Незримая паутина: ОГПУ - НКВД против белой эмиграции - Борис Прянишников

Техническое выполнение задуманной операции было поручено генералу эсэс Герману Беренсу. В апреле 1937 года в подвальном помещении гестапо на Принц-Альбертштрассе в Берлине была устроена особая секретная лаборатория, занявшаяся изготовлением поддельной переписки Тухачевского и других советских генералов с немецкими военными. Дело облегчалось тем, что в после-версальской Европе установилось тесное сотрудничество между рейхсвером и Красной армией. Из подделанной переписки явствовало, что при осуществлении заговора против Сталина «красный Наполеон» мог рассчитывать на помощь немецкой армии.

В кратчайший срок фальшивые документы были изготовлены так хорошо, что могли сойти за подлинные. Помимо писем и разных документов, были подделаны расписки советских генералов в получении крупных сумм за сведения, доставленные немецкой разведке. На поддельных письмах Тухачевского были все нужные штампы и печати; на письмах были подделаны пометки генералов фон Зекта, Гаммерштейна, главы Абвера адмирала Канариса и других немецких генералов, якобы читавших эти письма. От имени Канариса были изготовлены письма с благодарностью Тухачевскому и другим генералам за доставленные ими сведения о РККА.

Ознакомившись с папкой в красном переплете, Гитлер разрешил Гайдриху подкинуть ее советскому правительству.

Через третьи руки Гайдрих довел сведения о наличии компрометирующей папки до президента Чехословакии Эдуарда Бенеша. В свою очередь, Бенеш дал знать об этом Сталину. Узнав о папке, Сталин поручил Ежову уполномочить одного из агентов приобрести фальшивку за три миллиона рублей. Прибывший к Гайдриху советский эмиссар заявил, что сам Сталин поручил ему ведение переговоров о покупке материалов. Гайдрих получил одобрение Гитлера, и на следующий день Беренс вручил посланцу Ежова папку с фальшивыми документами в обмен на объемистый пакет с тремя миллионами советских рублей.

Впрочем, впоследствии эти деньги немцам не пригодились. Три немецких агента, расплачивавшиеся этими бумажками на территории СССР, были арестованы чинами НКВД. И Гайдрих возмущался, что за фальшивые бумаги советы расплачивались фальшивыми деньгами.

В конце апреля Тухачевский и другие генералы были плотно обложены агентурой Ежова. 1 мая Тухачевский появился на параде на Красной площади. Но никто не приветствовал маршала, когда он занял свое место на трибуне вождей. 4 мая ему сообщили, что он назначен главой делегации, отправлявшейся в Лондон на коронацию короля Георга VI. 11 мая он был понижен в должности, с назначением на пост командующего войсками Приволжского военного округа. К месту назначения он не доехал. На пути его арестовали в поезде и доставили в Москву. В эти дни командующий войсками НКВД М. П. Фриновский сообщил своему окружению, что в армии раскрыт заговор, не имевший прецедентов в истории.

Суд состоялся при закрытых дверях, и с «красным Наполеоном» было покончено. Провокация Скоблина повлекла за собой жесточайшую чистку в армии. Около 80 процентов высшего командного состава подверглись репрессиям. Многие погибли в застенках НКВД. Остальные были сосланы в концентрационные лагеря.

Немцы торжествовали — наиболее выдающиеся красные военачальники были уничтожены. Сталин был доволен тоже. Памятуя заветы Ленина, осуждавшего якобинцев за непредвидение контрреволюции и бонапартизма, Сталин смел с лица земли ту среду, из которой, как он думал, мог выйти новый Наполеон.

На скамье подсудимых

В течение многих дней следователь Марша допрашивал Плевицкую. На допросах присутствовали ее защитник, мэтр М. М. Филоненко, гражданские истцы Н. Н. Миллер, К. К. Миллер и их адвокаты, мэтры М. Рибе и Н. А. Стрельников. Были и очные ставки со многими свидетелями. В кабинете Марша побывали генералы Шатилов и Кусонский, адмирал Кедров, полковники Мацылев и Трошин, капитан Григуль, лейтенант Павлов, редактор газеты «Возрождение» Ю. Ф. Семенов. И многие другие появлялись в кабинете Марша со своими свидетельствами. Все в один голос утверждали, что о деятельности своего мужа Плевицкая знала всё.

Плевицкая отрицала. После потрясения первых дней к ней вернулась уверенность, внешне она выглядела элегантно. Осторожно, взвешивая каждое слово, она по-русски отвечала на вопросы следователя. Ее ответы переводили на французский язык присяжные переводчики Н. Цацкин и М. Блюменфельд.

Цепко Плевицкая держалась за алиби. Но 1 марта, прижатая к стене, она ответила следователю:

— Пока я была в модном доме «Каролина», возможно, мой муж мог отлучиться. Но если он уезжал, то не знаю куда.

— Если ваш муж нагнал вас тотчас по выходе из модного дома, то вы были должны перейти улицу, чтобы сесть в автомобиль? — вмешался Рибе.

— Когда я вышла, мужа не было. На Северный вокзал я поехала в такси одна. Минут через десять на своей машине приехал мой муж.

— Вы раньше говорили, что в моторе была неисправность, и что это было причиной задержки выезда от «Каролины», — продолжал Рибе. — Неправда! Вы знали, где был ваш муж и что он делал! Вы ему помогали, вы — соучастница преступления!

— Нет, нет, клянусь! Я ничего не знаю, ничего! — истерично воскликнула Плевицкая и громко, по-бабьи, разрыдалась.

— Если гражданские истцы откажутся от иска, и если следователь прекратит расследование, то я буду просить вас, Надежда Васильевна, рассказать всю правду, — сказал Филоненко.

— Госпожа Миллер, К К. Миллер и мы согласны, — после минутного совещания произнес Рибе.

— Конечно, в таком случае вы заслужите снисхождение, — обещал Марша.

— Теперь вы не должны бояться, умоляем, скажите правду.

Нервная гримаса пробежала по лицу Плевицкой, что-то невнятно про себя пробормотала. И неожиданно для всех сказала:

— Я хочу поговорить наедине с Наталией Николаевной.

— Хорошо, даю вам десять минут, — согласился Марша.

Из кабинета вышли все, оставив двух женщин с глазу на глаз.

— Наталия Николаевна, неужели вы думаете, что я способна на предательство? Ведь я так любила Евгения Карловича, он такой милый, хороший. Помогите мне выйти из тюрьмы. На свободе я разыщу Колю и узнаю, что случилось с Евгением Карловичем.

— А как вы можете это сделать?

— Я поеду в Россию, куда, как говорят, бежал мой муж.

— Да и я думаю, что он там.

— Я в этом уверена, — вырвалось у Плевицкой. Схватив руку H. H. Миллер и пытаясь ее поцеловать, дрожащим голосом она продолжала: — Я узнаю, я разыщу его.

У Коли в России остались два брата. Они у большевиков. Я узнаю, где ваш муж.

— Ничего вы не узнаете, вам не скажут.

Ощутив бесполезность тягостного разговора, Н. Н. Миллер отвернулась. Но Плевицкая в исступлении продолжала:

— Вы не верите мне! Я не пала так низко, как вы думаете! Пусть меня накажет Бог, если я лгу вам. Знаете что, я готова ехать в Россию в сопровождении французского инспектора.

— Но ведь это невозможно.

Десять минут истекли. В дверь постучали.

— Я еще хочу остаться вдвоем, — умоляюще сказала Плевицкая. — Я тоже несчастна, ничего не знаю о муже. О, я его ненавижу! Он меня обманул и предал, как предал других. Я в тюрьме, а он счастлив в России…

Н. Н. Миллер встала и отвернулась, направилась к двери. Схватив ее за рукав платья, вся в слезах, Плевицкая умоляла:

— Вы такая чистая и благородная, я вас всегда любила, вами восхищалась. Помогите мне уехать. Клянусь, я разыщу наших мужей.

— Довольно! — оборвал ее Марша. — Будем продолжать.

После этих странных полупризнаний, разбитая и подавленная, исчерпавшая свой артистический талант, Плевицкая впала в безразличие. На вопросы следователя и адвокатов почти не отвечала, устало отмахивалась рукой:

— Никакого алиби для мужа я не подготовляла. Ничего не знаю…

В конце августа следователь Марша передал материалы следствия в камеру предания суду. Изучив дело, 9 сентября камера постановила предать суду присяжных виновников похищения генерала Миллера: Скоблина, ввиду его безвестного отсутствия, заочно, и его жену как сообщницу.

5 декабря 1938 года в переполненном зале величественного Дворца Правосудия открылся процесс Плевицкой. В свидетельской комнате множество русских лиц. Журналисты, фотографы, художники заняли места поудобнее.

Фотографы упросили защитника Плевицкой снять ее до открытия заседания. Плевицкая охотно согласилась. В сопровождении двух жандармов она стала около скамьи подсудимых, высоко подняв голову. Щелкнули фотоаппараты, запечатлев героиню громкого процесса. В черном шелковом платье, с гладко зачесанными и стянутыми черным шелком волосами, в черных лайковых перчатках и в туфлях черной замши, с переброшенной на левую руку котиковой шубкой, Плевицкая спокойно взирала на быстро рисовавших художников. Она позировала, словно вышла на привычную ей эстраду в ожидании аплодисментов.