Седьмой круг ада - Игорь Болгарин

Едва вошли в дом, навстречу Красильникову шагнул Воробьев и так его обнял, что тот взмолился:

– Потише, медведь чертов!

Появился и старик-смотритель с неразлучной трубочкой-носогрейкой в зубах.

– Ишь ты, пришел все-таки! – хмуря брови, проворчал он. – Не очень, правда, ты торопился, ну да ладно… Садись, рассказывай. А после начнем совет держать.

Татищев, затянутый в форму гвардейского полковника, сидел за тяжелым, мореного дуба, письменным столом. На диване у стены расположился полковник Щукин.

– Куда вы поместили Уварова? – спросил Татищев.

– Пока – на Екатерининскую. В камеру.

– Не так следовало бы его встретить. Николай Григорьевич, вы и в самом деле его в чем-то подозреваете?

Щукин неопределенно усмехнулся:

– Я не верю, что люди Дзержинского не попытались завербовать Уварова, а в своем объяснении, – полковник ткнул пальцем в листы бумаги, – он рассказывает какие-то паточно-сладенькие умилительные сказочки.

Татищев задумчиво опустил голову, с неприкрытой иронией произнес:

– Граф Уваров – агент Чека! Вряд ли в это кто-либо поверит. Гвардейский офицер, титулованный аристократ, его родные – граф и графиня Уваровы – в Лондоне. Приняты королем. Огромное состояние в английских банках…

– Этим вы ничего не объяснили. Наоборот. Блестящие перспективы, которые вы перечислили, как раз и могут вызвать непомерную жажду жизни. Уваров молод, его легко соблазнить ценой жизни. Вы что, не допускаете такую возможность?

Не дождавшись ответа, Щукин продолжил:

– Большевики уверены, что мы проиграли. Их контрразведка переходит от обороны в наступление. К нам пытаются заслать агентуру для работы не только здесь, сейчас, но и с дальним прицелом, для работы в условиях эмиграции. Уваров для этих целей – идеальная фигура.

– Я думал об этом, Николай Григорьевич, но Уварова я все же исключаю…

Щукин внимательно посмотрел начальнику контрразведки в глаза:

– Я научен горьким опытом. В свое время у меня несколько раз закрадывались сомнения по поводу капитана Кольцова, но я отбрасывал их как несостоятельные.

– Полноте, Николай Григорьевич! Не казнитесь! Случай с Кольцовым – исключительный.

Но Щукин не оттаял.

– Обжегшись на молоке, дую на воду. Во всяком случае, это лучше, чем обжечься снова…

– Согласен. Но вернемся к Уварову. – Татищев встал из-за стола. – Вы хотите на какое-то время припрятать его? Я правильно понимаю?

– Да. Он не должен ни с кем общаться еще неделю, быть может, чуть больше.

– Хорошо, держите его у себя, – согласился Татищев. – Но ни в коем случае не в камере, конечно. – И затем резко вскинул голову. – Но – письмо баронессы? Как вы объясните главнокомандующему, каким образом оно попало к нам? А второй документ?

– Мы их пока не покажем барону. Я имею в виду, пока не будет исполнен приговор в отношении капитана Кольцова. Лишь после этого мы выпустим Уварова.

– Но как только мы отпустим Уварова, главнокомандующий потребует встречи с ним.

– Да, конечно. Но Уваров неглуп. Он будет безмерно рад, что мы поверили в его невиновность и полностью реабилитировали. – Щукин помолчал, словно мысленно выстраивал логическую цепочку. – После исполнения над Кольцовым приговора суда Уваров явится к барону Врангелю, передаст ему оба пакета и расскажет о том, что баронесса Врангель уже давно находится в Гельсингфорсе…

– Барон поставлен об этом в известность.

– Тем лучше. Словом, Уваров может докладывать все, что ему вздумается, только… только пусть сдвинет сроки своего возвращения в Крым. Об этом мы его очень попросим… Вина Уварова в том, что он не опоздал, князь. Заодно облегчим задачу для главнокомандующего. Ему не придется отпускать на волю большевистского разведчика, поскольку большевистский разведчик к тому времени уже будет мертв.

Много повидавший на своем веку князь Татищев смотрел на полковника Щукина с удивлением.

– Но ведь вы рискуете, Николай Григорьевич! Я только не понимаю – зачем? – И вдруг его «осенило». – Нет, кажется, понимаю. Вы хотите иметь гарантию, что навсегда избавились от человека, грубо и безжалостно вторгшегося в вашу жизнь, в вашу семью, принесшего вам неприятности и позор. Извините, что называю вещи своими именами.

– Нет! – отрицательно покачал головой Щукин.

– Но тогда что вам до него?

– Я просто не хочу идти на поводу у чекистов, моя обязанность – разрушить их планы. Они талантливо разработали операцию по освобождению Кольцова, а мы должны им все это поломать. Кроме того, профессия контрразведчика обязывает меня смотреть вперед. Война с большевиками, Александр Августович, вопрос не месяцев – это годы, а может быть, десятилетия, и наша с вами задача готовиться к этому. Кольцов даже среди агентов высокого класса фигура незаурядная. Он – разведчик новой формации. Сильная личность. Отлично знает нас и наши методы работы. Он опасен и сейчас, и в будущем. Вы разделяете мою точку зрения, полковник?

– Да. Кольцова вы не переоцениваете. Других таких в большевистской разведке нет.

– Увы, тут вы ошибаетесь. Как ошибался я.

Щукин откинулся на спинку кресла и какое-то время задумчиво смотрел на Татищева. Потом продолжил:

– Да-да. Наша ошибка, как и многих других, заключается в том, что мы недооцениваем большевиков. Мы с вами работаем в контрразведке со времен японской войны, у нас есть специальное образование, мы – профессионалы с многолетним опытом работы. А у Дзержинского? Тоже, представьте себе, работают профессионалы. Профессиональный революционер, поверьте мне, стоит нескольких профессиональных работников охранки. Эти люди многие годы провели в подполье и в ссылках. Они боролись против нас, против агентуры третьего управления – и зачастую побеждали. – Щукин усмехнулся. – Уваров рассказывал, что с ним несколько раз беседовал следователь по фамилии Отто. Граф, конечно, не мог знать, что собою представляет его собеседник. А между тем это удивительный человек. Мне приходилось с ним сталкиваться. У Эдуарда Морицевича Отто партийная кличка – Профессор. По крайней мере, я его знал под этой кличкой. В девятьсот пятом году он заведовал тайной динамитной лабораторией, снабжал бомбами рабочие дружины. Был схвачен. Вот тогда я с ним и познакомился. Но вскоре он бежал из-под ареста и возглавил подполье. Вновь был арестован и приговорен военно-полевым судом к смертной казни. Подготовил и совершил неслыханно дерзкий побег из одиночной камеры. И вот теперь такой человек работает в Петроградской Чека. Что вы скажете?

Татищев лишь вздохнул.

– Я хочу, чтобы хоть один такой человек ушел с нашего пути, – сказал Щукин.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Татищев.