает финские, точно такие, какие ей нужно – они с гвоздиками и их легко загонять в стенку. В "Максидоме" вообще много всяческих финских прибамбасов. Я же приобретаю для себя только пузырек импортного шампуня, потому как надо что-то купить, если так далеко ехал, а шампунь всегда пригодится в хозяйстве. Когда мы выходим из магазина, Лиза что-то говорит по-фински, а Пия смеется.

– Ой, Лиза только что так хорошо сказала о мужчинах, – говорит мне она.

– Что же она сказала?

– Мне это не перевести.

– Тогда – ладно…

В машине я начинаю дремать. По прибытии в исходную точку меня просят занести в квартиру упаковки с баночным пивом, накануне закупленные в "Ленте" и временно депонированные в багажнике. Я с готовностью беспрекословно выполняю просьбу. Сама Пия тащит, пыхтя, коробку с соками. Мы молча поднимаемся по лестнице, входим в квартиру. Пока нас не было, койра нагадила на полу в кухне, где ее предусмотрительно закрыли, сразу несколько куч, и надула большую лужу.

Пия берет тряпку и, став раком, начинает все убирать. Конечно, я мог бы сейчас к ней подкрасться и засадить ей сзади. Даже, если бы она противилась, я бы успел все быстро сделать – после сильного перепоя я, обычно, бываю перевозбужден и по обстоятельствам могу кончить быстро, но мне не очень-то хочется пользовать ее просто так, без явно выраженного на то согласия. Хотя было бы, разумеется, вовсе неплохо взять ее силой, поступить по-мужски, толкнув на пол прямо в собачью какашку и крепко выебав. Может быть, она как раз этого и жаждет, выставляя свой зад в мою сторону, как тогда в сауне? Но я этого не делаю, ведя себя, словно обиженный дурак, опрометчиво упуская великодушно предоставляемый мне эксклюзивный шанс.

Вместо этого я опускаюсь на стул и бездейственно наблюдаю за ней, как она возится с собачьим дерьмом долго-предолго, очевидно, все же надеясь, что я не выдержу и на нее накинусь. Но мне не дает расслабиться моя глупая внутренняя гордость и глубоко затаенная обида. Ведь сказала же она вчера ночью, что не любит меня? Сказала. А я по природе чересчур обидчив и мнителен, чтобы это так быстро забыть. Это плохо, но это так. И мне хочется сейчас не мириться, а конфликтовать дальше.

– Пия, – говорю я поэтому, – я все еще приглашен на твой праздник?

– Конечно же, ты приглашен, – отвечает она, разгибаясь и сдувая вбок упавшую на глаза челку. – Я только хотела бы попросить тебя купить к празднику побольше цветов – таких, как ты покупал мне – лесных, самых обычных.

– У бабушек?

– Да, у бабушек.

– Хорошо, я куплю.

– Я отдам тебе деньги потом.

– Не надо, пусть это будет подарок.

Глава 68. ПРОИГРЫШ ФИННОВ. МЕЛКИЕ ПРЕПИРАТЕЛЬСТВА. ТРАПЕЗА.

Финны проиграли в финале чемпионата. Я смотрел хоккейный матч по телевизору, и видел их поражение собственными глазами. Сначала они уверенно выигрывали, а затем все-таки проиграли. Чемпионом мира снова стала чешская сборная. У меня возникла мысль послать Пие свои соболезнования по данному поводу, но я воздержался от подобного порыва, интуитивно сознавая, что делать этого не следует. Ну, проиграли, так – проиграли! Может быть, в следующий раз выиграют? Не каждый же день выигрывать? Хватит и того, что выиграли в субботу.

Признаться по-честному, меня больше занимают размышления о предстоящем дарении моей картины, имеющем символическое значение. С раннего утра я перебираю и расставляю вдоль стен свои живописные произведения, стряхиваю с них пыль, путаясь в догадках, какая же из них понравится. Некоторые было бы лучше вообще не показывать, тем самым сразу ограничив выбор. Но я покажу все, благо, их здесь у меня немного. В основном я писал в Вене, там они у меня и пристроены по друзьям и галерейкам. Писать картины я бросил несколько лет назад, после того, как понял, что мне некуда девать уже написанные.

И хотя я очень люблю краски и холст, я, превозмогая себя усилием воли, больше не пишу ничего нового. Сейчас наступило такое время, что лучше писать словами – это дешевле и компактнее. На одной небольшой дискете возможно уместить целый роман и перевозить его в кармане пиджака или пересылать по электронной почте. Мне лучше приобрести переносной компьютер нот-бук и брать его всюду с собой.

Для этого-то я и собираюсь поехать в Лондон, где необходимо разморозить мой английский счет для покупки компьютера, стиральной машины и нового холодильника – мой старый, еще совдеповский, холодильник слишком шумен и постоянно врывается по ночам своим грохотом в мой и без того беспокойный сон. Кроме того, с него натекает на паркет и, если не вытереть вовремя воду, паркет начинает вздуваться. Короче говоря, в Лондон мне не помешало бы съездить. Так и быть, дождусь праздника, а потом уеду.

О первом вождении автомобиля я договорился на завтра. Час стоит дорого – 250 рублей, но мужик-инструктор уверяет, что у него крутой "Вольво" и что он сам опытный, поэтому такая цена. Посмотрим, правда ли это!? Я многому в России перестал теперь верить. Здесь уже прошли времена вегетарианские, когда многое было дешево, дешевле, чем заграницей, и за все начинают драть три шкуры, даже за какое-нибудь никому не нужное говно. В "Колобке" дорожают пирожки, а тарелка отвратного супу там стоит уже 50 рублей. В киосках дорожает пиво. В магазинах дорожает колбаса. Дорожают билеты в кино. Повышается квартирная плата. Я всего лишь здесь только два месяца, а успеваю это заметить. Лица девушек становятся опустошеннее и усталее. Лица юношей – прыщавее и ко всему безразличнее. Все, кто может, стараются свалить за границу, из-за которой приехал я. Ольга просит найти ей миллионера. "Я не могу больше жить в этой стране" – говорит она. – "Всегда раньше я была патриоткой России, а теперь хочу навсегда отсюда уехать – надоело каждый день видеть вокруг себя хари жлобов. Найди мне, пожалуйста, миллионера". "Хорошо" – говорю ей я. – "Найду".

Все оказывается вовсе не так, как я предполагал. Пия прийти выбирать картину отказывается под предлогом того, что ей не с кем оставить Кая, а просит прийти меня с двумя-тремя картинами на выбор, из которых она возьмет себе одну. Я несу ее две небольшие одного формата. На одной изображен слон, несущий на спине розовый унитаз, а на другой царевна-лягушка в образе Богородицы. Эти работы мне самому нравятся, они сделаны акриловыми красками по холстам на деревянных подрамниках. Первая в зеленоватой, а вторая – в фиолетовой гамме. Я даже готов подарить их вместе, потому что они, как диптих, написаны в похожей манере.

Пия ставит их на полу в прихожей и зовет Кая. Спрашивает его, что ему больше нравится. Каю нравится, разумеется, слон, а ей – царевна-лягушка, но она выбирает слона.

– Тогда бери обе, – настаиваю я. – Это ведь подарок для тебя, а не для Кая!

– Нет, я возьму слона, а эту ты забирай обратно. Знаешь, Гульнара мне сегодня сказала, что тебе нужна женщина, которая бы для тебя готовила и создавала бы тебе семейный уют, чтобы ждала тебя дома.

– Что за чушь! Я ни о чем подобном с Гульнарой не говорил. Это ей так показалось.

– Неважно. Завтра я хочу что-нибудь для тебя готовить на ужин.

Приходи завтра после восьми. Придешь?

– Приду, – я целую ее на прощанье в губы и она, забывшись, что ей надобно вести себя со мной строго, вдруг глубоко и порывисто отвечает мне на мой поцелуй.

– Ой, у меня закружилась голова! Скорей уходи! Давай!

Художник Будилов уехал в Норвегию слишком рано. Теперь мне не с кем поделиться своими внутренними проблемами, поскольку есть вещи, которые я мог бы доверить только ему. Посоветоваться мне не с кем, и я советуюсь сам с собой. Звоню Гульнаре. Она долго говорит о Кае, о том, что Пия относится к нему, как к мужу – во всем с ним советуясь.

– Да, – говорю я, – вот так и с картиной! Она взяла ту, которую выбрал он, а не ту, которая понравилась ей. Я был удивлен.

– Пия сказала мне, что у Кая душа старика, что он – маленький старичок. Об этом поведала ей в Финляндии ясновидящая гадалка, к которой она обращалась за советом. Так оно, по всей видимости, и есть на самом деле, но это она сама, по-моему, лишает его детства. В девять лет у него должны быть проблемы ребенка, а не взрослого дяди. Получается, что она как бы замужем за собственным сыном.

– Нет, Гульнара, он не старичок. Он – маленький мальчик. Здесь я не совсем согласен.

Да, похоже на то, что, обсуждая со мной Пию, Гульнара обсуждает меня с ней. И, как я подозреваю, не в мою пользу, хотя и без злого умысла. Интересно, что за ужин завтра меня ожидает? Прежде Пия для меня не готовила. Мы, как правило, питались где-нибудь на стороне – в кафешках и ресторанчиках. Один раз она делала ужин для гостей, когда у нее жила Ханнели, но я лично чести быть специально накормленным не удостаивался. Кая кормит Люда, а когда Люды нет, он ест что-то сам из приготовленного нею. Однажды мы ели приготовленный нею суп. Очень вкусный. Несколько раз Пия давала мне попробовать сделанные Людой тефтельки. Вот и все.