Патруль времени (сборник) - Пол Уильям Андерсон

Карл выпрямился и выбежал из спальни. Достав из кармана ключ, он отпер запретную дверь и с грохотом захлопнул ее за собой.

Салвалиндис подошла к дочери.

— Она умирает, — проговорила жена вождя. — Спасет ли ее колдовство? Или повредит?

Дверь распахнулась. Пропуская вперед своего спутника, Карл забыл затворить ее. Люди разглядели некий металлический предмет. Кое-кому вспомнился скакун Карла, на котором он летал над полем битвы. Кто схватился за амулет, кто поспешно начертал в воздухе знак, оберегающий от злых духов.

Карла сопровождала женщина, одетая, правда, по-мужски — в переливчатых брюках и такой же рубахе. Черты лица выдавали в ней иноземку: широкие, как у гунна, скулы, короткий нос, золотистая кожа, прямые иссиня-черные волосы. Женщина несла в руке какой-то ящик.

Они ворвались в спальню. Карл выгнал из комнаты готских женщин, вышел вслед за ними, запер дверь в помещение, где стоял его скакун, и повернулся к людям, которые в страхе отпрянули от него.

— Не бойтесь, — выдавил он, — не бойтесь. Я привез мудрую женщину. Она поможет Йорит.

Ожидание затянулось. Наконец незнакомка выглянула из спальни и поманила к себе Карла. Увидев ее, он глухо застонал, подошел к ней на негнущихся ногах и позволил провести себя внутрь. Вновь установилась тишина. Потом послышались голоса: его — гневный и страдающий, ее — ласковый и умиротворяющий. Языка, на котором они говорили, никто из готов не понимал. Когда они вышли, вместе, Карл выглядел постаревшим на много лет.

— Кончено, — произнес он. — Я закрыл ей глаза. Приготовь ее к погребению, Виннитар. Без меня не хороните.

Они с мудрой женщиной скрылись за запретной дверью. На руках повитухи зашелся криком Дагоберт.

2319 г

Я прыгнул во времени в Нью-Йорк тридцатых годов двадцатого века, потому что хорошо знал тамошнюю базу Патруля и ее персонал. Молоденький дежурный офицер сослался было на устав, но я быстро его окоротил, и он направил срочный вызов в медицинскую службу. Вышло так, что на этот вызов откликнулась Квей-фей Мендоса, о которой я слышал, но лично знаком не был. Задав мне всего два или три вопроса, она уселась на мой роллер, и мы поспешили к готам. Позже она настояла на том, чтобы мы отправились в ее клинику на Луне, в двадцать четвертый век. У меня не было сил сопротивляться.

Она заставила меня принять горячую ванну, потом уложила в постель; электронный лекарь погрузил меня в продолжительный целебный сон.

Проснувшись, я оделся во все чистое, съел, не ощущая вкуса, то, что мне принесли, и узнал, как пройти в кабинет Мендосы. Она встретила меня, сидя за огромным столом, и взмахом руки указала на кресло. Никто из нас не торопился начинать разговор.

Избегая смотреть на нее, я огляделся. Искусственная гравитация, которая поддерживала мой привычный вес, отнюдь не создавала ощущения того, что я нахожусь в домашней обстановке. Но я вовсе не хочу сказать, будто кабинет вызвал у меня отвращение. Он был красив своеобразной красотой, здесь пахло розами и свежескошенным сеном. Пол устилал ковер густого лилового цвета, испещренный серебристыми искорками. Стены поражали многоцветьем и плавными переходами красок. Из большого окна, если, конечно, то было окно, открывался замечательный вид на лунные горы: вдали маячил кратер, в черном небе сверкала почти полная Земля. Я не мог отвести взгляда от бело-голубого шара родной планеты. Две тысячи лет назад на ней умерла Йорит.

— Ну, агент Фарнесс, — спросила наконец Мендоса на темпоральном, языке Патруля, — как вы себя чувствуете?

— Нормально, — пробормотал я. — Нет. Как убийца.

— Вам следовало оставить ту девочку в покое.

Сделав над собой усилие, я отвернулся от окна.

— Для своих соплеменников она была взрослой женщиной. Наша связь помогла мне завоевать доверие ее родичей, а значит, содействовала успеху моей миссии. Но, пожалуйста, не считайте меня бессердечным злодеем. Мы любили друг друга.

— А что думает по этому поводу ваша жена? Или она не знает?

Я был слишком утомлен, чтобы возмутиться подобной назойливостью.

— Знает. Я спрашивал у нее… Поразмыслив, она решила, что для нее ничего страшного не произошло. Не забывайте, наша с ней молодость пришлась на шестидесятые-семидесятые годы двадцатого века. Впрочем, вам вряд ли что-либо известно об этом периоде. То было время сексуальной революции.

Мендоса угрюмо усмехнулась.

— Мода приходит и уходит.

— Мы с женой одобряем единобрачие, но не из принципа, а скорее из-за того, что удовлетворены нашими отношениями. Я постоянно навещаю ее, я люблю ее, в самом деле люблю.

— А она, как видно, сочла за лучшее не вмешиваться в вашу средневековую интрижку! — бросила Мендоса.

Меня словно полоснули ножом по сердцу.

— То была никакая не интрижка! Говорю вам, я любил Йорит, ту готскую девушку, я любил ее! — Я сглотнул, стараясь избавиться от вставшего в горле кома. — Вы правда не могли ее спасти?

Мендоса покачала головой. Голос ее заметно смягчился:

— Нет. Если хотите, я объясню вам все в подробностях. Приборы — неважно, как они работают, — показали аневризм передней церебральной артерии. Само по себе это не очень опасно, однако напряжение, вызванное долгими и трудными родами, привело к разрыву сосуда. Оживить девушку означало бы обречь ее на тяжкие муки.

— И не было способа, чтобы?..

— Разумеется, мы могли бы перенести ее в будущее, то есть сюда; сердце и легкие заработали бы снова, а мы, применив процедуру нейронного клонирования, создали бы человека, который внешне походил на вашу возлюбленную, но ничего не знал ни о себе, ни об окружающем мире. Моя служба не делает таких операций, агент Фарнесс. Не то чтобы мы не сочувствовали, но мы завалены вызовами от патрульных и от их… настоящих семей. Если мы начнем выполнять просьбы вроде вашей, работы у нас будет просто невпроворот. И потом, поймите: она не боролась за жизнь.

Я стиснул зубы.

— Предположим, мы отправимся к началу ее беременности, — сказал я, — заберем ее сюда, вылечим, сотрем воспоминания о путешествии и возвратим обратно, целую и невредимую?

— Мой ответ известен вам заранее. Патруль не изменяет прошлое, он оберегает и сохраняет его.

Я вжался в кресло, которое, подстраиваясь под очертания моего тела, тщетно пыталось успокоить меня.

— Не судите себя чересчур строго, — сжалилась надо мной Мендоса. — Вы же не могли предвидеть этого. Ну вышла бы девушка за кого-нибудь другого — наверняка все кончилось бы тем же самым. По совести говоря, мне показалось, что с вами она была счастливее большинства женщин той эпохи. — Мендоса повысила голос. — Но себе вы нанесли рану, которая зарубцуется отнюдь не скоро. Вернее, она не затянется никогда, если вы не сумеете противостоять искушению вернуться в годы жизни девушки, чтобы каждодневно видеть ее и быть с ней. Как вы знаете, подобные поступки запрещены уставом, и не только из-за риска, которому при этом подвергается пространственно-временной континуум. Вы погубите свою душу, разрушите свой мозг. А вы нужны нам, нужны, помимо всех остальных, вашей жене.