Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

Теребердей, также весьма опытный военачальник, по­нял состояние своих нукеров и лихорадочно искал вы­хода. Бросить бы резерв, но его нет. Опрометчиво посту­пил он, не оставив резерва. Только личная охрана под ру­кой. Не мог Теребердей, не теряя чести, отступить: Дев-лет-Гирей не простит второго поражения.

Велик Аллах и Мухаммед его пророк!

Теребердей-мурза выхватил саблю.

— Ар-ра-а-агш!

Полутысяча глоток подхватила боевой клич.

Какая вроде бы сила, если всего пятьсот всадников вплелось в многотысячье, но вдохновленность в сече, осо­бенно при штурме, — великий фактор. Если не решаю­щий.

— Теребердей-мурза с нами! — понеслись крики насе­давших ногайцев, а бодрое «Ур-ра-а-агш!» свежих сил (кто будет считать, сколько их) тут же было подхвачено, и атакующие полезли к гуляям напористей, словно вдох­нули глоток живительный напиток храбрости.

Теперь сникли отбивавшиеся. Не так часто стали стре­лять пушки, но особенно рушницы — большая часть пуш­карей и самопальщиков обнажила мечи, понадевали по-врази шестоперов на запястья, встав в ряды мечебитцев, но это не усиливало защитников, наоборот, ослабляло их.

Князь Михаил Воротынский, видя все это, думал, ка­ким образом исправить положение; у него даже возника­ло желание дать сигнал либо Опричному полку, либо полку Правой руки, чтобы ударить с тыла, но решиться на это не осмеливался — можно ли главную свою задум­ку открывать прежде времени? Она должна сыграть свою роль во время главной сечи, пока же оставаться для татар тайной за семью печатями.

Защищаться, однако, становилось все более невмого­ту. Уже в трех-четырех местах самые смелые и самые ловкие из ногайцев перемахнули через щиты. Их секли, но места посеченных занимали новые и новые. Возникла большая опасность прорыва крупных ногайских сил че­рез гуляй.

Думай главный воевода. Ищи выход, спешно.

И тут Михаил Воротынский увидел воеводу Коркоди-нова, вставшего у пушки. Этого еще недоставало! Воево­де не заменять нужно пушкарей, взявшихся за мечи, а руководить всей пушечной стрельбой, возвернув слиш­ком ретивых и недальновидных воинов к своим орудиям. Велел стремянному позвать к себе Коркодинова.

А тот тем временем неспешно, словно взялся обучать новика меткой стрельбе, велит подручным чуточку при­поднять ствол.

— Хватит. Молодцы.

Еще раз припал щекой к стволу, проверяя, верно ли нацелено. Попросил подручных:

— Чуток левее. Еще. Вот так. Запаливай.

В общем гвалте не очень-то выделился пушечный вы­стрел, решивший исход упорного боя, только вдруг Тере-бердей-мурза начал валиться с седла, судорожно цепля­ясь за лошадиную гриву; его тут же подхватили телохра­нители и понеслись к Рожае-реке, стегая камчами, а то и рубя саблями тех, кто им не уступал поспешно дорогу.

А над головами штурмующих понесся дикий вопль:

— Теребердей-мурзу убили!

В один миг все изменилось. Отхлынули ногайцы от стен китай-города и пустились догонять своего лашкар-каши: воронья туча уносилась так, словно гнал ее свире­пый ураган.

Пушки и самопалы успели сделать лишь по одному залпу, а гуляй-город выпустил несколько тысяч всадни­ков, которые начали сечь отступавших в панике ногай­цев.

Победа! Еще одна! Ликуют ратники, ликует с ними и главный воевода, однако не слишком долго. У него — но­вая забота, новые трудные думы. Они уже о завтрашнем дне. Каким он будет? Наверняка навалится Девлет-Ги-рей еще большими силами. Если не всеми. Значит, не из­бежать сечи на покосном поле. В гуляй же отступать, ес­ли станет невмоготу.

Собрал воевод.

— С рассветом встанем на покосном поле. Чуть далее полета стрел от Рожай. Чтоб не поспособствовать крымцам в устройстве их каруселей, все самострелы в первые ряды. Как крымцы появятся на берегу, болта­ми их.

— Поле и без того не даст крутить круги, — заговорил воевода Одоевский. — Самострелы — дело хорошее. По­щипают крымцев еще до рукопашки, а нельзя ли, князь, огненный наряд из гуляя выставить. Не весь, понятное дело, но добрую половину.

— Дельно. Так и поступим. Выдели по сотне к каждой пушке. Чтоб когда до мечей дойдет, сопроводили бы пушкарей обратно в крепость. Сам гуляй-город полку Ле­вой руки стеречь. Особенно с тылу опаску иметь. Дивей-мурза может любую каверзу выкинуть.

— Засады по оврагам посажу, — пообещал первый во­евода полка князь Репнин. — Сотен по пяти.

— Нелишнее, — одобрил князь Воротынский. — Все остальное тоже изготовь. Сам убедись в ладности оборо­ны. Изготовься и нас принять, если крымцы теснить ста­нут.

Как предполагал Михаил Воротынский, завтрашний день решит судьбу многодневного противостояния, судь­бу России, но он ошибался. К счастью. Ибо не устояла бы рать русская, пусти Девлет-Гирей, как ему и советовал Дивей-мурза, все свои тумены. Но хан крымский считал, что и половины сил вполне достаточно, чтобы побить не­верных. Пнув сапогом Теребердея, который истекал кро­вью у его ног, оправдывая неудачу свою многочисленнос­тью русских полков, Девлет-Гирей со злобным спокойст­вием повелел:

— Готовьте три тумена в помощь трусливым зайцам на русскую крепость из дощечек. Гяуров не может быть много!

Дивей-мурза пытался убедить хана, что ошибочно вновь посылать не все тумены на русских, но тот отру­бил:

— Ханское слово твердо, как скала. Таков наказ вели­кого Чингисхана!

Вот и вышло так, что татары численностью немного превосходили русских ратников.

Излюбленный маневр, когда передовые конники на­чинают кружить круги в десятках трех саженей перед строем изготовившейся к сече вражеской рати, отчего во­ины гибли не десятками, а сотнями, не обнажив даже ме­чей, крымцам не удался. Рушницы, самострелы и, глав­ное, пушки колесные, стрелявшие не ядрами, а дробью, заставили крымцев изменить тактику и кинуться в атаку сразу. Сквозь тучи железных, кованых стрел, сквозь се­кущую дробь.

Они несли потери, а не русская рать.

И все же крымские тумены приближались стреми­тельно. Русские полки ощетинились копьями, неся смерть первым смельчакам; но вот то в одном, то в дру­гом месте прорывались сквозь лес копий самые ловкие, самые сильные, и рукопашная сеча начала набирать силу.

Необязательно быть современником тех событий, что­бы представить, сколько богатырей с той и с другой сто­роны обагрили кровью нежную зелень нескошенной тра­вы. Упорная рубка не прекращалась до самого вечера. Никто не смог взять верх.

Беспристрастный итог этого упрямого противостоя­ния подвел русский летописец: рать русская отошла в обоз, «а татаровья в свои станы».

Что даст следующий день? Новую сечу? Но как пока­зал день минувший, она в лучшем случае тоже может не принести безоговорочной победы ни той ни другой сторо­не. Если же татар добавится? Да если еще намного?

У главного воеводы трещала голова. Ему предстояло и «приманку съесть, и в мышеловку не угодить».

«Пора, видать, повторить Боброка…»

Великий риск. Чтобы удар сбоку имел решающую си­лу, нужно, при такой великой разнице в численности войск, не только использовать полки Правой руки и Пе­редовой, как замысливалось первоначально, ибо этого, как теперь понимал Воротынский, не хватит, чтобы из­менить ход сечи — удар не станет весьма ощутимым для крымцев. Для большего успеха лучше вывести из гуляй-города Большой полк и полк Левой руки. Но загвоздка в том, смогут ли наемники и казаки настолько долго удер­живать гуляй, чтобы крымские темники задействовали все свои тумены. Потеря-же гуляй-города — это полный крах.

«Позову порубежников в гуляй. Оставлю самую ма­лость их лазутить, остальных — сюда. Знатные они рат­ники. Может, ертоул привлечь? Посоху тоже? Посошни-ки и ертоульцы топорами мастаки орудовать. Но прежде пусть пару вышек для костров поставят».

Гонцы понеслись к порубежным воеводам с приказом князя этой же ночью прибыть всем в гуляй-город для его обороны, оставив лишь малые лазутные группы.

Следом за первыми гонцами — посланцы к князьям Хованскому и Одоевскому, чтобы поспешили те самолич­но к главному воеводе на совет. Однако прибытия их князь Михаил Воротынский ждать не стал и позвал к се­бе начальника наемников Юргена Фаренсбаха, атамана Черкашенина, воевод большого огненного наряда и гу­ляй-города Коркодинова с Сугорским, а также первого воеводу Ертоула.

Но и малого времени, нужного для сбора приглашен­ных на первый совет воевод, князь Воротынский не те­рял даром. Позвал Косьму Двужила:

— Тебе, Косьма, скакать к Федору Шереметеву. Пере­дай ему мой приказ к исходу ночи ударить по обозу и пле­нить его. После этого, если все обойдется удачно, выйти на Пахру и встать твердым заслоном на переправе. От­влечь, таким образом, часть татарских сил на себя. Ты оставайся там ему в помощники.

— Для верности не послать ли, князь, еще одного гон­ца. А то и двух? Разными путями.