Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

Кто они теперь с Карцевым? Не только сердечные Друзья, но и сообщники, связанные общим делом, хорошим и важным делом, известным только им двоим. Г1рекрасно1 То есть пока еще ничего не известно, но все же… «А вдруг все это не так и совсем не то?» — подумала Саша уныло. Невзирая на мелькнувшие минуту назад правильные мысли и присутствие рядом сердечного друга она еще больше помрачнела.

— Хочу надеяться! Хочу! — крикнула она взволнованно и заплакала. На недоуменный взгляд Карцева не ответила ничего. Так и расстались…

Турбобур грыз своим долотом породу на глубине четырехсот метров. Ствол шел еще вертикально. Лишь на глубине километра он будет искривлен специальной трубой — переходником — и нацелен на аварийную скважину.

Бек, начав бурение неделей позже, сумел, однако, догнать бригаду Карцева. Как‑то под вечер он явился с визитом.

— Привет трудягам! Скоро ли свидание?

— Кого с кем? — поинтересовался Карцев.

— Вас с нами, разумеется. Ваш турбобур да наш турбобур там… — показал Бек в землю.

Шалонов фыркнул:

— Как бы ваши–наши турбобуры не встретились в заводской вагранке… на переплавке.

— Был ты, Ванюша, всегда оптимист, а как заделался бурильщиком… мрачнее пессимиста я и не встречал. Ну да ладно, в случае чего — на буксир возьмем, по–соседски. Дружба, стало быть, и это… взаимопомощь, верно?

Шалонов покачал иронически головой:

— Спел бы я тебе, Иваныч, одну песенку, да времени нет.

— Слава богу, что нет! — воздал Бек хвалу всевышнему и заметил деловито: — Вот что, работнички, давайте завтра после смены своего представителя к нам. Или валите всей оравой, если охота. Начальство приказало взять соцобязательства и заключить между бригадами договор.

— Во–во! Разве можно без приказа начальства? Ну–у-у! Без приказа у нас и эти самые… не почешут!..

— Смелая критика… А пока нате вам вот проект договора и — привет!.. — помахал Бек коллегам.

На следующий день Карцев не пошел со своими к Беку заключать соцдоговор. В десять часов утра он входил в нефтедольский военкомат.

Однажды ему пришлось побывать здесь: вызывал майор для уточнения данных. Вопросы оказались такого рода, что Карцев усомнился в необходимости вызова: просто майору захотелось, очевидно, лично познакомиться с бывшим летчиком первого класса, имеющим за плечами десятилетний стаж работы истребителя-перехватчика. Поговорив с Карцевым, майор записал что‑то и отпустил его.

О посещении военкомата Карцев рассказал Кожакову. Тот посоветовал: «Обратись к Главкому ВВС, пусть возьмут обратно в часть». Но Карцев заупрямился: «Не люблю кланяться… Зачем?» С авиацией покончено навсегда, мосты, так сказать, сожжены, узлы разрублены. К чему ворошить старое, травить почти зажившую рану? Целая пропасть отделяет прежнюю жизнь от той, которой живет он сейчас. Кончился первый акт, пошел второй — на других подмостках…

На этот раз в военкомат пригласили не повесткой, а почему‑то по телефону. При этом велели иметь при себе летную книжку, так сказать, зеркало летчика, отражавшее каждую минуту его жизни в воздухе. В ней запечатлены все достижения и огрехи, достоинства и недостатки, поощрения и наказания.

— Чего от меня хотят? — спросил Карцев сотрудника военкомата.

— Это окажет вам подполковник.

Неожиданный вызов заинтриговал. Какие–этакие обстоятельства могли возникнуть, что даже сам военком счел нужным удостоить его личной аудиенции?

В коридоре военкомата толпилось немало всяческого народа, в передней военкома — тоже. Карцев доложил о себе секретарше и тут же был вызван в кабинет за обшитой дерматином дверью. Вошел.

В глубине комнаты за столом трудился моложавый, но уже с заметными залысинами и мешками под глазами подполковник. Он встал навстречу, поздоровался и указал на один из стульев, стоящих вдоль стены, Карцев молча сел, положил летную книжку на колено. Военком на него коротко посмотрел, оказал с некоторой официальностью:

— Я пригласил вас, товарищ Карцев, за тем, чтобы сообщить вам приятную, надеюсь, новость. Имеется мнение вызвать вас на переподготовку в ВВС, предусматриваемую Законом о всеобщей воинской обязанности.

Карцев раскрыл рот от неожиданности:

— То есть как?

— В качестве пилота, разумеется.

Озадаченный Карцев вдруг запел в уме: «Потому, потому, что мы пилоты… пилоты… пилоты…» Помолчал под испытующим взглядом военкома, потер подбородок, спросил несколько задиристо:

— А вам разве не известно, что меня уволили из авиации?

— Известно, не беспокойтесь, — ответил тот небрежно и добавил: — Известно также и то, что у вас большой опыт инструкторской работы, что вы летчик первого класса, а это важнее. Надо учить молодежь и непосредственно в частях.

— В частях… — повторил следом Карцев и встал.

— Именно в частях. Да вы садитесь! Поговорим обстоятельней, ведь уезжать придется не на две недели. Подумайте, возможно, у вас возникнут вопросы или мысли в связи с этим.

Карцеву незачем было напрягать память и прибегать к помощи воображения, чтобы представить себе то, что продолжало жить в нем, запрятанное далеко. Сколько раз, бывало, работая еще верховым, глядел он в небо и думал: «А что делают сейчас ребята?» Он видел себя готовящимся к полету, надевающим летный костюм, видел на стоянке, в кабине самолета, но чаще всего в синем бескрайнем небе — на высотах, где кочуют перистые облака, блуждающим во тьме среди звезд…

Сейчас все это разом как бы придвинулось к нему, прошлое перемешалось с настоящим. Судьба неожиданно возвращает ему ни с чем не сравнимую радость, посылает его обратно к людям, которые не чувствуют себя полноценными, если не проверяют повседневно опасностью свои руки, нервы, мозг.

Конечно же. надо, не раздумывая, говорить «да», но в Кариесе столкнулись два чувства: неистребимая жажда полета, более настоятельная даже, чем жажда жизни, и долг перед людьми, с которыми теперь он жил и работал, с которыми связывали его многие тревожные и напряженные месяцы. Бросить в трудный час бригаду, неукрощенный фонтан, начатую наклонную скважину и такой ценой обрести прежнюю жизнь по сердцу — это было ему не под силу. Возможно, никто из товарищей и не заикнется, если он уйдет. Солдат есть солдат. Но как поладить с собственной совестью?

Карцева стала бить легкая дрожь. Он приложил ладонь ко лбу. На смену первым минутам восторга пришло тяжелое чувство двойственности.

Тщательно подбирая слова, чтобы военком понял его состояние и не воспринял отказ как попытку уклониться от службы, Карцев поблагодарил за предложение и добавил, что, к сожалению, вынужден отказаться.

Сказал и почувствовал, как тоскливо сжалось сердце. Тяжко лишать себя самого сокровенного, лишать собственной волей, но иначе он поступить не мог.

На требование военкома обосновать причины отказа Карцев сказал:

— Я знаю, у вас большие права, но здесь вы вряд ли в силах что‑либо изменить. Время невоенное, а я работаю на ликвидации серьезной аварии.

Военком слышал о делах в Венере, о них постоянно говорили и в горкоме партии, и в исполкоме. Спросил:

— И как долго намерены вы заниматься аварийщиной?

— То одному богу ведомо… подземному. А по расчетам специалистов, к лету должны управиться.

— Гм… Неужели вам, настоящему летчику, больше интереса быть простым рабочим?

— Быть простым рабочим — вполне достаточно, — ответил с обидой уязвленный Карцев.

Военком усмехнулся:

— Ваши слова достойны всяческих похвал, но здесь особый случай, когда, я полагаю, можно найти для вас замену.

— Директор конторы бурения да и управляющий трестом придерживаются другого мнения. Дело в том, что я не рабочий, а буровой мастер, занимаюсь проводкой скважины, с помощью которой мыслится задавить газовый фонтан.

— Вон как? Это мне не известно, — заговорил военком уже другим тоном. — Что ж, в таком случае положение в корне меняется. Дадим вам отсрочку, но летом, не обессудьте, от курортов придется отказаться…

— Не был в жизни ни на каких курортах. Для меня лучший курорт — боевой авиаполк, простите за громкие слова.

Понимающий взгляд военкома убедил Карцева в том, что слова его приняты правильно.

Поговорили еще о делах армейских, под конец военком, подмигнув, доверительно сказал:

— А какие ракеты пошли сейчас! — и причмокнул языком. — Новые ракеты… Вы таких не пускали, нет… Да, не пускали…

Военком снова подмигнул Карцеву.

Выйдя из военкомата, Карцев остановился во дворе, поднял глаза к небу. Там сдержанно и умиротворяюще рокотал пассажирский ТУ-104. Его тень мелькнула по скованной морозом земле, и скоро гул растаял где‑то в стороне блеклого солнца. И опять сердце Карцева живо откликнулось на повелительный зов турбин.