Собрание сочинений в 15 томах. Том 10 - Герберт Уэллс

— Господи! Что еще вытворяет этот болван?! — вскричал профессор.

Уильям перестал воевать с белой лошадью, и отвешивать ей крепкие увещания, и ждал более вразумительных обвинений.

— Поставил фургон боком к солнцу! Или, по-твоему, здесь вечно будет тень? И надо, чтоб в стеклянную дверь мы могли любоваться закатом!

Уильям забормотал:

— Да его коли так уставишь, он, небось, вниз кувырнется.

— Кретин! — заорал профессор. — Подложи что-нибудь под задние колеса. Вот хотя бы!.. — Он побежал и приволок огромные замшелые куски тиса. — А теперь поверни передом к вершине, — скомандовал он.

Уильям старался, как мог.

— Да не так! Вот бестолочь!

Билби помогал подобострастно и рьяно.

Прошло немало времени, прежде чем фургон поставили так, как хотел профессор. Наконец это было сделано, и распахнутая задняя дверь уставилась на холмы Уилда, с дурацким видом свесив ступеньки наподобие языка. Задние колеса были ловко подперты меловыми глыбами, ветками и обрубками тиса, и теперь фургон стоял крепче и ровней. Затем начались приготовления к завтраку. Профессора переполняли блестящие идеи, как надо разбивать лагерь и готовить пищу, и он доставил Билби немало хлопот, а также и познаний. Ручья поблизости не было, и Уильяма послали в гостиницу за бочкой на колесах, из которой там поливали сад, — безгранично прозорливый профессор заранее велел ее приготовить.

Супруги Гидж не вникали во все эти приготовления: они были люди ненавязчивые; мисс Филипс разглядывала холмы Уилда, как почудилось мальчику, с явным неудовольствием, — чем-то они ей не угодили; а миссис Баулс расхаживала с сигаретой возле усердно трудившегося мужа и делала вид, что все это очень ее забавляет.

— Мне очень нравится, как ты тут хлопочешь, мой друг, — говорила она. Ты еще когда-нибудь станешь кочевником, а мы осядем в гостинице.

Профессор ничего не ответил, только, казалось, еще больше погрузился в свои дела.

Без конца понукаемый профессором, Билби споткнулся, разбил банку с вареньем и вывернул ее содержимое на жареный картофель, в остальном он показал себя способным поваренком. Один раз произошла маленькая заминка из-за того, что профессор кинулся ловить сверчка, но был то чистопородный сверчок или нет, осталось неизвестно, ибо профессор так его и не поймал. А потом, предваряемый тремя громкими выхлопами (Билби даже подумал в первую минуту, что это гонятся за ним с ружьями полоумные дворецкие из Шонтса), подкатил на мотоцикле капитан Дуглас; он спешился и поставил машину у обочины. Мотоциклы тогда только появились, и Дуглас как раз и опоздал из-за своей машины. Она же была в ответе за грязное пятно под глазом капитана. Белокурый, раскрасневшийся, в клеенчатом костюме, в шапке наподобие шлема и огромных перчатках с крагами, он даже с этим грязным пятном казался каким-то незнакомым, храбрым и прекрасным — точь-в-точь крестоносец, только не в стали, а в клеенке, и усы чуть покороче. И когда он шел по лужайке к лагерю, миссис Баулс и миссис Гидж в один голос вскричали: «А вот и он!», — и мисс Филипс сердито на них взглянула. Билби в это время стоял на коленях и расстилал на траве скатерть для завтрака в руке у него был целый букет вилок и ножей; и тут он увидел, как капитан Дуглас подходит к мисс Филипс, и сразу понял, что актриса уже забыла своего куда более скромного обожателя, — сердце его сжалось в отчаянии. Приезжий был одет, как какой-то сказочный рыцарь, а у бедного Билби отняли единственный его атрибут мужественности — воротничок, так мог ли он тягаться со всем этим великолепием? С этого часа в сердце Билби поселилась любовь к технике, страсть к коже и клеенке.

— Я же приказала вам месяц не появляться, — говорила Мадлен, а лицо ее так и светилось от радости.

— Мотоцикл — непослушная штука, — отвечал капитан Дуглас, и на его залитой солнцем щеке блестели все золотистые волоски.

— И вообще это вздор, — вмешалась миссис Баулс.

Даже профессор был уже не так поглощен делами и слегка прислушивался, а остальные трое откровенно внимали этой недвусмысленной сцене.

— Вы же должны были быть во Франции.

— Но я здесь.

— Я же отправила вас на месяц в изгнание. — И она протянула капитану руку для поцелуя. Он поцеловал ее руку.

Где-нибудь, когда-нибудь — это значится в книге судеб — Билби тоже будет целовать чьи-то руки. А наверно, приятно!

— Месяц! Мне и так показалось, что прошли годы, — сказал капитан.

— Тогда отчего вы не вернулись раньше? — спросила она, и капитан не нашелся что ответить…

Прибывший с бочкой Уильям доставил еще другие свидетельства организаторских талантов профессора. Он принес разное вино — красное бургундское и шипучий рейнвейн, две бутылки сидра и какую-то особую, очень знаменитую минеральную воду; консервы с закуской и на редкость ароматные груши.

Когда они с Билби ненадолго остались вдвоем за фургоном, он трижды горестно повторил:

— Они все съедят. Все съедят, уж я знаю. — И еще безнадежнее прибавил: — А не съедят, так пересчитают. Старый очкарик все припрячет… Он такой, я знаю!..

Веселее пикника не было в тот день на залитых солнцем холмах над Уинторп-Сатбери. Все были оживлены, и даже безнадежно влюбленный Билби почти весело суетился вокруг: так подбадривали его сверкавшие очки профессора.

Они болтали о том о сем; Билби некогда было прислушиваться, а ему так хотелось узнать, что сказала Джуди Баулс, раз они так смеются; и дело уже дошло до груш, когда его внимание привлекло, а вернее поразило, слово «Шонтс»…

Это было как гром среди ясного неба. Они говорили про Шонтс!..

— Поехал я туда с наилучшими намерениями, — рассказывал капитан Дуглас. — Чтоб в гостиной Люси было побольше народа. (Ради пустого удовольствия теперь в Шонтс никто не поедет.) А потом они предложили мне уехать просто выставили за дверь.

(Этот человек тоже был в Шонтсе!)

— Когда это было? В воскресенье утром? — спросила миссис Гидж.

— В то утро мы были неподалеку от Шонтса, — вставила вдруг миссис Баулс.

(Этот человек был в Шонтсе в одно время с Билби!)

— Да, в воскресенье рано утром. Попросили вон. Я прямо диву дался. Ну что тут делать! Куда подашься в воскресенье? Воскресным утром никто никуда не ходит. Я сплю всю ночь, как младенец, и вдруг является Лэкстон и говорит: «Послушайте, вы меня очень обяжете, если упакуетесь и тотчас уедете». «Почему?» — спрашиваю. «Потому, что лорд-канцлер из-за вас сбрендил!»

— Но что же именно произошло? — сердито спросил профессор. — Я что-то не пойму. Отчего он попросил вас уехать?

— Понятия не имею! — вскричал капитан Дуглас.

— Но все-таки!.. — настаивал профессор, не желавший примириться с людским неразумием.

— У нас было маленькое столкновение в поезде. Выеденного яйца не стоит. Он хотел занять два угловых места — я всегда считал это хамством, — но, ей-богу, не стал особенно с ним препираться. А потом ему взбрело в голову, что мы смеялись над ним за обедом, — ну, может, самую малость, так, поострили, не больше, чем о любом другом: как он, мол, шевелит бровями и прочее такое. А потом он решил, что я его разыгрываю… Это вообще не в моем характере. Он до того поверил в свою дурацкую выдумку, что ночью устроил скандал. Объявил, будто я изображал привидение и хлопнул его по спине. Как это вам нравится, черт возьми? А я даже не выходил из комнаты.

— Вы пострадали за грехи брата, — сказала миссис Баулс.

— Господи, — вскричал капитан, — а я и не догадался! Наверно, он нас перепутал!..

Он с минуту подумал и продолжал свой рассказ:

— Ночью ему, понимаете ли, слышался какой-то шум.

— Это им всем, — поддакнул профессор, кивая головой.

— Не мог заснуть.

— Верный симптом, — говорил профессор.

— А в заключение он пошел на рассвете бродить по дому, поймал дворецкого в одном из потайных ходов…

— Но как дворецкий попал в потайной ход?

— Вероятно, обходил дом. Это его обязанность… И этот полоумный так отделал беднягу — нещадно… зверски. Подбил глаз и прочее. А тот слишком почтителен, чтобы дать сдачи. Под конец он объявил, что я над ним издеваюсь, что я подкупил себе в помощь прислугу и так далее… Лэкстон, по-моему, не очень в это поверил… А все-таки, знаете, как-то неловко, если про тебя начнут везде говорить, что ты шутишь шутки над лордом-канцлером. Будут думать, что ты какой-то зловредный дурак. Повредит карьере. С другой стороны, если уедешь, все решат, что ты и в самом деле виноват…

— Так зачем же вы уехали?

— Люси, — коротко отвечал капитан. — Закатила истерику. Если бы я не уехал, Шонтс бы рухнул, — добавил он.

Мадлен горела желанием помочь.

— Надо что-то придумать, — сказала она.

— А что тут придумаешь?! — вскричал капитан.

— Чем скорее вы добьетесь, чтоб лорда-канцлера признали помешанным, тем будет лучше для вашей карьеры, — рассудил профессор.