Когда я вгляделся в твои черты (СИ) - Victoria M Vinya

Над ней запорхала желтокрылая бабочка, сбоку жужжал пушистый шмель. Солнце ― палило вовсю. Печаль ― пожирала рассудок. И тоска, тоска, тоска! Она во всём, она ― везде! Проклятая, необъятная, чистилищно уродливая. Микаса повернула голову и увидела покачивающиеся на тонюсеньких стеблях колокольчики. Легонько, спрашивая милости, притронулась к фиолетово-синим лепесткам. «Когда вы обагрились кровью, я произнесла “спасибо”. Вы были свидетелями смерти и бессилия, а я подумала: “Ты для меня важнее всего”. Вопреки тому, что сам себя ненавидишь. Я хотела, чтобы ты знал, как много значишь. Как ты нужен. Пусть мне одной. Пусть миру на тебя плевать. Ты нужен, и ты ― можешь всё».

Микаса зажмурилась, чувствуя, как через переносицу скользнула горячая слеза. Рука машинально легла на горло, ища знакомую мягкость шарфа. Под веками дёргалась бледная зажёванная видеоплёнка воспоминаний.

«Я когда-нибудь стану вновь целой? Не покорёженным куском противоречивых чувств, растасканным на части прошлым и настоящим… Боже, он меня замуж звал! ― Мучительная усмешка изогнула её рот. ― Он-то? Спесивый мальчишка, не умеющий флиртовать и стесняющийся слова “брак”. Мальчишка, с которым мы неуклюже прикидывались роднёй, боясь своих истинных чувств… Замуж звал! Могла ли ты себе вообразить подобное? Чтобы прямо вот так ― без тени сомнения. Чтобы, со страстью глядя в глаза, сказал, что любит… Быть всегда рядом с Эреном стало смыслом моей прошлой жизни. И эти мечты осуществились здесь, но я убегала от них сколько себя помню. Сломя голову! Без жалости и сомнений. У судьбы всё-таки извращённое чувство юмора!»

Пролитые памятью изумрудные и каштановые чернила выводили узоры драгоценного лица. В лёгкие забился призрак аромата магнолий. Микаса сжала в ладонях пушистую траву, кровоточащую соком. Если бы только она могла вернуться в тот миг! О, её руки были бы жадны! Они ласкали бы отливающие в лучах медью растрёпанные пряди. Её губы изнывали бы от жажды! Они целовали бы полумесяцы густых ресниц и запёкшуюся рану над упрямо изогнутой бровью (недотёпа! Он и через тысячу жизней будет лезть в глупые переделки).

«Прижать бы твою голову к груди… Прямо сейчас, сию же секунду! И уснуть в пленительном покое. Чтобы вот так рядышком, тесно-тесно, насовсем-насовсем. С тобой одним, мой сильный и хрупкий, мой самый важный человек».

Она перевернулась набок и подтянула к себе колени. Сцепила в замочек руки у беспокойного сердца и позволила упоительным грёзам творить беззаконие в клетке своего измученного разума.

Ни на первом, ни на втором сеансе доктор Сандерс не дал понять своей пациентке, что сразу узнал её ― частую незримую гостью в его беседах с Эреном: врачебная тайна не позволяла болтать лишнее, и он ограничился лишь оценкой того, насколько благоприятно скажется на терапии потенциальная возможность раскрыть информацию.

Микаса не бросила визиты и к своей первой специалистке из-за того, что не хотела обесценивать прогресс лечения. Справляться с грузом навалившихся воспоминаний было тяжело, но всесторонняя терапия держала её наплаву. Как и поддержка Армина с Сашей. Друзья таскали её на выходных в кино, кафе или вывозили за город. Сердце Микасы переполнилось благодарностью, это спасало её от затворничества всякий раз, как хотелось закрыться и погрузиться в самоистязания. Но неизбежные мгновения одиночества вносили ясность, рассеивали флёр безопасности и утягивали Микасу на дно печали: она ничего не делала, не ухаживала за собой и плохо ела. Душевные подъёмы чередовались с упадком сил, но она не сдавалась и продолжала искать любые способы сохранить равновесие.

Уборка была одним из самых проверенных. Она научилась этому у дяди Леви. И когда Микаса сообщила, что хочет навести в доме генеральную чистоту, он обрадовался как ребёнок, тут же вызвавшись помочь. Монотонность домашних дел освободила мысли и приподняла настроение. Чтобы не растерять запал после уборки собственной комнаты и ванной, Микаса принялась наводить порядок в захламлённом шкафу материнской спальни. Её внимание привлекла здоровенная стопка ткани, бесхозно стоящая на верхней полке. Это были ручная вышивка и вязание: салфетки, носки, кружевные кардиганы, расшитые свадебные перчатки, скатерти ― творения искусной мастерицы. Микаса села на край постели и долго разглядывала их, обводила кончиками пальцев аккуратные стежки и петли. «Ты столько лет прятала в шкафу свой талант, мама… Я не позволю ему пропасть!» ― твёрдо решила она.

Лишь глубокой ночью Микаса успокоилась и поплелась спать. Поднявшись на второй этаж, она замерла на полпути: из гостевой спальни доносились немыслимо сладкие крики, шлепки по обнажённому телу. От самого горла вниз живота бухнулся тугой горячий ком и расползся стыдливым жаром. Секс ― это что-то, что было с ней, кажется, эпоху назад, а теперь и вовсе было странно думать, что секс у неё был не с кем-нибудь ― с Эреном. Микаса юркнула в свою комнату и прикрыла ладошкой рот, как нашкодившая девчонка.

Утром Харуми уехала к подруге, и Микаса без зазрения совести забрала из её спальни вчерашнюю находку. После устроила на кухонном столе композицию с подсветкой, бижутерией, цветочными вазами и изделиями матери, чтобы сделать креативные снимки. Она никогда не занималась ничем подобным, и её охватила радость новизны.

К обеду спустились дядя Леви с женой: она варила в турке кофе, он заливал в фарфоровом чайнике листья чая с мятой и ягодами. Микаса с улыбкой поглядывала на них, но ничего не говорила. Как только госпожа Аккерман, влажно поцеловав мужа в щёку, скрылась в гостиной, Леви потянулся и тяжко прокряхтел, придерживая рукой поясницу.

― Что, дедуля, спину сорвал? Молодая супруга слишком энергозатратна для тебя? ― съехидничала Микаса и прикусила язычок.

― Цыц, малявка! Что за неуважение к старшим?

― Должна признать, я восхищена, мой капитан: в вашем почтенном возрасте столь неистово предаваться любви ― настоящий подвиг, ― не унималась она.

― Давай, сопля, издевайся над своим стариком, ― с тёплой улыбкой ответил Леви и опустился на табурет. ― С такой женщиной у меня нет права ударить в грязь лицом, раз уж на то пошло.

― Не будь к себе слишком строг. Удовольствие от процесса куда важнее побед.

― Может, ты и права. Только на словах всё звучит куда проще, чем на деле.

― Париться из-за такой фигни — это у нас с тобой общее.

― Точнее не скажешь. ― Леви налил себе чая и сделал большой глоток. ― Чем ты здесь занимаешься, кстати?

― Фотографирую мамины поделки.

― Занятно… Хотя бы выглядишь веселее, чем обычно. Мне иногда кажется, что, несмотря на визиты аж к двум мозгоправам, ты зарываешься в какие-то новые тревоги и по итогу не двигаешься с места. Надеюсь, мне только кажется. ― Он недоверчиво сощурился.

― Хотелось бы сказать, что ты ошибаешься… Хотелось бы, чтоб всё зависело исключительно от меня… ― Микаса прервалась и задумчиво поглядела в окно. ― Но сегодня действительно гораздо легче. Я кое-что задумала и мне интересно, сработает ли это.

― Если вдруг понадобится моя помощь, дай знать.

― Непременно. Спасибо, что так заботишься обо мне. Жаль, что я не всегда бываю благодарной, но обещаю исправиться.

Спустя две недели она влетела в комнату матери, положила подле неё пачку наличности и деловито уставилась в её ошарашенное лицо.

— Что это, милая? — спросила Харуми, оторвавшись от вязания крючком.

— Это твоя выручка, мамуль. За рукоделие.

— Я не понимаю…

— Как бы объяснить… Я позволила себе стащить то, что у тебя годами пылилось в шкафу, создала в соцсети бизнес-аккаунт на твоё имя и всё распродала. Наличные с карты сняла для демонстрации — чтобы эффектно смотрелось. Они все твои. И имей в виду: у тебя уже заказов на месяц вперёд! Могу стать твоим менеджером по продажам, — со смешком добавила она.

— Солнышко, да ты чего это такое удумала? — с неуверенностью и смущением лепетала мать. — Я же так, любитель, да ещё и не самый искусный.

— Во-первых, я с тобой не согласна, а, во-вторых, главное — грамотно продать свой талант. Знаю, последнее ты не умеешь, поэтому я и взяла это на себя. Мам, я серьёзно: ты способна зарабатывать хорошие деньги, просто занимаясь дома любимыми делом! Это так здорово!