Учебник рисования - Максим Кантор

Чтобы смена ночи и дня не сбивала привычного уклада жизни, кто-то должен готовить пробуждение города, нести караул подле спящего. А то ведь проснется город, да спросонок и не разберет, кто он такой, отчего это половину его домов снесли, а понастроили новых башен, отчего в помещении бывшего туалета при метрополитене открыли ювелирный бутик, отчего в Музее революции выставка нижнего белья Мерилин Монро, отчего колбаса, что всегда была по два двадцать, стоит триста рублей. Запутается город, растеряется. Подобно персонажу из шекспировской комедии — Слаю — будет он ошалело двигать глазами вокруг себя: да он ли это? Тут бы напустить на него, как в той комедии, мамок с няньками да успокоить страдальца. Но отдыхают мамки с няньками, вкушают предутренний покой под соснами. И если подлинные властители отправились на природу — шашлык кушать и жен тискать, то кто же этот верный постовой, что разбудит и успокоит? Город откроет глаза, и надобно сызнова ему втолковать, кто он, почему он велик и почему все вокруг в совершенном порядке. Так похмельный человек встает с больной головой, и надобно вдохнуть в него готовность к труду. Кто-то ведь должен ему поутру сказать: да не обращай ты внимания, что здесь вся мебель поломана и зеркало разбито, это так нарочно сделано. Вот отсюда мы все временно увезли, но так надо, не волнуйся. Не обращай внимания, что на эту вот комнату мы замок повесили — тебе просто туда теперь ходить нельзя, но это так правильно. И сюда тебе лучше не смотреть, здесь пока что ремонт, для твоей же пользы. А вот туда по коридору вообще не ходи, там нынче новые жильцы, не понимаешь, что ли, дурак? Что, голову с утра ломит? Ну ничего, ничего. На работу пора. В себя приходи живенько — и марш на работу. Необходимо такое поутру? Еще как необходимо. Что для этого нужно? Пиво, конечно, нужно тоже. Но еще нужна газета.

Город спал, но некоторые дома его горели всеми лампами, сверкали в ночи непреходящей ответственностью. Редакции крупных газет не спали, жизнь булькала в них, точно кипяток в электрическом чайнике, клокотала, точно утреннее кукареку в горле петуха, когда крик только поднимается по гортани и не вырвался еще из клюва. Вот распахнутся утром ставни газетных киосков, и крик разбудит столицу. А пока он клокочет и булькает в горле редакции, рвется наружу. И бегут по ярким от люминесцентных ламп коридорам молодые стажерки, и давят сигарету в кофейном блюдце верстальщики, и таращит бессонные глаза в компьютер корректор, и подмахивает мокрые полосы выпускающий редактор. Не спит газетная Москва. Не спали и в большом доме, где разместилась редакция газеты «Бизнесмен».

Собственно говоря, хозяин газеты и основатель издательского дома Василий Потапович Баринов, владеющий газетой на паях с известнейшим Михаилом Дупелем, министром топлива и энергетики, редко сам теперь появлялся в редакции по ночам. И то сказать, не мальчик он уже, чтобы ночами на службу бегать. Зря, что ли, годы были отданы организации издательского процесса, зря, что ли, руганы и учены десятки стажеров, зря, что ли, тасканы и тисканы сотни дебютанток? Все-таки выучилось поколение журналистов, прытких и хватких молодых людей, — вот пусть они сидят теперь ночами, пусть работают. А с теми, кто работой пренебрегал, Василий Баринов умел быть строг. Сегодня он так отчитал пьяного редактора отдела новостей:

— Здесь тебе, милый, не «Европейский вестник», здесь тебе не «Актуальная мысль». Это туда, может быть, и пускают пьяных. А здесь, голубчик, работают. Не замечал? Я предупреждал тебя полгода назад? Сегодня ты здесь в последний раз. Возьми свои вещички в гардеробе, пропуск оставь у вахтера, материалы сдай в отдел. И пошел прочь. Сразу. Чтоб не видел тебя здесь больше никто и никогда. Охрана! Проводите мальчика.

— Ты меня увольняешь? — редактор посмотрел на Баринова испуганными глазами, и некое чувство, сродни жалости, шевельнулось в груди владельца газеты. — Ты правда хочешь меня прогнать? — спросил редактор недоверчиво.

— Минуточку, — Баринов знал, как обходиться с этим неприятным чувством. Нельзя допускать, чтобы оно поселилось в груди. Нельзя позволять кому ни попадя нагружать тебя этим деструктивным чувством. Надо разобраться в ситуации, проанализировать проблему, и тогда решение сделается не жестоким, но единственно правильным. Баринов постучал пальцем по столу, чтобы привлечь блуждающий взгляд собеседника и заставить того сосредоточиться, — минуточку. Давай-ка порассуждаем, только быстро — у меня дела. Я один решений не принимаю — всегда вместе с коллегами. Ответь на простой вопрос. Ты выпил?

— Понимаешь, Вася…

— Только факты, пожалуйста. Не надо эмоций. Тебя полгода назад предупреждали, что не надо пить на работе?

— Понимаешь…

— Да или нет?

— Предупреждали.

— А выводы ты сделал? Да или нет?

— Нет.

— Видишь: ты сам себя выгнал. Это твое решение. Я здесь ни при чем.

И вышел редактор прочь на негнущихся ногах, оглядел в последний раз здание, где платили ему немыслимую зарплату за то, что он придумывал шутливые заголовки. Оглядел он здание, где прошли восемь лет безоблачной жизни, — и горько стало ему на душе. Он ненавидел этот издательский дом и смеялся над его обычаями давеча с друзьями, так ведь не думал же, что вдруг все и закончится и смеяться будет не над чем. Отчего же сегодня все в его жизни рухнуло? Не хотелось ему горе мыкать вместе с другими — неудачливыми — горожанами. Не в учителя же школьные подаваться, там ведь зарплаты и на папиросы не хватит. Куда же теперь? Где еще так согреют и столько денег дадут? Все мыслимые службы пересчитать можно по пальцам. Нефтяной сектор? Не обучен он с нефтью дело иметь, поздно, не подпустят и близко к пирогу. Политическая администрация? Там до третьего колена родственники и знакомые посчитаны. Депутатом в областную Думу? Денег на первоначальный взнос не наберешь: депутатское кресло, оно подороже, чем табурет на кухне. А четвертая возможность — только пресса, недаром ее называют четвертой властью. Только упустил он свой шанс, дурень. Никогда не знаешь, что такое беда, пока она полновесно не обрушится на тебя. Вот он, например, с коллегами-журналистами острил по адресу художника, мастера дефекаций из Гомеля. Дескать, без зарплаты остался засранец, ему теперь на туалетную бумагу не хватит. Как же они потешались над лишенцем. А теперь что? Прошел мимо главный дизайнер газеты Курицын, похлопал по плечу. Прошел мимо начальник отдела преступности, рассказал анекдот. Прошли коллеги — и не повернулись! И ныла душа редактора, как некогда ныла она у домработницы Лугового, Марии Терентьевны, когда та эмигрировала от хозяев в Канаду. Подобно домработнице Лугового припомнил редактор выгоды прежней жизни и чуть не завыл. И домой ему идти не хотелось, и идти было некуда. Вот и дочка Катенька заболела, и пальто жене купить надо, и в отпуск он хотел с семьей в Испанию. Легко, знаете ли, бранить начальство, когда тебе зарплата идет. Побранил, а потом пошел в кассу за авансом, денежки взял. А потом пошел домой и деткам по дороге сладенького купил. А как отымут у тебя зарплату? Ох и брань уже не та совсем получается, и сладенького не купить. Ведь рассуждаешь обычно как? Говоришь себе: отдаю же я кесарю — кесарево, работаю ведь аккуратно? А то, что я браню это паршивое начальство, так это я богу богово отдаю, для души ругаюсь — и не надо, пожалуйста, смешивать! А вот начальство-то, оно во все влезает! Ему и кесарем, ему и богом быть охота. У-у, проклятый, думал редактор, представляя лицо Баринова. У-у, потаскун! Выпить, видишь ли, нельзя! Сам, небось, ездит в свою секретную квартиру, девок трахает да коньяк литрами хлещет. Гад! Гад!

Баринов смеялся сплетням, циркулировавшим в журналистских кругах, касательно некоего секретного помещения, будто бы снятого им в гостинице для встреч со стажерками. Дескать, есть где-то эта таинственная комната, якобы для интервью, а на самом деле для интимных встреч. Мол, приезжает он туда под вечер, а там уже и очередь стажерок выстроилась. Стоят, мол, нос пудрят, нервничают, прыщи кремом замазывают. Какая убогая фантазия. Зачем ему это? Секретные гостиничные номера, тайные визиты, какая глупость. Над основным зданием редакции был надстроен пентхаус, где размещался его рабочий кабинет с камином, спальней, сауной, тренажерным залом. Сам он в основное здание редакции не спускался вообще, но кого надо звал к себе наверх и если приходила симпатичная стажерка, то условия для общения были под рукой. Так же, впрочем, поступал и лидер демократов Тушинский, устроивший в своем кабинете в парламенте место для свиданий. Только что Тушинский о жизни понимал? Мешковатый, нелепый, потный, ничего он не понимал. Все, что он ни делал, он делал без всякого вкуса: рыча от похоти, валил какую-нибудь депутатку на черный кожаный диван — вот и все удовольствие. К чему такое? Животные мы, что ли? Пролетарии какие, в самом-то деле? Можно все сделать и культурно, и цивилизованно. Баринов прикрыл дверь в комнату отдыха, прошел в кабинет, сел к столу. Пора бы и гостю прийти.