История Руси - Вадим Кожинов

Анджей Поппэ показывает несостоятельность, даже абсурдность представления, согласно которому одно войско Руси спасает императора Василия II, а другое в то же время агрессивно захватывает столицу его крымских владений. И историк убедительнейшим образом объясняет поход Руси на Херсонес тем, что последний примкнул к "мятежнику" Варде Фоке (указ. соч., с. 54-56).

Дело в том, что византийская колония в Крыму вообще не раз - и до 980-х г., и позднее - была склонна к "сепаратизму", стремилась так или иначе отделиться от Константинополя. Как отмечено в специальном исследовании истории Херсонеса, "Константин Багрянородный особо останавливается на мероприятиях, которые должно принять в случае мятежа херсонитов"; это уже само по себе свидетельствует о том, что подобные выступления происходили в городе, а также, что они были явлением не случайным, но повторяющимся69.

Нельзя не сказать и о том, что уже после публикации исследования Анджея Поппэ оно нашло сильнейшее подтверждение в целом ряде работ археологов, изучавших остатки Херсонеса. До недавнего времени считалось, что Владимир чуть ли не до основания разрушил и сжег этот византийский город. Мнение это основывалось на предшествующих весьма поверхностных археологических наблюдениях и предвзятых выводах. Новейшие тщательные археологические исследования доказали70, что в 980-х годах Херсонес не потерпел никакого урона, из чего естественно заключить: поход Владимира Святославича на Херсонес преследовал цель не нанести ущерб Империи, а, напротив, возвратить ей перешедший на сторону мятежника Варды Фоки город.

Этот вывод подтверждается еще и позднейшим фактом: через четверть века, в 1015 году, Крым в очередной раз попытался отделиться от Византии. Василий II, готовя свой флот для подавления мятежа, вновь обратился за помощью к Владимиру Святославичу, и войско Руси приняло участие в возвращении Византии ее владений71 (правда, Владимир скончался 15 июля 1015 года, а мятеж был подавлен в начале следующего, 1016 года, но решение о поддержке Василия II, по всей вероятности, исходило от Владимира).

Словом, версия о конфликтах Владимира Святославича с Византией и, в частности, с императором Василием II лишена серьезных оснований. Разумеется, могли иметь место те или иные разногласия (в частности, не исключено, что брак "варвара" Владимира с Анной встречал поначалу резкие возражения, поскольку противоречил византийским традициям). Но в основе своей отношения русского князя и византийского императора были отношениями близких союзников; это ясно, между прочим, из того факта, что при Крещении Владимир принял имя Василий, которым он и называется позднее в "Слове о законе и Благодати" Илариона.

Вместе с тем изложенные выше факты в их совокупности говорят о том, что во второй половине 980-х годов Русь являла собой мощную силу: ведь, несмотря на все величие Византийской империи, Русь, как явствует из фактов, "покровительствует" ей (а не наоборот), и аналогичные ситуации будут иметь место и позже - при Ярославе Мудром и Владимире Мономахе.

Эта мощь Руси не могла бы создаться за предшествующий краткий срок правления (с 978 или 980 года) Владимира; она, так сказать, накапливалась и при Олеге Вещем, и при Ольге, и при Святославе. И в высшей степени существенно, что принятие Владимиром и Русью в целом христианства совершилось не в силу воздействия со стороны Византии (как было во многих землях, подчинявшихся ей), но по собственной воле Руси,- о чем справедливо писал недавно Анджей Поппэ (в котором нет оснований видеть увлеченного русского патриота):

"Инициатива христианизации зародилась у правящих классов Киевской Руси... Крещение Руси явилось не проявлением деятельных сил византийской цивилизации, но результатом активного стремления правящих слоев древнерусского общества найти в византийских пределах христианского мировосприятия те ценности, которые помогут находить ответ на волнующие их вопросы"72.

Вместе с тем, приняв свое решение, Владимир как бы мгновенно и категорически отверг прежнюю веру. Совсем еще недавно в Киеве был воздвигнут языческий пантеон, и вот, сообщает летопись (перевод Д. С. Лихачева), Владимир "повелел опрокинуть кумиры - одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами... Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они Святого Крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: "Если пристанет где к берегу, отпихивайте его..." И поставил церковь во имя Святого Василия на холме, где стоял Перун".

Многие сегодня "критикуют" - или даже проклинают - новейшую историю России за такого рода стремительные и тотальные "перевороты", но, как видим, уже тысячелетие назад совершилось, в сущности, нечто подобное. И, повторюсь, в этом выразилось своеобразие страны, которое бессмысленно однозначно оценивать - будь то положительные или отрицательные оценки. В своеобразии неизбежно коренятся как поражения, так и - в равной мере победы Руси-России...

Принятие Православия было, конечно, исключительно существенным судьбоносным событием, о значении которого невозможно сказать сколько-нибудь кратко,- для его понимания необходимо осмыслить всю последующую историю Отечества. Напомню только одну сторону дела приобщение к христианской культуре. Владимир, сообщает летопись, "посылал... собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное". И всего через полвека русский священник Иларион, ставший позднее митрополитом Киевским, создаст "Слово о законе и Благодати" - древнейшее из дошедших до нас творение отечественной письменности, и вместе с тем творение, отмеченное,- как ныне общепризнанно,- гениальностью. Но это уже следующая, иная эпоха истории Руси.

* * *

Ярослав Мудрый. Речь пойдет о правителе, которого исключительно высоко ценили в Древней Руси, о чем свидетельствует уже хотя бы само определение "Мудрый",- притом Ярослав был единственным государственным деятелем, удостоенным такого эпитета. Наиболее выдающийся внук Ярослава, Владимир Мономах, родившийся за год до кончины деда, в старости начал свое автобиографическое сочинение признанием, что он горд "дедом своим Ярославом, благословенным, славным".

Однако историки XIX-XX веков явно недооценивали Ярослава: достаточно, полагаю, сказать о том, что нет ни одного сколько-нибудь подробного исследования его жизни и деятельности. А в наше время весьма широко распространяется очерняющая Ярослава Мудрого "концепция", которую трудно определить иначе, чем злостно клеветническая... Но к этому мы еще обратимся.

Согласно новейшему исследованию А. Н. Ужанкова73, почти девятьсот шестьдесят лет назад, 25 марта 1038 года, под сводами церкви Святого Благовещенья, воздвигнутой незадолго до того на монументальных Золотых воротах Киева, будущий митрополит Иларион произнес свое "Слово о законе и Благодати", в котором, в частности, содержалась и возвышенная хвала деятельности Ярослава, правившего к тому времени в Киеве уже около двух десятилетий (а до его кончины - 20 февраля 1054 года - оставалось тогда около шестнадцати лет). Обращаясь к его покойному отцу Владимиру Святославичу, Крестителю Руси, митрополит Иларион так говорил о Ярославе:

Его ж сотвори Господь наместника по тебе,

твоему владычьству,

не рушаша твоих устав,

но утвержающа,

не умаляюща твоему благоверию положениа,

но паче прилагаюша,

и не казяша,

но учиняюща11,

иже недоконьчаная твоя,

наконьча...

Вдумываясь в эти древнерусские речения (они на полтора столетия старше "Слова о полку Игореве"), понимаешь, что деятельность Ярослава имела в глазах его великого и прозорливого современника завершающий, упорядочивающий, гармонизирующий смысл. Между тем русская история, увы, не богата правителями и вообще деятелями, о которых уместно с полным основанием сказать нечто подобное. И, более того, деятелей этого склада как-то не очень уж выделяли и ценили; гораздо больше внимания привлекали разного рода реформаторы или даже прямые разрушители. Этим, в частности, объясняется отсутствие книг или хотя бы пространных статей о Ярославе Мудром.

Иларион "сообщал" также Владимиру о его преемнике Ярославе, что тот

славный град твой Кыев

величеством, яко венцем, обложил.

Но Ярослав Мудрый оставил после себя не только величественный и могучий Киев, превосходивший все тогдашние города Западной Евразии, кроме Константинополя и еще, может быть, Кордовы (в принадлежавшей в то время арабам части Испании). Именно Ярослав, окончательно утвердил государственное пространство Руси.

Основанные им города - Ярославль на северной Волге и другой, "галицкий", Ярославль (позднее - Ярослав) на притоке верхней Вислы реке Сан, вблизи Карпат (ныне принадлежащий Польше), а также Юрьев, нареченный во имя небесного покровителя Ярослава св. Георгия-Юрия, в северной Прибалтике (ныне - эстонский Тарту), и еще один Юрьев на южном притоке Днепра, реке Рось,- выразительно обрамляют громадное пространство Ярославовой Руси. Впрочем, эти города, за исключением галицкого Ярославля, не очерчивали действительных тогдашних границ: Русь к концу правления Ярослава простиралась от Белого до Черного моря и - с запада на восток - от Балтики и бассейна Вислы до Печоры и Камы.