Минус всей моей жизни (СИ) - Наталия Матвеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с ним сегодня заодно - договорюсь,
Ты утопил наш миг и поднялась стена;
На ней мы раньше рисовали свои имена.
Мы- два героя черно-белых кинокартин.
По-прежнему одна, по-прежнему один.
Время уходит в сон, война меж двух сторон -
Последний шанс, чтобы сердца забились в унисон.
Ты просто дай минуту, мне минуту на объятия.
Дай мне мгновение, чтобы все на миг связать,
И дай обещание - забьются сердца;
И то, что ты со мной будешь до конца!
Ты просто дай минуту, мне минуту на объятия.
Дай мне мгновение, чтобы все на миг связать,
И дай обещание - забьются сердца;
И то, что ты со мной будешь до конца!..»
Женя тяжело вздохнула, покачав головой. В комнате Жени и Поли было темно, только лунный свет пробивался сквозь незашторенное окно, окрашивая холодным, голубым сиянием все предметы и игрушки вокруг.
Поля тихо спала, дышала на редкость бесшумно. Женя пусто смотрела куда-то сквозь нее, сжавшись в тугой комок под одеялом и дрожа, стараясь не всхлипывать. Сколько можно плакать? Она плакала по дороге домой, плакала дома, закрывшись в комнате и никого к себе не пуская, даже Игоря, который за дверью клялся, что он «вытащит ее из любой депрессии за пять тире семь минут», она сжимала себя руками, пытаясь забыть его, забыть его губы, его руки, его сильное, крепкое тело, его бешеную нежность и дикую страсть…
Женя будто горела в тех местах, где он касался ее, будто плавилась снова и снова, утопая в садистском, болезненном желании снова прижаться к нему, но…
Он отвернулся от нее.
Почему? Почему? Почему?!?
Разочарован.
Единственное объяснение, которое пришло бедной, неуверенной в себе Женьке в голову. Она не оправдала его ожиданий, поэтому он так сильно разозлился… Наверно, считает себя полнейшим дураком, что связался с ней и потратил на нее свое время… Может, она недостаточно ласкова? Не достаточно горяча? Нежна? Она бы все отдала за то, чтобы иметь вторую попытку, Боже мой… Как же он ей нужен! Как же она любила его!..
Ее сердце стонало, она ворочалась с боку на бок, обливаясь слезами, стискивая кулаки и мечтая забыться вечным сном, потому что все в ее груди нещадно горело, живот скручивало адским жгутом, а кожа пылала в тех местах, где он касался ее…
Женя разрывалась, ненавидя себя такую, умоляя Господа дать ей еще один шанс… Она бы доказала ему, какой может быть, она бы смогла выразить то, что испытывает к нему, она бы попыталась почувствовать, что ему нужно, и стала бы такой ради него…
Глупо? Становиться кем-то другим ради какого-то мужчины?
Пускай. И пускай глупо!!! Жене было плевать, лишь бы он позволил ей любить себя, лишь бы он полюбил ее…
Тихое жужжание.
Женя вытащила дрожащую руку из-под одеяла и взяла телефон. На экране смс: «Выходи. Жду в подъезде».
Она резко села в постели, задрожав так, что телефон выпал из ее рук… Это он. Сережа. Он пришел к ней… В половину первого ночи?..
Женька схватилась за голову, чувствуя, как от волнения заливаются алым ее щеки и как неистово колотится ее сердце…
Он пришел. Он пришел. Он пришел.
Вот и второй шанс…
Умирая от волнения и трепета, Женя выскользнула из-под одеяла и, накинув поверх хлопчатобумажной сорочки белый халат, закуталась в него и, наскоро стерев последние слезы на щеках, тихо, на цыпочках вышла из комнаты.
*** «Минус»
Сергей ехал домой, находясь в полнейшем, саморазрушающем безумии. Светофоры, улицы, дома – все пролетало мимо, пока перед его глазами было только ее нежное лицо с этими чудесными веснушками, которые он хотел целовать и целовать, только ее сладкие, горячие губы, пылко отвечавшие на его поцелуй, только ее осторожные и такие ласковые руки, горячо скользящие по его шее, и ее гибкое, волнующее тело, трепещущее под его настойчивыми ласками…
Странное ощущение. Как будто пьян. Голова как в тумане, никаких других эмоций, кроме пульсации в сердце, никаких зрительных образов, кроме Жениного, никаких запахов, кроме ее духов… Сирень…
Сережа как-то доехал до дома, бросив машину во дворе, как попало, как-то зашел в свою квартиру, спотыкаясь на ровном месте и чувствуя только жар рук, только жгучую ненависть к себе за то, что отвернулся, за то, что не объяснил ничего…
А она, наверное, плачет… Эта мысль заставила его сердце сжаться еще сильнее, он нахмурился, яростно стиснув зубы.
- Папа, папа, папа!!! – заверещал тоненький девчачий голос, и в коридор влетела Настя в желтой домашней пижаме и с распущенными темными волосами, бросившись к Сереже в объятья.
Чувствуя себя на грани чудовищного взрыва, Сережа горячо обнял дочку и покружил на месте, слушая ее счастливый и звонкий смех и чувствуя свое предательство, ворочавшееся где-то в глубине его души.
- Привет-привет, Настена! – обрадованно проговорил он и, поставив дочку на ноги, чмокнул в щечку. – Как дела, дочка?
- Хорошо, папочка! – звонко сообщила она. – Пошли со мной, в шашки поиграем? А то мама не хочет, говорит, у нее ногти намазанные…
«Ну конечно… Когда это они у нее были не намазанные?» - с раздражением подумал Сергей, а вслух с улыбкой добавил:
- Давай, поиграем. Иди, доставай шашки, я сейчас приду.
Счастливая дочурка с веселым криком: «Ура!! Шашки! Шашки! Шашки!», - умчалась вприпрыжку в свою комнату, а Сергей хмуро пошел в гостиную, снова думая о Женьке вместо того, чтобы уделять внимание своей настоящей жене.
Ксюша сидела на диване в ярко-красном шелковом халатике, едва застегнувшемся на ее груди четвертого (благодаря силикону) размера и красила ногти, одним глазом поглядывая в телевизор, где шел какой-то зарубежный сериал.
Увидев Сергея, она надменно подняла брови и холодно и язвительно проговорила:
- Неужели ты дома? Еще и десяти часов нет. Решил вспомнить, как дочка выглядит?
- Ужин готов? – в свою очередь тоже холодно спросил Сергей, а Ксюша фыркнула:
- Ужин? Сережа, ты нормальный вообще? Я с утра отвожу Настю в садик, потом спортзал, потом салон красоты, потом шоппинг, потом, между прочим, Настю надо забрать и отвезти в художественную школу, потом у нее танцы, да вот, если ты не заметил, мне еще маникюр сделать надо! Когда я должна была тебе приготовить??? Не ленись, закажи себе в «Бонапарте» чего-нибудь, ну и Насте тоже, я не буду: после шести не ем. – закончила она свою раздраженную речь и тут же, подумав, добавила:
- И, ах да, оставь-ка мне еще денег. Те, которые ты мне давал в понедельник, закончились.
Сергей разозленно посмотрел на нее, удивляясь, как его женушка могла профукать пятьдесят штук всего за четыре дня, но сегодня он был так измотан своими душевными переживаниями, что даже не стал спорить с ней, а просто достал кошелек и, выложив оттуда еще пятьдесят тысяч перед ней на стеклянный столик, молча ушел на кухню, угрюмо взяв телефон и набрав номер ресторана, с грустью вспоминая уютную маленькую кухоньку в старой девятиэтажке, такую светлую и живую, такую теплую и наполненную цветами, голосами, запахами, улыбками… вспоминая невероятно вкусную домашнюю еду в кругу любящей и крепкой семьи, создающей вокруг купол надежности, любви, сопереживания и нежности, которой у него никогда не было и, судя по всему, не будет.
Находясь в своем странном, болезненном, отчужденном состоянии, Сергей играл в шашки с дочерью почти до десяти часов, после чего вдруг очнулся и вспомнил, что Насте уже давненько пора спать, а потому, с трудом удерживая себя в этой реальности, он уложил ее в кровать и поплелся в спальню.
Ксюша уже лежала на своей половине постели на боку, накрывшись одеялом, но он видел кусочек шелковой ночнушки и тонкие, красные бретельки, спавшие с плеча. Ее глаза были закрыты, и Сергей облегченно вздохнул: прямо сейчас он чувствовал отторжение к ней сильнее, чем когда-либо…
Надо же… Прожил девять лет с одной женщиной, тридцать четыре года на этой земле, встречался с огромным множеством девушек, но такое испытывает впервые…
Сергей разделся и лег, думая только о ней, о Жене, о том, что их взаимное счастье могло быть так близко… Если бы не мирно спавшая позади него Ксюша.
В его груди все горело, память подсовывала образы Жени из сегодняшнего дня, из вчерашнего, из более далекого прошлого, когда он терпеть ее не мог… Это было так давно, что казалось неправдой. Он не понимал, как он мог тогда так к ней относиться?..
Сережа не мог заснуть, все лежал и чувствовал, как напрягаются все его мышцы от одной только мысли о ней, как сворачиваются от боли и тоски все внутренности при воспоминании о ее слезах, о том, как он оттолкнул ее в конце поцелуя…
Отчаянно злясь на себя, ненавидя себя и чертовски желая, чтобы Женя оказалась здесь, в этой постели, он ворочался, глядя хмурым взглядом то в потолок, то в окно, пока на его плечо не легла женская рука с идеальным маникюром, а призывный голос не шепнул на ухо:
