Тибо, или потерянный крест - Жюльетта Бенцони

Едва успели разбить лагерь, как прискакал раненый всадник с тревожной новостью: Саладин только что лично начал осаду Тивериадского замка, единственной защитницей которого осталась принцесса Эшива — у нее забрали и мужа, и сыновей.

Тотчас в большом красном королевском шатре собрался совет, и старший из мальчиков, Гуго Тивериадский, бросился к ногам короля, умоляя, чтобы его отпустили помочь матери. Но граф Раймунд велел ему замолчать и, повернувшись к королю Ги, проговорил: «Ваше Величество, Тивериада принадлежит мне. Ее госпожа — моя жена. Она осталась там с моими людьми и моей сокровищницей, и никто не потеряет столько, сколько я, если замка не станет. Но если мусульмане захватят замок, — они не смогут его удержать. Если они сломают его стены, — я их отстрою заново. Если они возьмут в плен мою жену и ее родных, — я заплачу за них выкуп. По мне, лучше пусть Тивериада будет разрушена, чем погибнет вся Святая земля. Я хорошо знаю эти места. На всем пути нет ни одного оазиса и, если вы сейчас направитесь к моим владениям через бесплодные холмы, ваши люди и ваши кони погибнут от жажды еще до того, как их окружит огромная армия Саладина. Сегодня четвертое июля. Завтра — день Святого Мартина Кипящего. Ночь сегодня жаркая — представьте себе, каким будет завтрашний день под знойным небом!»77

Совет был тронут этими словами. Один лишь Жерар де Ридфор открыто обвинил Раймунда в том, что он готовит новое предательство.

— Чую запах волчьей шкуры! — усмехнулся он.

Но граф Триполитанский вместо ответа лишь презрительно пожал плечами. Впрочем, другие бароны поддержали его разумное мнение, и король, разумеется, решение одобрил: нападения султана они дождутся у источников Сефории. На этом совет закончился.

Но в полночь магистр тамплиеров вернулся в шатер Ги, где застал его одного, и дал волю своей ненависти: «Ваше Величество, неужели вы верите этому предателю и хотите последовать его совету? Он дал его для того, чтобы вас опозорить, ибо великий позор и великие упреки ожидают вас, если вы позволите захватить крепость в шести лье от себя. И знайте, что тамплиеры снимут свои белые плащи и отдадут все, что имеют, ради того, чтобы отомстить за позор, которому подвергли пас сарацины. Велите же объявить войску, чтобы все вооружались и следовали за Святым Крестом!»

И, разумеется, Ги де Лузиньян прислушался к тому голосу, который звучал последним...

Едва был отдан приказ сворачивать лагерь, как сбежались бароны и попытались добиться его отмены, но недостойный магистр говорил слишком убедительно, и король настоял на своем решении, отказавшись объяснить перемену в своих намерениях. В лагере царило смятение. Многих этот бессмысленный приказ привел в изумление, но все они были бессильны, поскольку и речи не могло быть о том, чтобы ослушаться короля. Даже Рено Шатильонский, встревоженный, несмотря на обычную свою смелость, не смог убедить Ги прислушаться к себе...

— Господа, если Бог нам не поможет, день будет трудным. Что же до меня, если мой добрый меч сможет сразить этого пса Саладина, я почувствую себя владыкой мира и умру счастливым!

Еще до рассвета лагерь был свернут, и войско приготовилось выступить. В последний раз помолились у подножия Истинного Креста, в последний раз получили благословение епископа и капелланов, и отлаженная машина войны стронулась с места. Но на этот раз Тибо не было в строю тамплиеров: ночью умер, укушенный скорпионом, один из рыцарей, охранявших крест, и маршал сам выбрал Тибо, чтобы его заменить.

— Мне пришло в голову, что эта честь должна достаться вам, брат мой, — сказал он, — потому что вы не один год сражались в тени этой бесценной реликвии рядом с королем Бодуэном, прими Господь его героическую душу. Кроме того, я нахожу полезным для чести рода Куртене, чтобы один из его потомков оказался в самом опасном месте, поскольку сенешаль, заполучив Акру, не считает нужным оттуда выбираться.

Добавить к этому было нечего, оставалось лишь повиноваться и поблагодарить. И Тибо занял опустевшее место в каре из десяти рыцарей... Он был горд и счастлив честью, через него возданной памяти Бодуэна, но в то же время чувствовал себя немного смущенным.

В самом ли деле, достоин ли он стоять здесь, нарушив устав Ордена и, возможно, согрешив перед Богом тем, что носит на себе кольцо неверного? Может быть, надо было спрятать его где-нибудь в келье? Но, с одной стороны, он опасался, что какое-нибудь событие помешает ему найти кольцо по возвращении, с другой — ему показалось, что оно может пригодиться для спасения королевства, заставив Саладина отступить в том случае, если военная удача отвернется от христиан. Разумеется, при условии, что султан захочет выполнить обещание, данное отпущенному на свободу пленнику: в конце концов, это могло быть всего лишь минутной прихотью Саладина. Как бы там ни было, Тибо на всякий случай держал Печать при себе, подвесив ее на шею на кожаном шнурке. Разумеется, если бы он мог предвидеть, какая честь ему будет оказана, он отдал бы Печать Адаму Пелликорну, но теперь уже было поздно.

Раймунд Триполитанский, как местный сеньор, возглавил войско вместе с четырьмя сыновьями жены. Он шел впереди Креста, который крепко держал епископ Акры, за ним следовали король с большей частью войска и, наконец, в арьергарде шли госпитальеры и тамплиеры. Они двигались на восток через длинную бесплодную долину, которая между еще более иссохшими холмами поднималась к Рогам Хаттина, двойной горе с редкой растительностью; оттуда начинался спуск к синим водам Тивериадского озера, около которого стояла армия Саладина. Расстояние до осажденного замка принцессы было невелико, примерно сотня лье, но по мере того как поднималось в гору войско, поднималось и солнце, изливая на лишенную тени землю и одетых и железо людей зной, вскоре сделавшийся нестерпимым... Несмотря на то, что крестоносцы переняли у сарацин обычай носить льняные куфии, из-под шлемов и наголовников долгими струйками стекал пот. Однако и речи не могло быть о том, чтобы их снять. В самом деле, солдаты выставленного султаном сторожевого охранения быстро заметили ползущую к Хаттину длинную стальную змею в сверкающей броне. Вскоре арьергард начали тревожить осиным роем налетевшие на него быстрые всадники, вооруженные луками и стрелами. Как и предсказывал Раймунд Триполитанский, в этом унылом мире, где вся зелень до последней травинки давно была выжжена, не было ни одного источника, ни одного родника. Единственной надеждой на спасение было бы перевалить через Хаттин и лавиной скатиться к озеру, подмяв мусульман тяжестью железных эскадронов, но уже вечерело, люди и кони устали до изнеможения. Жерар де Ридфор, у которого немало воинов полегло под вражескими стрелами, предложил остановиться в Марескальции, где была вода. Но, когда они добрались до селения, оказалось, что колодцы пересохли...