ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника. Части третья, четвертая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

Фишер и Фосс вместе дружно возражают против идентификации Генриха Гейне с духом подлинной Германии. Хотя он был ученым острословом и знатоком немецкого фольклора, смотрел он на творчество немецкого народа все же несколько со стороны, как лицо чужеродное в Германии. И юмор его — чисто еврейский, а совсем не германский. Образцом юмора немецкого можно считать, например, Вильгельма Буша, но отнюдь не Гейне!

Долго длились такие же споры о музыке немецкой и русской (все собеседники Рональда любили и знали Чайковского и Римского-Корсакова, менее ценили Мусоргского, а из современников с наибольшим уважением относились к Прокофьеву и Глиеру).

Собеседники всегда предусматривали меры предосторожности на случай, если заглянет охрана, начальство или всевидящий «кум» (оперуполномоченный госбезопасности — один из главных, хотя и «полугласных» властителей всех зекских и пленных судеб!) Каждый беседующий склонялся над ватманом, калькой или ценником, держал наготове рейсфедер либо перо, счетную линейку, циркуль, рейсшину... Обычно инженеры, а с ними и Рональд, не только притворялись занятыми работой, но и в самом деле трудились под разговор над завершением проекта. Рональд сводил все эти труды воедино, проверял расчеты, детализацию, совпадение размеров и прочую технику. В конце концов весь проект Авторемонтного завода был закончен, красиво отпечатан на русском языке и каждый чертеж, каждый лист получил такую сетку:

Руководитель проекта — майор Эльдинов

Автор — инженер Эльдинов

Чертил — 3. Фосс

Сперва немецкие инженеры, создатели проекта, подшучивали над авторскими амбициями майора, потом стали любопытствовать, почему подписи под чертежами столь грубо фальсифицируют истину. Рональд пояснил, что вся ответственность за разработку проекта и его осуществление лежит на вольном майоре, а не на фактических исполнителях — безликих, безымянных и бесправных пленниках и заключенных.

Проект, совокупно с объемистой объяснительной запиской, пошел на экспертизу, получил хорошую оценку руководства ХОЗУ МВД и вернулся в Кобрино с визой «к исполнению». Все авторы, и настоящие, и номинальные, вздохнули с облегчением, ибо на самом деле достройка и переоборудование цеха уже месяцами шли по разработанной технологической схеме, а затраты относились по статье ремонтные работы. Конечно, при бесплатной рабсиле и дешевых материалах затраты получались не очень большими! Тем не менее, требовалась известная ловкость, чтобы не нарушить финансовой дисциплины и лавировать между сциллами и харибдами сурового планового хозяйства. Это лавирование, по немецким понятиям, весьма близко граничило с жульничеством, но советским производственникам казалось абсолютно естественным и привычным, ни в чем не отличном от порядков на вольной волюшке...

Для успешного соблюдения финансово-плановой дисциплины был взят в конструкторское бюро еще и хитроумный экономист, зек украинского происхождения, чьей задачей стала акробатика ценообразования, разработка плановых показателей, дабы они систематически перевыполнялись, обеспечивали вольному персоналу неизменную «прогрессивку», а персоналу «вторых» — полновесную пайку!

В помощь этому многомудрому плановику-эквилибристу дали совсем еще юную, высокою, голубоглазую Натусю, вчерашнюю школьницу, дочку вольнонаемного сантехника. Пленные и зеки смотрели на нее с грустной нежностью, она же их поначалу сильно побаивалась, памятуя свежевоспринятые инструкции о предельно осторожном общении с лагерным контингентом, состоящем, мол, из лютых гитлеровских громил и отпетых — отечественных вредителей, шпионов, террористов и антисоветчиков. Ее шеф и инструктор засадил за арифмометр «Феликс» и конторские счеты и обрушил на свою помощницу целую лавину вычислительных заданий.

Суровый Зигмунд Фосс скептически присматривался к работе Натуси несколько дней. Оказывается, ему до сих пор не попадались на глаза конторские счеты. Он решил, что «diese komische russische Rechenmaschine» («эта комичная русская вычислительная машина») весьма мало практична и Котенок с ней замучается (Котенком все бюро прозвало за глаза, разумеется, девушку Натусю).

Желая помочь Котенку, он тут же сконструировал механическую счетную машину для всех действий, имевшую вид широкого конуса, образованного из системы металлических дисков, по скошенным краям которых были нанесены шкалы цифр. Он сам проследил в цехе за изготовлением этой точной машины и сам же взялся обучить девушку технике работы на ней. Увы! Практика показала, что с операциями сложения и вычитания «руссише рехенмашине» справлялась все-таки быстрее!

Натусин страх перед несвободным «контингентом» помаленьку развеялся, она начала оказывать лишенным свободы людям мелкие услуги, покупала для пленных на воле кофе и чай, а у заключенных брала тайком письма домой.

...Рональд стал вечерами помогать Натусе готовить заданные уроки, и случалось им изредка, на какой-нибудь часик, оставаться в Бюро вдвоем, пока немцы уходили на ужин. Тогда Рональд читал ей на память Блока и Гумилева, Ахматову и Волошина, а однотомник Апухтина, вместе с письмом Рональдовой жене, Валентине Григорьевне, она как-то в воскресный день доставила по адресу, в Малый Трехсвятительский. Вручено оно было прямо в руки адресатке! А на другое утро, улучив тихую минутку, Натуся шепнула нетерпеливо ждавшему ответа чужому мужу: «У нее очень холодное лицо! Как вы думаете Рональд Алексеевич, любит она вас еще или разлука ей не по силам?»

Подходили майские праздники 1947 года, самые тягостные для заключенного дни! Им предшествуют усиленные шныряния по зоне трех оперов и начальника режима, товарища Шошина. Перед праздниками производятся самые тщательные шмоны в бараках и служебных столах. Принимаются «предпраздничные соцобязательства». При шмонах беспощадно изымаются потихоньку нажитые бытовые мелочи, вроде перочинного ножика, семейные фотографии, хорошие книги.

Зеки шептали, что «руководитель проекта и автор» технологической схемы авторемзавода премирован за эти достижения крупной денежной суммой. По другим неофициальным сведениям проект вовсе не был премирован, а просто оплачен крупным гонораром. Голодным подлинным авторам советовали сделать майору кое-какой намек, апеллируя к его совести. И Зигмунд Фосс, с присущей ему прямотою, спросил «натшальника», могут ли работники Бюро рассчитывать на какое-нибудь праздничное поощрение. Ответ гласил:

— Не сомневайтесь! Я вас... не забыл и не обижу! Вам будут оставлены на вахте пропуска сюда, в Бюро. Вы откроете этим ключом мой кабинет и... загляните в правый ящик этого стола. Все, что там найдете, — делите на пятерых. Но... соблюдайте вашу всегдашнюю предосторожность! Вы сможете здесь приятно провести оба праздничных дня. Только ночевать ходите в бараки...