История нравов. Эпоха Ренессанса - Эдуард Фукс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже в одной придворной любовной песне говорится: «Она прыгала вверх на несколько клафтеров[33] и больше!» Парень, умевший смелее других кружить в воздухе свою партнершу, пользовался славой лучшего танцора, так как позволял ей до дна испить сладкую чашу безумия. Многие девушки поэтому сами побуждали своих кавалеров вести себя как можно смелее. Современник пишет: «С парнем, не умеющим или не желающим как следует кружить девку, последняя ни за что не хочет плясать и называет его дураком, не способным двигать своими членами. Многие парни не плясали бы так бесстыдно, если бы сами девки не побуждали их к этому, даже более, теперь сами девки кружат в воздухе парней, если последние оказываются слишком ленивыми».
Для девицы, женщины и вдовы – все они одинаково усердно танцевали – не было большей чести, как если ее приглашали к каждому танцу и кавалер поднимал ее выше других.
Когда безумие пляски охватывало девушку, она переставала скупиться на те щедрости, которых так жаждали мужчины и юноши. Более стыдливая расстегивала тайком для своего кавалера одну пуговицу в корсаже, более смелая делала это открыто и не ограничивалась одной.
Генрих фон Миттенвейлер говорит в одном стихотворении: «Девушки бойко прыгали так высоко, что видны были их колени. У Гильды лопнуло платье так, что показалась вся грудь. Гюделейн стало так жарко, что она сама раскрыла спереди свое платье и все мужчины могли насладиться ее красотой».
Главным пунктом тогдашних танцев была так называемая Verkodem (приманка). Автор вышедшего в 1580 году «Дьявола пляски» описал нам этот прием. Он состоял в том, что кавалер вертел в воздухе свою даму и бросал ее на землю, причем падал сам, другие пары спотыкались, так что в конце концов образовывалась целая куча тел: «Кто любит непристойности, тому весьма нравится такое кружение, падение и развевание платьев. Он смеется и веселится, ибо ему устраивается настоящее bel videre[34] на иностранный манер».
Наибольшее удовольствие получала при этом публика, не участвовавшая в танцах. Многие мужчины отправлялись на пляску специально с тем, чтобы насладиться лицезрением. Поэтому пословица говорила: «Зритель хуже танцора». Не только женщины обнажались при этом непристойным образом, но и мужчины, особенно если они приходили на пляску без штанов или в короткой куртке. В одном полицейском уставе, опубликованном в 1555 году, содержится особая глава о непристойных танцах, в которой говорится, что было бы лучше, если бы все танцы были запрещены, так как «мужчины участвуют почти голыми и вообще позволяют себе невозможно-непристойные выходки».
Так как танцорки ничего не имели против того, что их опрокидывали на пол или на землю, то эта забава в некоторых местах вырождалась в настоящую оргию, без которой вообще не обходилась ни одна пляска. Власти старались помочь делу еще тем, что ставили танцующих под надзор. Алойзиус Орелли пишет в 1555 году: «Так, например, запрещены все танцы, когда-то главное увеселение всех классов и возрастов. Они разрешались только на свадьбах, но должны были кончаться с заходом солнца. Чем реже становилось это удовольствие, тем с большей страстью наслаждались им. Молодые сильные юноши старались во время танца повалить других, причем неоднократно случалось, что девушка падала вместе с танцором и падала так, что ее положение вызывало смех, оскорблявший ее стыдливость. Правда, опрокидывание друг друга было запрещено, но в увлечении пляской забывали об этом запрещении. Если опрокидывали одного, это действовало заражающе и опрокинутый старался отомстить быстротой и ловкостью. Чтобы воспрепятствовать таким неприличиям, власти посылали особых цензоров на бал. То были слуги городского совета, носившие цвета города. Им было приказано при первой преднамеренной попытке опрокинуть одного из участников пляски запретить музыкантам играть и таким образом положить конец всему веселию».
Пляска служила поводом для обмена всевозможными интимными нежностями. Главную роль играл поцелуй. Целовали женщину не только в губы и щеки, а охотнее всего в грудь. Эта ласка считалась актом преклонения, который каждая девушка и женщина могла разрешить, не рискуя потерять доброго имени. Еще усерднее губ действовали, однако, руки. «Мужчины хватают девок на виду у всех за корсаж, что доставляет большинству из них тайное удовольствие». Женщины только слабо противились такому натиску, так как мужчины именно этим путем обнаруживали свой восторг перед партнершей по танцу. Только женщины, которые не могли гордиться пышной грудью, возмущались и ломались. Расстегивать своей партнерше корсаж – таково было и главное времяпрепровождение мужчины в антрактах, когда он по обычаю стоял на коленях перед дамой или усаживался у нее на коленях. Если веселье достигало своей крайней точки и кровь бешено бурлила в жилах, то обе стороны становились все смелее в своих взаимных интимностях и женщины не только охотно шли навстречу самым дерзким шуткам и выходкам мужчин, но, как видно из многих масленичных пьес, сами же воспламеняли их к такому поведению.
Возбуждающее действие слова играло особо важную роль в так называемых хороводах. Здесь место индивидуальной беседы и музыки занимало хоровое пение, в некоторых местностях также чередование мужского и женского хора. Во время хоровода все брались за руки, причем мужчина стоял всегда между двумя женщинами, и плясали под такт плясовой песни. Эти песни носили всегда эротический характер и, по-видимому, нравились тем больше, чем скабрезнее было их содержание. Низшие классы и крестьяне, вероятно, распевали только такие скабрезные песни – ведь еще и в настоящее время деревенские плясовые песни преимущественно непристойны по своему содержанию.
Эразм Роттердамский говорит об этих хороводах и плясовых песнях: «Там можно услышать скверные, бесстыдные песни и пение, пригодное для публичных женщин и слуг». В таком же духе пишет Гейлер из Кайзерсберга: «Я чуть не забыл упомянуть еще об одном танце, о хороводе, во время которого совершаются не меньшие непристойности, а именно распеваются позорные и гнусные песни, чтобы воспламенить женский пол к безнравственности и бесстыдству».
Раз с обеих сторон делались такие уступки друг другу, то неудивительно, что целомудрие находилось в очень рискованном положении, и потому пословицы гласили: «Когда целомудрие отправляется на пляску, оно пляшет в стеклянных башмаках» ии «Девушка, отправляющаяся танцевать, редко возвращается неощипанной». То, чего требовали в упоении танцем, что наполовину обещалось взглядами и рукопожатием, осуществлялось потом на обратном пути, когда чувства еще были опьянены. Автор «Дьявола пляски» подробно описывает это в главе «Как люди возвращаются с легкомысленной пляски».
Если из-за
