Тень разрастается (СИ) - Крейн Антонина

— Они что, начали его расчленять уже по пути? — испугалась я, упираясь локтями в стенки и потолок туннеля.

— Это было бы слишком злодейски, — признал Полынь, сопя где-то передо мной, — А ни один из твоих друзей злодеем не является. И то сознание — если мне не примерещилось — тоже вполне нейтральное.

— Значит, они просто шандарахнули его обо что-то с непривычки… Таскать обморочных хранителей — не самое простое дело, — проворчала я.

Полынь фыркнул:

— Ну да, ты-то эксперт!

Мы вылезли из туннеля — и уже издали увидели беглецов.

Перед нами лежал длинный, пологий склон, поросший редкими голубоватыми соснами, разрываемый высокими сиреневыми кристаллами неизвестной породы — мечтой любого гнома. Внизу ледяная корка вечной мерзлоты плавно перетекала в ледяную толщу моря.

Но у свинцово-серой, остро пахнущей солью воды не было и трех метров, чтобы разгуляться волнами.

Ее сразу же отсекала едва заметная стена, уходящая в небеса. Море за этой стеной казалось мутным, расфокусированным, нереальным. На нем невозможно было сосредоточиться.

Я проследовала взглядом в вышину… Там и без того прозрачная стена растворялась, уступая место серым ночным облакам, блестящим звездам, глубокой синеве космоса.

Здравствуй, край света.

Судя по всему, тут, на севере, оба купола — драконий миниатюрный и глобальный кромен — сходились, сливаясь в одно. Иначе невооруженным взглядом нельзя было бы увидеть конец нашего мира. По одиночке каждый купол слишком мастерски сработан, чтобы зародить опасения в душе обывателя.

— Вон наши беглецы, — кивнул Полынь на несколько фигурок у стены.

Одна из них, в шапочке, замерла на берегу над драконьим яйцом. Плечистая вторая стояла у самого кромена, по колено в воде, отчаянно презирая понятие холода и, видимо, уповая на непромокаемые сапоги. Третья — горизонтальная — плавно покачивалась на морской глади возле Мелисандра. Ох! Изверги! Даром, что Теннет хранитель, но они ж по-любому его так заморозят!

— Бежим! — решила я.

— Нет, Тинави. Катимся, — уточнил куратор.

И… покатился. Сосисочкой. Прямо по склону, ловко уворачиваясь от торчащих тут и там кристаллов. Я только и могла, что подобрать невольно упавшую челюсть. Внезапно заигравшее в кураторе детство порвало шаблон не хуже «злодея Дахху».

Встряхнувшись и решив, что никогда не поздно насладиться собственным сумасшествием, я повторила подвиг Полыни.

Группа внизу не обращала на нас никакого внимания, несмотря на исторгаемые мною хрипы, жалобы и раскаяния — кто бы мне раньше сказал, что катиться с горы так болезненно! Впрочем, не болезненней лечебного массажа правого мизинца на левой ноге, курс которого мне однажды пришлось пройти после неудачного спортивного сезона. Тогда вражеские биты слишком часто лупили меня по неожиданным, но чувствительным местам — и я долго лечилась, дивясь, на какие ухищрения готова пойти шолоховская медицина, дабы вытянуть из клиента побольше денег вне страховки…

Дахху и Мелисандр были полностью погружены в ритуал.

Господин Кес, по колено в воде, уже прицепил на слабо бликующую во тьме стенку четыре амулета — на липучки, что ли? Теперь Мелисандр старательно изображал вокруг артефактов дверь: вытянутый прямоугольник, витая ручка под старину, колотушка в виде барсучьей головы… Закончив с крупными деталями, Мел стал добавлять нюансы: тут срезанный сучок на деревянном массиве, тут заноза. Саусбериец, ни разу не художник, то и дело сверялся с блокнотом и от старания высунул язык.

Дахху на берегу разворачивал в воздухе масштабную гексаграмму будущего заклинания. Под ногами у него лежало новое драконье яйцо, уютно обернутое сугробом.

Прямо к этому яйцу подкатился изрядно помятый Полынь.

— Что вы делаете? — не вставая, очень гордо вопросил куратор, скорее напоминающий гусеницу-альбиноса, нежели человеческое существо.

— Какого такого прахова колодца?! — я добавила эмоций, подкативши вслед.

Мелисандр даже не обернулся. Дахху направил на меня затуманенный взгляд, не прерывая колдовства.

— Кромен. Должен. Быть. Открыт, — губы друга двигались медленно, как на волшебных журнальных картинках нового поколения — ну, тех, что неохотно шевелятся, дабы показать неприличный жест, если ты им не люб. Если люб — улыбаются застывшей улыбкой и всё, ничего интересного. Единственный плюс бытия букой!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Почему? — спросила я, подавляя желание залепить другу подзатыльник.

— Мировой. Баланс, — так же сомнабулически ответил Смеющийся.

— Мировой баланс — что?

— Просит, — равнодушно завершил Дахху, не отрываясь от заклинания.

Полынь как-то странно присел перед Смеющимся, будто древний кнасский старик, внезапно решивший выдать гопака. Видимо, в глаза заглядывал — мысли читал.

— Открыть. Купол! — совсем уж лаконично рявкнул Мелисандр в трех метрах от нас. Он тоже не счел нужным отвлечься от своей дверной картинки.

Успыленный Теннет безмятежно покачивался на воде возле колен саусберийца. Господин Кес ногой периодически отодвигал маньяка, которого раз за разом прибивало и к куполу, и к нарисованной на нем двери. Заклинание непотопляемости на маньяка, что ли, наложили, почему он не тонет?

— Нет, вы извините, конечно, но меня такие ответы не устроят, — вспылила я, донельзя заинтригованная происходящим. — Либо вы объясняете все по-порядку, либо я прерываю вашу пеплову ворожбу, как умею. То есть в некоторой степени насильственно!

Дахху и Мелисандр переглянулись.

Потом кивнули друг другу, и…

И Дахху, одной рукой поддерживая гексограмму, другой вдруг воткнул в лежащее перед ним яйцо нож, спрятанный в рукаве дутой куртки. А Мелисандр — полоснул другим лезвием предусмотрительно оголенное запястье прикорнувшего Теннета.

Я подавилась угрозами.

Нарисованная саусберийцем дверь вспыхнула огненно-красным цветом, проявляя, материализуя каждый стык между деревяшками, каждый сучок и задоринку. Треснувшее яйцо истекало странной коричневой жижей и слизью. Теннет слабо застонал, пошел ко дну, булькая, но не очнулся — вероятно, Дахху предварительно накормил его анестезирующим корешком Барагги.

Полынь что-то с чувством сказал. Наверное, что-то ругательное.

Я тоже хотела блеснуть познаньями в гномьем, но не успела.

Ибо в этот момент страшный ящериный рев, разнесшийся далеко над Скалистыми горами, наполнил все мое существо. Тело покрылось мурашками. Стройными солдатскими рядами они выстроились от пяток до макушки, ощерившись моей же собственной кожей и волосками, как смертельным оружием.

Сглотнув, я обернулась.

Два десятка драконов — огромных, тяжелых, неизмеримых, приближались к нам из-за горного венца. Крылья, изрезанные, будто кленовые листы, махали по щедрой амплитуде. Выпущенные когти иголками протыкали небосклон.

— Итак, красно-золотой все-таки проснулся, — ровно проговорил куратор.

— И увидел пропажу яйца, — добавила я.

— А потом — его гибель, — Полынь кивнул на скорлупу под ногами Дахху.

— Людишки-с-с-с… Лжецы-с-с-с… Воры-с-с-с… — раздалось дружное шипение драконов.

Петра среди наступавших не было. Бурундука — тоже, иначе, возможно, ее весомое «кря» могло бы как-то изменить ситуацию.

Я застыла, завороженная страшным зрелищем драконьего полета.

А вот Дахху и Мелисандр не обратили ни малейшего внимания на грозящую нам опасность. Дахху продолжал насаживать на сотворенное заклинание новые и новые пассажи. Капли крови, собираясь смерчем, тянулись к нему от Теннета. Капли гадкой жижи — от треснувшего яйца.

Мелисандр, поодаль, по колено в воде, крепко ухватился за нарисованную им дверную ручку — ждал чего-то волшебного, наверное. Другой рукой саусбериец поддерживал грустно булькающего Теннета, не давая тому приобрести статус утопленника.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Между тем, драконы дружно распахнули пасти. Клокочущее внутри, набирающее обороты пламя не предвещало ничего хорошего.

Полынь схватил меня за шерстяную варежку: