Атаман Платов (сборник) - Петр Краснов

– Наши господа офицеры тоже будут, – добавил бравый казак.

Мы поблагодарили и сказали, что будем. Дисциплина не разрешала пригласить вахмистра сесть и предложить ему папиросу. Почему?.. Один Аллах ведает. Почему сотенный вахмистр не мог посидеть у нас в комнате и поговорить с молодыми офицерами?.. А почему какой-то проходимец Аладьин, ни рыба ни мясо, мог сидеть развалившись в государственной думе? Не работающий рабочий мог критиковать правительство, а истинный защитник государства не смел даже сесть в присутствии молодых офицеров, менее его опытных и в житейских, и в военных делах… Мы еще раз поблагодарили и обещали, что придем.

Вахмистр красиво, по-военному повернулся и вышел.

Зачем у нас и в свободное от службы время была такая натянутость между офицерами и нижними чинами, – не знаю. Откуда это пошло? По-моему, от иностранцев. Правда, в старое время и у нас мужик стоял перед боярином снявши шапку, но зато тот же мужик говорил ему «ты» и обедал в боярском терему, садясь на положенное место, в конце стола. Теперь мы играли в бар и простолюдинов, а на кой черт была эта игра теперь, когда бояре исчезли, а новые паны, в лице того же Молчанова, Кононова, Ананьина, были по происхождению ничуть не выше этого вахмистра. Теперь масса офицеров была уже не стародворянских родов, даже не дворянских, а из простых мещан и крестьян. Это нужно было учесть правительству…

Классовая ненависть была бы обессилена. Ведь известно, что на этой классовой розни и ненависти лохматые эсеры и строили всю свою вавилонскую башню. У казаков этой розни не виделось и оттого-то смутить их было трудно.

– Что мне офицер? – отвечали казаки. – Наши офицеры – свой брат. Теперь, на службе, он, конечно, начальник, а придем на льготу домой и меня может в станичные атаманы выберут, а его нет. Теперь он начальство, а в станице я буду начальство…

Когда мы группой в шесть человек входили в квартиру вахмистра, мы чувствовали, что пришли в гости. Вахмистра поздравили и пожали ему руку, точно так же, как и взводным урядникам, севшим с нами за стол. Стол был один общий. Остальные казаки расселись на полу кружками. Приглашенных было много, но конечно, не вся сотня. Явился, без сомнения, и хор песенников. Все шло честь честью. Пирог удался на славу, закуска была вкусная, жареное тоже.

После ужина сидели и кейфовали. Жара спала, приятный ветерок одувал нас. Занятно то, что и казаки и мы не позволили себе расстегнуть кителей, хотя дам и не было. Казаки были во всеоружии, мы в шашках. Таков обычай этих кавказских воинов. Распущенности не было ни в одежде, ни в словах, ни в поведении.

Пили, пели, беседовали и уже время зашло далеко за полночь, было половина второго. Когда сотенный успел отдать приказание, никто из нас не заметил, – но только что мы заговорили, что пора бы и расходиться по домам, как вдруг воздух прорезался резкими звуками трубы. Тревога!..

Сразу все замерло. Секунду казаки слушали с разинутыми ртами и вдруг все враз вскочили. Стол опрокинулся и свалился вместе с сотенным на пол. На это никто не обратил внимания. Топот ног указывал, что казаки мчались в сотню. Мы подняли Илью Прокофьевича. Но он и сам не обратил внимания на свое падение, преспокойно вынул часы и отметил время.

– Через четыре минуты сотня должна быть готова, – сказал Илья Прокофьевич. – Я приказал дежурному поседлать коней и для вас. Поедете?

– А куда? – спросили мы.

– В горный аул, верст за пятнадцать отсюда, с обыском… Приказ Вольского.

– Конечно, поедем… вот только возьмем револьверы. – Когда мы вышли на улицу, сотня стояла в конном строю, развернутым фронтом.

– Подгадили, хлопцы, – упрекнул казаков сотенный, – четыре с половиной минуты… Что за безобразие! Вон в прошлый раз первая сотня в три с половиной минуты вскочила.

Все промолчали. Но потом вахмистр оправдывался, говоря, что первая сотня заранее знала о тревоге, а они и не думали о ней.

Мы сели на коней и справа по три потянулись из селения. Во мне бродили сильные винные пары. Очнулся я лишь за околицей. Мой конь стоял перед плетнем и собирался перепрыгнуть через него. Почему я отделился ото всех, – не помню. Ко мне подъехал казак и поторопил меня ехать к сотне.

– Сейчас побежим, – сказал он.

Я как-то разом пришел в себя и догнал сотню на рысях. Мгла стояла такая, что ничего не было видно. Рысью! Шагом! Рысью! Шагом! Шла сотня переменным аллюром к аулу, чтобы окружить его разом. Сотенный назначил первый и второй взводы вправо, а третий и четвертый влево. Вдруг показались где-то вдалеке внизу огоньки.

– Полевым наметом!! Марш-марш! – скомандовал есаул, и все ринулось вперед карьером. Скакали так минут десять. Скоро я увидал себя на площади рядом с офицерами. В ауле уже кричали женщины, лаяли собаки, кудахтали куры и гоготали гуси. Шел обыск.

Но мы не нашли того, чего искали. Указание было, что в этом ауле спрятаны ни мало ни много как два артиллерийских орудия. Говорили даже про целую батарею. Сами шпионы-горцы говорили, что видели даже учение этой батареи. Казаки перерыли все, но не нашли ничего. Назад выехали уже, когда рассвело. Я ужаснулся, увидев, по какой круче мы летели вниз карьером. Теперь мы слезли с коней и вели их в поводу. Сам сотенный смеялся.

– Днем ни за что не поскакали бы здесь. Как никто не поломался, – удивительно! Масса камней на дороге, долго ли упасть. Пьяных Бог хранит! – пошутил он. – А обратили ли вы внимание на обрыв у самой околицы деревни? – спросил нас есаул.

– Как не обратить! – ответил хорунжий. – Если бы еще шагов сто проскакали, то вся сотня свалилась бы под этот обрыв. Костей бы не собрали, – сажень 60 глубиной будет.

Глава XXVIII. Обыски

Не успели мы приехать домой, как опять новое дело. Уже бегут ко мне посыльные. – Командир мол сердится, что вас нету. – Что такое? – Являюсь Киселеву.

– Да где вы были?

– В облаве.

– Почему ничего раньше не сказали?

– Поздно было, да и некогда.

– Не ваше это дело, по облавам ездить. Вы, Васенька, немного того, право, пересаливаете, то с казаками в попойках участвуете, то вот с писарями, кажется, пили.

– Ничего подобного… Кто это вам успел насплетничать? – возмутился я. – Ни в каких попойках не участвовал никогда. Ни с казаками, ни тем более с писарями. Это еще откуда? У казаков был на именинах вместе с казачьими офицерами, вместе с ними и на поиск поехал.

– А писаря?

– А про писарей кто наплел… Разве они скандал устроили?

Киселев посмотрел на меня, левый глаз у него закрылся, а длинное лицо состроило гримасу в виде улыбки.

– Не-ет, скандала не было… Вот извольте получить. Вам пгедписание с пегвой полуготой пегвой готы отпгавиться в гогы пготив Хаджалы. В помощь вам Иванов, как знающий местность, и Ананьин. Там, говогят, скгывается батагея… Так вот поищите… Разспгосите жителей, может быть, пгоговогятся, Иванов знает немного по-агмянски. Там все агмянские деревни. Ну, отпгавляйтесь.

Спрашивать инструкций было бесполезно, – он, очевидно, столько же знал, сколько и я. Нужно просто идти в горы и обыскать селения.

Выступили немедленно. С нами были двуколки с провизией. К вечеру мы, сделав адски тяжелый переход под палящими лучами солнца, подошли к подошве громадной горы, что лежит против Хаджалов. Было намечено обыскать три деревни. Одна у подошвы этой горы, другая в горах, на самом гребне перевала, и третья опять внизу у подошвы этой же горы, со стороны Агдама.

Первую деревню обыскивали весь вечер и часть ночи. Хоть бы перочинный ножик нашли! А ведь именно в окрестностях этой деревни и видели батарею.

– Что они дураки, что ли, держат батарею в деревне! – говорил Иванов. – Она у них хранится в поле, в большой яме, в погребе. Попробуй-ка найти ее без шпиона в этом океане земли, – Иванов указал взмахом руки на громадное пространство, раскинутое у подошвы горы. – А обратите внимание на самую деревню. Сколько построек над землей и сколько под землей!

Действительно, деревня казалась маленькой. Над землей было мало домов, с десяток, не больше, зато все окраины уходили под землю. Там под землей жили люди и скот. Над землей возвышался небольшой бугор. Посредине была дыра для выхода дыма. Узкая лестница, врубленная в землю, вела к солидной маленькой двери. За нею комната, всегда круглая, была обставлена, смотря по зажиточности хозяина. Иногда стены оказывались увешанными богатыми коврами, на полу разостланы тоже ковры и разбросаны круглые мутаки-подушки. Почти в каждой землянке стояли пяльцы для тканья настоящих ковров и особых подстилок из полос суконных разноцветных материй.

Из круглой комнаты дверь вела в хлев, тоже сделанный под землей, в виде коридоров. Дыры вверху служили для вентиляции и давали приток свежего воздуха. Зимой здесь было тепло, летом прохладно. Солидная дверь защищала скот от непрошеных гостей, и двуногих, и четвероногих.

– Вот это так жизнь, – говорил Иванов, осматривая со мной подземные жилища. – Да и нельзя у них иначе… Самый разбойный народ. Убит могут ни за понюшку табаку. В Тифлисе прошлой зимой судили горца. Он застрелил из винтовки человека.