Маска чародея - Дарелл Швайцер

Я не могу сказать большего, лишь сообщу, что мой дом Тазен-Дха был постоянно наполнен бормочущими что-то невнятное голосами, врывающимися в комнаты духами, плавающими в дыму лицами. В моем доме Тазен-Дха книги, стулья, чашки и другие хорошо знакомые мне предметы плавали в воздухе сами по себе. Некоторые из них говорили. Дверь в моей спальне неожиданно выгнулась наружу, как пузырь. В ней появились пара тянущихся ко мне рук и лицо, его мягкая плоть разорвалась, явив кроваво-красные глаза.

— Помоги мне, — заявило существо. — Пожалуйста. Я заблудилась.

— Нет, — ответил я. — Ничем не могу тебе помочь. У тебя не осталось надежды.

Я потянулся к дверному засову, но дверь изогнулась вовнутрь прежде, чем я успел до него дотронуться.

Спальню заливал яркий свет. Я прищурился, чтобы разглядеть тщедушную фигурку, сгорбившуюся за моим письменным столом и рисующую каракули на длинном свитке. Я вспомнил, что это значит — писать. Я знал, какие слова должно было вывести перо на бумаге, какие и в самом деле были написаны когда-то, в другое время, в каком-то другом прошлом, когда то, что начиналось сейчас, уже было завершено, и я сам держал перо.

Я чувствовал, как в моем сознании появляются слова, начертанные священным шрифтом на языке богов, но они ничего мне не говорили. Текст был подобен человеку с девственно чистым сознанием, пустому сосуду, который еще предстояло наполнить.

И тут все, жившие внутри меня, пробудились, решительно сбрасывая остатки сонного оцепенения: Ваштэм и Таннивар, Бальредон и Орканр, Лекканут-На, Тально, Варэ, сын Йоту и многие другие, о существовании которых я и не подозревал: чародеи внутри чародеев внутри других чародеев, и так до бесконечности, как в доме с зеркальными стенами.

Они разрывали меня на части, сражаясь за право контролировать мое тело.

Ваштэм, овладев телом, заговорил:

— Я наконец достиг…

Телом завладел Орканр:

— Я скоро добьюсь…

И Лекканут-На:

— Я возношусь к свету…

Таннивар, начавший контролировать тело, закричал, упал на колени и закрыл лицо руками:

— Отец, прости меня…

Декак-Натаэ-Цах смеялся. Ему привиделась луна, выплывающая из-за кровавого облака, наливающаяся и в единый миг из тонкой полоски месяца становящаяся полной.

Лежавший на полу Секенр приподнялся и вцепился в край столешницы. Сидящий за столом опустил на него взгляд, его лицо светилось немыслимо ярко, как огненная роза, сожженные лепестки которой отлетали назад, подобно страницам, уносимым ветром, но их число каким-то непонятным образом не уменьшалось по мере того, как отпадали все новые и новые слои.

Пылающее лицо тоже было моим: Секенр пристально смотрел на Секенра — Секенр с широко открытыми пустыми глазами, с лицом вылепленным из живого огня, но все же это был Секенр с отметкой Сивиллы, полуприкрытой упавшими на лоб волосами, и серповидный шрам от стрелы на его правой щеке тоже был отчетливо виден.

Божественный каллиграф Секенр, объятый огнем, корчась в муках от невыносимой боли, смотрел в мои глаза и бормотал слова, не имеющие никакого смысла.

Я слышал, как отец позвал меня откуда-то издали, но ответить ему не смог.

Меня разбудило прикосновение, не взгляд и не звук: что-то твердое и холодное касалось моей кожи. Я медленно выплывал из сна: каждое новое ощущение, казавшееся вначале продолжением сна, по мере пробуждения все же оставалось, как остаются на берегу куски плавника после того, как отступает волна. Отец звал — меня откуда-то издалека. Но меня больше всего волновало, почему мои голые ягодицы и плечи соскальзывают с холодного стекла.

Я неподвижно сидел во тьме, уже полностью проснувшись, абсолютно голый и совершенно уверенный в том, что происходящее не является ни сном, ни видением. Я вытянул руки, и они уперлись в круглые стеклянные стены. Я попытался встать, ушиб голову, поскользнулся и неуклюже упал.

Я был заточен в сфере. Аналитическая сторона моего сознания, страдая от любопытства, задалась вопросом, как же я могу здесь дышать? Вслепую, на ощупь, я поискал отверстия для воздуха, но не обнаружил ни одного.

Я по-прежнему ничего не видел. Неожиданно я испугался, что ослеп. Сильно надавив пальцами на веки, я увидел плывущие вспышки света.

Но через какое-то время я заметил, что одна из вспышек не плавает беспорядочно в воздухе, как все остальные, а постепенно подбирается все ближе и ближе, мерцая — это была свеча в бледной пухлой руке. От этой свечи было зажжено множество свечей вокруг меня, и вскоре я увидел, что по-прежнему нахожусь в родительской спальне, в стеклянном пузыре, подвешенном над кроватью. Свечи стояли на принесенных с кухни тарелках, лежавших прямо на покрывале. Моя одежда в беспорядке валялась на полу. Обе мои сумки были опустошены, страницы книги сложены стопкой, а все остальное: монеты, ножи, кисти, пузырьки с чернилами, статуэтка Бель-Кемада — расставлено аккуратными рядами.

После того, как последняя свеча была зажжена, что-то массивное поднялось с пола. Вначале мне показалось, что это косматый темный зверь, но постепенно, когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел толстенную, необыкновенно уродливую женщину, испачканную кровью и нечистотами, казавшуюся совершенно голой и напоминающую одну из иноземных статуэток со множеством грудей. Но, когда она наклонилась к свету, я понял, что ее весьма экзотическая одежда состояла из частей расчлененных человеческих тел, без сомнения, когда-то принадлежавших ее врагам: ожерелье из зубов и ушей; снятая с рук кожа была обернута вокруг ее плеч, как боа; на спине торчали десятки кистей рук, сжатых в кулаки. Ее юбка, ничего, впрочем, не скрывающая, состояла из сушеных фаллосов, связанных вместе ремнями из человеческой кожи.

Она улыбнулась мне — ее черные, подпиленные треугольниками зубы разительно контрастировали с белым, как рыбье брюхо, лицом.

— Я привратник Школы Теней, — объявила она на языке Страны Тростников без какого-либо акцента. — Ты Секенр. Я знаю твое имя, а ты не знаешь моего. — Она рассмеялась, словно это было ужасно смешно. Она показала на сферу, на свечи, на мои вещи, разбросанные по полу. — Это делает меня сильнее. Не так ли? А? Мне так кажется. Ха! Глупый Секенр!

Она присела передо мой на корточки, буравя меня злобным взглядом. Кулаки у нее на спине раскрылись, и на ладонях оказались крохотные лица. Из каждого миниатюрного ротика шел дым, свивавшийся вокруг нее клубами. Все эти лица были искажены в крике, и их едва слышные голоса напоминали писк обитателей отцовской коллекции бутылок. Эти существа, без всякого сомнения, были в чем-то подобны им.