Посмертные записки Пиквикского клуба - Чарльз Диккенс

Мистер Пиквик указал на свои шелковые чулки в крапинку и элегантно зашнурованные лакированные туфли.

— Вы в шелковых чулках! — шутливо воскликнул мистер Тапмен.

— А почему бы и нет, сэр, почему бы и нет? — с жаром воскликнул мистер Пиквик, поворачиваясь к нему.

— О, конечно, нет никаких оснований, почему бы вам их не надеть, — отозвался мистер Тапмен.

— Полагаю, что нет, сэр, полагаю, что нет, — сказал мистер Пиквик безапелляционным тоном.

Мистер Тапмен рассчитывал посмеяться, но обнаружил, что это вопрос серьезный; поэтому он сделал сосредоточенную мину и заметил, что на них красивый узор.

— Надеюсь, — отозвался мистер Пиквик, устремляя взгляд на своего друга.

— Смею думать, сэр, что вы не находите ничего удивительного в этих чулках как таковых?

— Конечно, нет. О, конечно, нет! — ответил мистер Тапмен.

Он отошел, и лицо мистера Пиквика вновь обрело свойственное ему благодушное выражение.

— Кажется, мы все готовы, — сказал мистер Пиквик, который стоял в первой паре со старой леди и уже четыре раза срывался с места невпопад в страстном желании поскорее начать.

— В таком случае начинайте, — сказал Уордль. — Ну!

Две скрипки и одна арфа заиграли, и мистер Пиквик двинулся вперед к своим vis-a-vis, как вдруг все захлопали в ладоши и закричали:

— Стойте, стойте!

— Что случилось? — спросил мистер Пиквик, который остановился только потому, что скрипки и арфа умолкли; никакая иная сила в мире не могла бы его остановить, даже если бы загорелся дом.

— Где Арабелла Эллен? — воскликнуло несколько голосов.

— И Уинкль? — добавил мистер Тапмен.

— Мы здесь! — воскликнул сей джентльмен, появляясь из угла вместе со своей хорошенькой собеседницей, причем трудно было сказать, кто из них больше покраснел — он или юная леди с черными глазками.

— Как это странно, Уинкль, — с некоторым раздражением сказал мистер Пиквик, — что вы не могли занять свое место раньше.

— Ничуть не странно, — отозвался мистер Уинкль.

— Гм… — произнес мистер Пиквик с весьма выразительной улыбкой, когда его глаза остановились на Арабелле. — Гм… пожалуй, я не знаю, так ли уж это странно.

Впрочем, размышлять об этом не было времени, ибо скрипки и арфа принялись за дело всерьез. Мистер Пиквик выступил — руки накрест; вот он на середине комнаты и несется в самый дальний угол; резкий поворот у камина, и он мчится назад к двери. Все кружатся, крестообразно взявшись за руки; наконец, громко отбивают ногами такт и уступают место следующей паре; повторяется вся фигура — опять отбивается такт, выступает следующая пара, еще одна и еще — оживление небывалое. Наконец, когда все фигуры были исполнены всеми четырнадцатью парами и когда старая леди в изнеможении вышла из круга, а ее место заняла жена священника, мистер Пиквик не переставал, хотя никакой нужды в таких упражнениях не было, отплясывать на месте в такт музыке, улыбаясь при этом своей даме с нежностью, не поддающейся никакому описанию.

Задолго до этого момента, когда мистер Пиквик устал от танцев, новобрачные удалились со сцены. Тем не менее внизу был подан превосходный ужин, после которого долго не расходились; и когда мистер Пиквик проснулся на следующее утро довольно поздно, у него сохранилось смутное воспоминание, что он пригласил, порознь и конфиденциально, человек сорок пять отобедать вместе с ним в «Джордже и Ястребе», как только они приедут в Лондон, — факт, который мистер Пиквик справедливо расценивал как несомненный показатель того, что в прошлый вечер он занимался не только танцами.

— Так, стало быть, моя милая, сегодня вечером всем домом устраиваются игры на кухне? — осведомился Сэм у Эммы.

— Да, мистер Уэллер, — ответила Эмма. — У нас заведено праздновать так каждый сочельник. Хозяин ни за что не откажется от этого.

— У вашего хозяина правильное понятие о развлечениях, — заметил мистер Уэллер. — Никогда еще я не видывал такого разумного человека и такого настоящего джентльмена.

— Вот это верно! — сказал жирный парень, вмешиваясь в разговор. — Каких он славных свиней разводит!

И жирный парень по-каннибальски подмигнул мистеру Уэллеру при мысли о жареных окороках и свином сале.

— О, наконец-то вы проснулись! — сказал Сэм.

Жирный парень кивнул.

— Вот что я вам скажу, молодой удав, — внушительно произнес мистер Уэллер. — Если вы не будете поменьше спать и побольше двигаться, вы подвергнетесь, когда станете постарше, такой же неприятности, какая случилась со старым джентльменом, носившим косицу.

— А что с ним сделали? — прерывающимся голосом осведомился жирный парень.

— А вот послушайте, — сказал мистер Уэллер. — Это был такой толстяк, какого редко встретишь, такой жирный мужчина, что за сорок пять лет ни разу не видел собственных башмаков.

— Господи! — воскликнула Эмма.

— Да, не видел, моя милая, — сказал мистер Уэллер. — И если бы вы положили перед ним на обеденный стол точную модель его собственных ног, он бы их не узнал. Ну, так вот, отправляясь в свою контору, он всегда надевал красивую золотую цепочку от часов, спускавшуюся этак на фут с четвертью, и носил в брючном кармашке часы, которые стоили… боюсь сказать, сколько, но не меньше, чем могут стоить часы… большие, тяжелые, круглой фабрикации, как раз под стать такому ужасному толстяку, и с огромным циферблатом. «Вы бы лучше не носили этих часов, — говорят старому джентльмену его друзья, — их у вас украдут». — «Украдут?» — говорит он. «Да, говорят, украдут». — «Ну, говорит он, — хотел бы я посмотреть на того вора, который может вытащить часы, потому что, будь я проклят, если я сам могу их вытащить, так они тут плотно прижаты; и когда мне хочется узнать, который час, я должен, говорит, заглядывать в булочные». Тут он хохочет так, что вот-вот лопнет, и опять отправляется с напудренной головой и косицей, переваливается по Стрэнду, а цепочка свешивается ниже, чем когда бы то ни было, а огромные круглые часы чуть не разрывают серые шерстяные штаны. Не было во всем Лондоне ни одного карманника, который не дергал бы за эту цепочку, но цепочка никогда не рвалась, а часы не вылезали из кармана, и скоро воришкам надоело таскать за собой по тротуару такого грузного старого джентльмена, а он возвращался домой и хохотал так, что косица болталась, словно маятник голландских часов. Но вот однажды катится старый джентльмен по улице и видит, что карманник, которого он знал в лицо, идет под руку с маленьким мальчиком, а у того огромная голова. «Вот потеха, — говорит себе старый джентльмен, — они хотят еще разок попытаться, но это не пройдет». Тут он начинает весело смеяться, как вдруг мальчик выпускает руку карманника и бросается вперед, прямо головой в живот старого джентльмена, и тот на секунду сгибается вдвое от боли. «Убили!» — кричит старый джентльмен. «Все в порядке, сэр», — говорит ему на ухо карманник. А когда старый джентльмен опять выпрямился, часов и цепочки как не бывало, и — что еще хуже — у него пищеварение с тех пор никуда не годилось до конца жизни. Примите это к сведению, молодой человек, и позаботьтесь, чтобы не слишком растолстеть!

Когда мистер Уэллер закончил эту поучительную повесть, которая, казалось, произвела большое впечатление на жирного парня, они отправились все втроем в большую кухню, где к тому времени собрались все домочадцы согласно обычаю, связанному с сочельником и соблюдавшемуся праотцами старого Уордля с незапамятных времен.

К середине потолка в кухне старый Уордль только что подвесил собственноручно огромную ветку омелы, и эта самая ветка омелы мгновенно вызвала веселую возню и суматоху, в разгар коих мистер Пиквик с галантностью, которая сделала бы честь потомку самой леди Толлимглауэр, взял старую леди под руку, повел ее под мистическую ветку и поцеловал учтиво и благопристойно. Старая леди подчинилась этому акту вежливости со всем достоинством, какое приличествовало столь важному и серьезному обряду, но леди помоложе, не будучи в такой мере проникнуты суеверным почтением к обряду или воображая, будто прелесть поцелуя увеличивается, если он достается с некоторым трудом, визжали и сопротивлялись, разбегались по углам, угрожали и возражали — словом, делали все, только не уходили из комнаты до тех пор, пока некоторые из наименее предприимчивых джентльменов не собрались было отступить, после чего молодые леди тотчас же нашли бессмысленным сопротивляться дольше и любезно дали себя поцеловать.

Мистер Уинкль поцеловал молодую леди с черными глазками, мистер Снодграсс поцеловал Эмили, а мистер Уэллер, не придавая особого значения обряду, который требовал целовать, находясь под омелой, целовал Эмму и других служанок, как только ему удавалось их поймать. Что касается бедных родственников, то они целовали всех, не исключая даже самых некрасивых молодых леди, гостивших в доме, которые в крайнем смущении бросились, сами того не ведая, под омелу, как только она была повешена. Уордль стоял спиной к камину, созерцая всю эту сцену с величайшим удовольствием, а жирный парень не упустил случая присвоить и уплести без промедления особенно лакомый мясной паштет, который был припасен для кого-то другого.