Атомная крепость - Иван Цацулин

Прибыв в лагерь, он в первую очередь побеседовал с Женей Громовой. Она уже совершенно оправилась от потрясения, вызванного падением в трещину и гибелью проводника.

Но ничего нового Женя не могла рассказать. Они втроем бросились ей на помощь: Садык, Муса и Камзолов, и когда уже вытащили ее на снег, Женя увидела, как Садык свалился в ледовую бездну, – по-видимому, он оступился. Странным казались два обстоятельства: Садык, такой опытный альпинист, не сумел сделать того, что удалось Жене: зацепиться за выступы в трещине и удержаться; и затем, он почему-то ни разу не крикнул, не позвал на помощь. Впрочем, Камзолов утверждал, что вскрикнуть Садык успел. Женя просто не слышала. Проценко нервничал: подозревать Камзолова в убийстве проводника не было оснований. К тому же трудно было предположить, что он и Муса расправились с Садыком на глазах Жени. Если бы они хотели уничтожить Садыка, зачем, в таком случае, они стали бы спасать девушку, ведь она могла свидетельствовать против них.

Во второй половине дня экспедиция вступила в глубокое ущелье, густо заросшее тянь-шаньской елью и арчой. Русаков внимательно наблюдал за шедшим впереди проводником Мусой.

В ущелье – душная сырость и полумрак. Высоко-высоко над головой виднеется узкая полоска неба, на вершинах скал бьется яркое пламя идущего к западу солнца.

– Где мы? – спросил Ясный проводника. – Что это за местность?

– «Черная пасть», – торжественно пояснил Муса. Русаков почувствовал, как все в нем напряглось до предела.

Ущелью, казалось, не было конца. Лошади выбились из сил, пришлось заночевать в этом неприглядном месте.

Арча горела почти без дыма. Не было на этот раз ни смеха, ни разговоров. Поужинав, все поспешили залезть в палатки.

Утреннюю зарю встречали у входа на небольшое горное плато. Поднимались по ущелью, которое все более сужалось и наконец превратилось в мрачную каменную щель. Потом поворот, и в самом конце ущелья путники увидели солнце – золотисто-розовое, подернутое прозрачной дымкой, оно стояло на самой кромке горизонта между двух скал, как страж в воротах.

Взглянув на проводника, Русаков заметил в его глазах злорадство. Но, возможно, капитану это лишь показалось.

От ущелья к горам на востоке уходила странного вида долина: безжизненная, черно-желтая, с растрескавшейся почвой. Всюду виднелись громадные валуны. С юга и юго-запада долину окаймляли горы, дикие в своей неприступности. У их подножья, как раз напротив гигантского ледника, и остановилась экспедиция. Неподалеку дымился водопад.

Жизнь лагеря сразу пошла своим чередом. Степан Ильич Лучинин ожил. С утра до вечера он возился с образцами пород, брал пробы, делал анализы. В ход пошли и счетчики Гейгера и радиометры.

– Это просто великолепно, – говорил он, составляя геологическую карту района «Черной пасти».

Ясный с доброй усмешкой смотрел на друга.

– В конце концов мы делаем полезное дело, – сказал он майору Проценко, как бы в чем-то оправдываясь.

Рослая, широкоплечая фигура Лучинина с утра до вечера мелькала среди скал. У него нашлись активные помощники – с Сахно и Вадимом Волковым успешно соревновались инженер Камзолов и оба его проводника.

Русаков зашел в палатку к Жене Громовой и присел у ее походного столика. За прошедшие недели совместного скитания они крепко подружились. К тому же с помощью Жени Громовой он поддерживал по радио связь с Пржевальском. Девушка понимала, что ему нелегко.

– Ты все думаешь… – она не договорила, капитан и без слов знал, что она хотела сказать: о Камзолове и Мусе, о Садыке.

Русаков утвердительно кивнул и добавил:

– Рацию береги, Женя…

Женя внимательно посмотрела ему в лицо.

– Не беспокойся… а как же это? – она указала на склон горы, где примерно на расстоянии полукилометра от лагеря трудились Лучинин и его добровольные ассистенты. Русаков пожал плечами:

– Поживем – увидим. Вечно так продолжаться не будет… Не спускай глаз с рации.

Так прошла неделя.

Ночью лагерь проснулся от грохота – камнепад. Глыбы обрушились на землю как раз у палатки Жени. Случайность? Утром Русаков и Проценко тщательно осмотрели склон горы, поднялись на гребень, но ничего подозрительного не обнаружили.

Утром генерал Бондаренко шифром сообщил по радио, что со стороны хребта Сары-Джас в направлении лагеря Ясного прошла небольшая банда, очевидно, та самая, которая обстреляла Акопяна, и что полковник Харламов принял меры к ее ликвидации. Бондаренко напоминал Русакову о необходимости быть начеку – бандиты могли пробраться по непроходимым кручам и появиться у лагеря экспедиции.

Такое же сообщение из штаба отряда получил и майор Проценко.

– Будем готовы к встрече, – сказал он Русакову. – Обратную дорогу на Иссык-Куль они нам отрезали.

Произошло еще одно немаловажное событие: сержант пограничник Глыбин заинтересовался отпечатками на песке «чужих» следов. Глыбин и Проценко отправились по следу, который привел их к подножью одного из холмов Там они нашли остатки костра и установили, что здесь побывало не меньше десяти человек. Кто они? Возможно, это и есть та самая банда, которая, судя по сообщению Харламова, рвется в район «Черной пасти». Глыбин снова пошел по следу… Открытие, которое он затем сделал, поразило и обоих ученых, и капитана Русакова, и Женю: следы, изрядно попетляв, неожиданно привели к скалам почти рядом с лагерем. Пробравшись между больших камней, пограничник неожиданно оказался у входа в пещеру… – следы шли от нее. И следы сравнительно давние.

– Меня смущает одно обстоятельство, – сказал Проценко Русакову. – Мы обнаружили много следов, идущих от входа в пещеру, но не нашли ни одного следа, ведущего в нее.

– Вы полагаете, что имеется другой вход?

– Это нам придется установить. Откровенно говоря, боюсь, другой вход имеется… Если предположить, что наша догадка правильная, становится понятным, почему мы не нашли следов, которые вели бы в пещеру с этой стороны.

Капитан понял, о чем думает Проценко.

– Вы опасаетесь, что этим путем люди, следы которых мы обнаружили, пришли с той стороны границы?

– Да, опасаюсь. Кстати, Сергей, вы не помните, кто предложил расположить наш лагерь именно на это месте?

Этого Русаков не помнил.

Оставив Бориса Сахно дежурным по лагерю, решили обследовать пещеру. В ней они обнаружили нечто вроде колодца. Степан Ильич бросил камень и, пустив хронометр, засек время.

– Н-да… – в задумчивости распушил он бороду. – Оказывается, довольно глубоко.

Первым в колодец спустился на веревке сержант Глыбин. За ним – Камзолов, потом Русаков, Женя… Подземным коридором попали в большой куполообразный зал. Черные каменные стены мрачно смотрели на пришельцев. Женя вскрикнула – у стены она увидела скелет.

Один из подземных ходов привел их в грот, здесь стоял сумеречный свет, проникающий сверху, через отверстие. Проценко направился дальше и вскоре очутился в другом гроте. Тут было темно. Тишину нарушал лишь стеклянный звон невидимых струй воды, падающих откуда-то сверху. Дальше вел узкий коридорчик, идти становилось все труднее.

Сержант Глыбин первым выбрался из узкого отверстия спустился по скале и остановился на выступе, повисшем над пропастью. Один за другим подтянулись остальные и зажгли факелы: перед ними зиял колоссальный подземный провал.

– Ну, теперь моя очередь, – и Лучинин первым начал спускаться по веревке.

Русакову показалось, что Камзолов и его спутники чем-то обеспокоены.

Пещера, в которую спустились, оказалась не менее шестидесяти метров в длину. От нее во все стороны уходили каменные тупики со следами рудничной крепи и со скелетами когда-то погибших здесь людей. И Русакова, и Проценко скелеты интересовали значительно менее, чем следы пребывания в этом подземном лабиринте живых людей, и, в частности, тех, следы которых были обнаружены в долине, у самого лагеря.

Длинным ходом Ясный и его друзья направились на восток, миновали ряд небольших гротов. Но вот ход разделился – геологи пошли по тому, который заметно поднимался. Вдали засерело, как будто забрезжил рассвет. И вдруг совершенно неожиданно высоко-высоко люди увидели узкую, как лезвие ножа, полоску неба – над провалом в земле навис край ледника. Сверху пахнуло пронзительным холодом.

– Что такое?! – бормотал Ясный, протирая глаза.

Русаков увидел, как профессор, подняв факел над головой, внимательно рассматривал стену пещеры. Там примерно на расстоянии двух метров от земли тушью было написано какое-то четверостишие. Профессор еще и еще раз перечитывал текст. Наконец он устало опустился на камень. Русаков слышал, как Ясный сквозь стиснутые зубы прошептал:

– Опять Краус!..

– В чем дело? – спросил Камзолов.

– Какие-то вирши, понять не могу, кто и когда их написал, – ответил спокойно профессор.

Проводники инженера не проявили ни малейшего любопытства к надписи на стене.