Серая Женщина - Элизабет Гаскелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я слушала и лихорадочно соображала, что теперь делать, но мозг оставался глухим к смыслу сказанного за исключением тех моментов, когда речь шла обо мне: очевидно, тогда инстинкт самосохранения просыпался сам и пробуждал сознание. Я напрягала слух и в то же время пыталась унять дрожь в руках и ногах, чтобы не выдать себя, ловила каждое сказанное слово, не осознавая, какое из предложений окажется удобнее, но ясно понимая, что в любом случае единственный шанс на спасение приближается. Пугало меня лишь то, что муж направится в свою спальню прежде, чем я успею использовать этот шанс, и тогда, скорее всего, заметит мое отсутствие. Он заметил, что запачкал руки (я вздрогнула, ибо это наверняка была кровь), а потому должен пойти к себе и вымыть их, но что-то изменило его планы и они вышли из комнаты все вместе – через дверь в галерею, – а я осталась в темноте наедине с трупом!
Вот наконец настал тот момент, когда надо было срочно что-то предпринимать, но я не смогла пошевелиться, и дело не в затекших руках и ногах, а в лежавшем рядом мертвом теле. Вдруг показалось, да и сейчас еще порою кажется, что ближайшая ко мне рука поднялась в молящем жесте и снова упала в безысходном отчаянии. Подчиняясь наваждению – если это было наваждение, – я громко вскрикнула в безумном ужасе, и звук собственного странного голоса разрушил заклятие. Я переползла к самому дальнему от трупа краю стола, как будто несчастный мертвец действительно мог меня схватить, осторожно поднялась на ноги и замерла, ухватившись за столешницу, не в силах сообразить, как поступить дальше. И в этот миг, с трудом удерживаясь на грани обморока, услышала из-за двери тихий голос Аманды:
– Мадам!
Преданная компаньонка все это время следила за развитием событий, а увидев, как трое бандитов прошли по галерее к лестнице, спустились во двор и скрылись в противоположном крыле замка, и услышав мой крик, прокралась к комнате, где меня оставила. Звук родного голоса придал сил, и я пошла прямо на него. Где находилась я, и откуда доносился голос, не понимала, но точно знала, что должна дойти или умереть. Не знаю, кто из нас открыл дверь, но я упала на грудь подруги и так крепко вцепилась в нее, что заболели руки. Аманда, не говоря ни слова, подхватила меня, отнесла в спальню и уложила на кровать. Больше ничего не помню: сразу потеряла сознание, а в себя пришла от ужаса, что муж где-то рядом, чтобы услышать мои первые слова, заметить малейшие признаки опасной осведомленности и убить. Еще долго я не осмеливалась дышать полной грудью, не открывала глаз, боялась издать хоть звук. Слышала, как кто-то тихо, осторожно ходит по комнате, но не из любопытства или желания убить время, а с определенной целью. Кто-то выходил и снова возвращался, а я оставалась в неподвижности, чувствуя, что смерть неизбежна, но желая облегчить агонию. Снова накатила слабость, но, погружаясь в спасительное забытье, я вдруг услышала рядом голос Аманды:
– Выпейте это, мадам, и пойдемте со мной. Все готово. Надо спешить.
Она подложила мне ладонь под голову, чуть приподняла и что-то влила в рот. Она еще что-то говорила тихим, спокойным голосом, так непохожим на ее обычный уверенный тон. До моего сознания наконец дошло, что она все подготовила к побегу, даже остатки ужина рассовала по карманам. Она не сказала, откуда все знает, а я не спрашивала. Ни разу не поинтересовалась и потом: мы обе строго хранили свой страшный секрет, но могу предположить, что она спряталась в соседней гардеробной и все слышала.
Больше того, я вообще не осмеливалась с ней говорить, как будто подготовка к ночному побегу из кровавого логова представляла собой самое обычное дело. Она отдавала распоряжения – короткие и точные, без объяснений, словно ребенку, – и я послушно их исполняла, часто подходила к двери и прислушивалась, а потом с тревогой смотрела в окно. Я же не видела ничего, кроме ее фигуры, боялась хотя бы на миг отвести взгляд и в глубокой ночной тишине не слышала ничего, кроме ее мягких движений и гулкого, тяжелого биения собственного сердца. Наконец спасительница взяла меня за руку и в темноте повела через гостиную в ужасную галерею, где начинавшие бледнеть прямоугольники окон отбрасывали на пол призрачный свет. Я послушно шагала следом, ни о чем не спрашивая, потому что после пережитого ужаса свято верила в человеческое сочувствие. Мы свернули не направо, а налево, миновали анфиладу моих гостиных с кроваво-красной позолотой и попали в то неведомое крыло замка, которое выходило на лежавшую параллельно, далеко внизу, большую дорогу. Затем Аманда повела меня по подвальным коридорам, куда мы спустились, и остановилась возле открытой двери. Здесь холодный резкий ветер с улицы впервые вдохнул в меня жизнь. Дверь вела в сводчатое помещение с окном, но не застекленным, а лишь забранным железными прутьями, два из которых едва держались. Судя по всему, Аманда это знала, поскольку с легкостью вытащила их, а затем помогла мне выбраться на свежий воздух.
Мы обогнули угол замка: она впереди, я за ней, и вдруг я ощутила, как она крепче сжала мою руку, а уже в следующее мгновение тоже услышала далекие голоса и удары лопаты по земле.
Мы не произнесли ни звука: молчаливое прикосновение казалось безопаснее, надежнее и выразительнее. К большой дороге пришлось пробираться через заросли, и мы то и дело спотыкались, набивая шишки и синяки, но физическая боль помогала справляться с моральными мучениями.
Я до такой степени верила Аманде, что не осмеливалась говорить даже во время остановок, когда она решала, в какую сторону идти дальше, наконец она сама нарушила молчание:
– Помните, с какой стороны вы подъехали к замку?
Не в силах говорить, я молча показала направление.
Мы свернули в противоположную сторону и продолжили путь. Примерно через час дорога резко пошла в гору, но отдохнуть мы отважились, лишь высоко поднявшись по склону, а потом шли все время вверх и влево, до тех пор, пока не рассвело. Осмотревшись в поисках приюта, мы наконец осмелились шепотом заговорить. Аманда рассказала, что заперла дверь между спальней мужа и моей. Я же, словно во сне, вспомнила, что она также заперла дверь между моей спальней и гостиной, а ключ забрала с собой.
– Сегодня он вряд ли
