Пляжная музыка - Пэт Конрой

Позже я постарался объяснить такое проявление эмоций своему ребенку.

— Люди поражаются тому, что ты так похожа на свою маму, — сказал я, крепко сжав руку Ли.

— Я и на тебя немножко похожа.

— Ну, пока это не слишком заметно, — отозвался я и украдкой взглянул на Ли, задумавшись над тем, всех ли родителей унижает красота их детей.

После нашего возвращения в Уотерфорд редкую ночь я не вставал в три часа, чтобы проверить, что Ли все еще дышит.

— Может, люди думают, я могу что-нибудь с собой сделать, потому что так поступила мама? — спросила Ли. — Они поэтому так на меня смотрят?

— Да нет, что ты! — воскликнул я.

— Так и есть, — возразила Ли. — Ты просто меня защищаешь.

— Вовсе нет. Люди не могут поверить, что я один смог вырастить такую хорошую и воспитанную девочку, — объяснил я. — Твоя мама тебя обожала. Прямо помешалась на тебе. Первый год никого к тебе не подпускала, даже меня. А если позволяла менять тебе подгузники, то словно делала мне одолжение.

— Фу, какая гадость, — поморщилась Ли.

— Это ты сейчас так говоришь, но, когда у тебя появится ребенок, тебе это будет даже приятно. Мне очень нравилось менять тебе подгузники.

— Ты переживаешь, что твоя мама умирает? — прижалась щекой к моей руке Ли. — Вижу, что да.

На мгновение я заколебался, но неожиданно услышал в ее голосе призыв к откровенности, просьбу впустить ее в потаенный уголок моей души, где я прятал страх за мать.

— Ты даже не представляешь, каким я был плохим сыном, — вздохнул я. — Чего я ей только не говорил! Такое не прощают. Сколько раз я смотрел на нее с неприкрытой ненавистью. Я никогда ее не понимал и наказывал за свое невежество. Боюсь, что она может умереть, прежде чем я выпрошу у нее прощение.

— Папочка, она знает, что ты ее любишь, — сказала Ли. — Я слышала, как она говорила вчера вечером доктору Пейтону, что не знает другого такого сына, способного приехать из Италии только ради того, чтобы побыть с матерью, когда та в нем нуждается.

— А ты это, случайно, не сочинила?

— Она сказала что-то в этом роде, — уклончиво ответила Ли. — Во всяком случае, она именно это имела в виду.

Вечером мы снова вышли на берег и, почувствовав под ногами море, любовались звездой на небе, отражение которой бесконечно повторялось в лужицах, оставшихся после отлива. Лето громко заявляло о своем приходе: океан постепенно нагревался. С приближением июня каждая капелька воды в каждой волне начинала светиться, и каждое поле по дороге в город было покрыто плетями помидоров, а зеленые плоды жадно тянулись к солнцу. Воздух уже дышал зноем, но вода еще не сказала последнего слова. Не так-то просто разогреть океан, но мы с Ли, шлепая по мелководью в ожидании восхода луны, чувствовали, что это происходит. Над остывающим песком поднимался легкий туман, и чайки, освещенные последними лучами солнца, летели на север. Крики чаек всегда вызывали у меня ассоциации с разбитым сердцем и одиночеством, определения которому еще не придумали. И мне оставалось только надеяться, что мое одиночество не заразно и не передастся дочери через руку, сжимающую ее тоненькие пальчики. Я очень люблю такие южные вечера, и сейчас, когда мы шли рука об руку по берегу, а над нашими головами медленно расцветали созвездия, мне страстно хотелось стать другим человеком — не таким молчаливым, не таким печальным.

Целый час мы бродили по мокрому песку и, только когда ночь окончательно взяла на себя бразды правления, развернулись, направившись к дому Люси. Ярко светили звезды, а воздух пах водорослями, моллюсками и сосной. Вдруг мы услышали впереди какой-то шум. В неясном, скупом свете луны Ли разглядела огромную черепаху и возмущенно охнула, увидев, как какой-то парень, взобравшись на широкий черепаший панцирь, с ковбойским гиканьем хлопает животное по бокам и передним ластам. Мы ринулись вперед.

— А ну-ка, сынок, слезай с черепахи, — как можно более спокойно сказал я.

— Да пошел ты, мистер! — выплюнул в ответ парень, и я заметил, что он явно рисуется перед своей подружкой.

— Слезай с черепахи, сынок, — повторил я. — Это мое последнее вежливое предупреждение, малыш!

— Может, ты плохо слышишь? — не сдавался парень, с виду студент. — Я сказал, пошел ты!

Я схватил парня за рубашку, и тот слетел на землю. Он оказался старше и крупнее, чем мне сперва показалось, и, вскочив на ноги, явно приготовился к драке.

— Расслабься. Эта черепаха приползла на берег, чтобы отложить яйца, — попытался объяснить я.

— Эй ты, придурок! Надеюсь, у тебя хороший адвокат, — заявил парень. — Потому что я подам на тебя в суд.

— Папочка! Она возвращается в океан! — закричала Ли.

Черепаха свернула направо и стала медленно, тяжело продвигаться к воде. Парень попытался отрезать ей путь, но я остановил его, предупредив:

— Ее челюсти оставят тебя без ноги, сынок. Она способна убить взрослую акулу.

Парень отскочил, когда огромное животное с шипением ринулось вперед, отравляя воздух зловонным дыханием, но, очутившись на достаточной глубине, где вода могла выдержать ее чудовищный вес, черепаха тут же превратилась в стремительное ангельское существо и исчезла в океане, как морская птица в объятиях волн.

— Ты дал ей уйти! — заорал парень.

— А что ты собирался с ней сделать, малыш? — поинтересовался я. — Хотел раскрасить ей панцирь и продать его за пять долларов десять центов?

— Я собирался перерезать ей горло.

Я и не заметил мелькнувшего вдали луча фонарика, а вот Ли заметила и уже бежала навстречу какой-то темной фигуре. Следующее, что я понял, так это то, что парень держит нож в опасной близости от моего лица.

— Морские черепахи занесены в Красную книгу. Разрушение их кладок считается преступлением, — сказал я.

— Огги, опусти нож, — умоляющим голосом произнесла девушка.

— Я всю жизнь рыбачил и охотился, приятель, — заявил Огги. — Отец говорил мне, что нет ничего лучше черепашьих стейков, зажаренных на костре.

— Твой отец отстал от жизни, — отрезал я. — Сейчас за это могут посадить в тюрьму. Есть более простые способы попробовать морепродукты.

— Ты что, придурок, купил этот берег?! Может, у тебя и бумаги имеются? — ухмыльнулся Огги.

— Я выпендировался не хуже тебя, когда был подростком, — нахмурился я, — но все же не сквернословил. Вот что делает с вашим несчастным поколением музыкальный канал Эм-пи-ви.

— Это кто здесь залез на черепаху? — услышал я мамин голос и, обернувшись, увидел Люси.

Она посветила фонариком Огги в лицо, и тот попятился.

— Это я, — заявил Огги. — Я проехал на ней десять ярдов, пока меня не согнал с нее этот придурок.

— А нож тебе зачем, сынок? — осведомилась Люси.

— Этот парень на меня напал! — выпалил Огги. — А нож для самообороны.

Фонарь с силой опустился парню на запястье — и нож упал на песок. Я поднял нож, подошел к кромке прибоя и как можно дальше зашвырнул в океан.

— Этот нож — моя собственность, — заявил Огги, потирая запястье.

— Так оно и есть, — ухмыльнулся я.

— Моя мать сообщит о вас копам, — прошипел он и направился в сторону выстроившихся в ряд домов, в окнах которых горел свет.

— Кто твои родители? — бросила вдогонку Люси. — Чьих ты будешь?

— Джетер. Мой дед — Леонард Джетер.

— Передай Лену привет. Я Люси Питтс, — сказала мама. — Не трогай черепах, сынок. Мы хотим, чтобы они отложили яйца в песок.

— Что-то не вижу на вас беджа, леди.

— Заткнись, Огги, — посоветовала ему подружка, и они исчезли, оказавшись вне пределов досягаемости луча фонарика.

— Что теперь будет делать черепаха? — спросила Ли у бабушки.

— Возможно, вывалит свои яйца в океан, моя дорогая девочка, — ответила мать, направив луч света в сторону воды. — Хотя ей очень хочется отложить их в песок. Может, она просто ждет, когда мы уйдем и на берегу не останется ни души.

— Особенно Огги, — хмыкнула Ли.

— Он ведь Джетер, — уточнила Люси. — Его родители — белая рвань.

— Прошу тебя, мама, — взмолился я.

— Я просто констатирую факт, — заявила Люси. — У всех у них грязь под ногтями. И это к ним пристало, как веснушки.

— Бабуля, папочке не нравится, когда к людям приклеивают ярлыки, — объяснила Ли.

— Вот как? — удивилась Люси. — Ты можешь назвать морскую черепаху двухголовым цыпленком, но она им не станет. Вот так же и с любым из Джетеров. Можно нарядить его в смокинг, обучить королевским манерам, но доброго христианина из него все равно не выйдет. Назови Джетера Рокфеллером, но он все равно останется тем же Джетером, шляющимся по вашему заднему двору. Верно, Джек?

— Заткнись, мама! — рассердился я. — Я воспитываю Ли совсем в другом духе.

— И очень плохо, сынок, — рассмеялась Люси. — Ты привез ее на Юг. Весь Юг так думает, и она должна приспособиться к местным обычаям.