История спасения - Елена Другая

расслабив изнывающие от боли мускулы. Ноги его, слава Богу, быстро зажили — сказывались молодость и хорошее здоровье. Зато руки теперь сплошь покрывали кровавые волдыри мозолей, но на это он уже не обращал никакого внимания.

Он заметил, что некоторые узники к обеду оставляли кусочек хлеба от вечерней пайки, и тоже стал так делать, разделяя скудную порцию эрзаца на две части.

Вообще, он следовал всем советам, которые получил в свое время от Стефана и Карла: старался держаться в середине колонны или построения, не брезговал никакой едой, работал в среднем темпе, никогда не поднимал глаз на охранников и мгновенно выполнял любой приказ, если таковой поступал.

Во время работы, а чаще всего их бригаду заставляли копать котлован под какой-либо фундамент, он предавался воспоминаниям. Думал, как там его сестричка, жива ли она, выдержит ли все муки, выпавшие на ее долю.

Блок «Канада», где она работала в швейной мастерской, хоть и считался элитным, в него мечтали попасть, но и там можно было погибнуть.

Ребекка рассказывала, как одна девушка случайно неверно сшила наволочку, перепутав лицевую сторону с изнаночной. Капо мастерской это заметила, и бедняжку на сутки лишили еды и воды. И по роковой случайности, именно у нее же на следующий день сломалась игла в швейной машинке! Тогда в назидание другим несчастную девушку вывели во двор и убили, как здесь было принято, выстрелом в голову.

От этих мыслей Равиль леденел от ужаса, но и помочь сестре ничем не мог. Все, что ему оставалось — стараться выжить самому.

Он чувствовал, что начинал слабеть. Изнутри его постоянно грыз голод, от которого кружилась голова. Питания не хватало просто катастрофически. Даже выдаваемый через день к ужину кусочек маргарина не спасал ситуацию и не насыщал.

Не сходившие с рук волдыри давно превратились в грубые бурые корки, которые раз за разом срывало в кровь тяжелой работой.

Все чаще и чаще во время работы он стал думать уже не о Ребекке, и не вспоминать своего офицера Краузе, а о еде.

Однако и о Стефане он все равно не забывал, ведь тот был лучшим, что оставалось у него в жизни. Мысли о нем вселяли надежду. А вдруг приедет? А вдруг найдет и спасет!

Но разум кричал — да сколько можно уже спасать! Смирись, Равиль, если суждено тебе сдохнуть, так от судьбы не уйти.

Особенно тяжелой и выматывающей была вечерняя дорога домой, а потом еще и построение часа на два. Так долго, потому что перед строем наказывали провинившихся за день — избивали или устраивали показательную казнь.

Смерть была везде, ей был пропитан сам воздух. Выжить было бы гораздо тяжелее, если бы не безмолвное покровительство капо их барака. Это было удивительно, это было унизительно, но оставалось фактом.

Во-первых, нары Равиля располагались в нижнем ярусе и близко ко входу, что в летнюю пору давало некоторые преимущества. Здесь потягивало сквознячком, и имелась возможность занять наиболее выгодную позицию при раздаче пищи. Во-вторых, пару раз, в критических ситуациях, Равиля ночью, когда он мучился расстройством желудка, отпускали в туалет. В-третьих, его никогда не избивали, не лишали еды и не запрещали в положенное время мыться.

Пару раз в неделю капо не отправлял Равиля на работу, а оставлял в бараке дежурить и впрягал в хозяйственные дела — заставлял мыть пол или прочищать забившиеся желоба в умывальнике, что было значительной поблажкой.

Равиль не знал точно, чем могло быть вызвано подобное отношение, но, в общем-то, догадывался. Капо был евреем, возможно, парень напоминал ему внешне кого-то из родственников. А может быть, дело в том, что Равиль так и не нашел ни контакта, ни дружеских отношений с другими заключенными. Все узники из их бригады дружно его презирали и ненавидели. Он прислуживал фашисту, и этим было все сказано. Скорее всего, капо, сам работавший на немцев, внутренне был с ним солидарен.

Они никогда не разговаривали, но парень чувствовал молчаливую поддержку и старался все, что ему поручалось, выполнять наилучшим образом.

Кстати, тот немецкий парень, с которым Равиль пришел сюда с виллы коменданта, погиб в первую же неделю. Его просто случайно застрелили во время работы автоматной очередью, заодно с другим узником, который пытался дерзить конвойному, а тому показалось, что с ним осмелились спорить двое.

Равиль потерял счет дням и часам. Ориентироваться во времени он научился по солнцу. Заканчивались одни сутки беспросветной каторги и начинались другие.

А по ночам ему снился офицер Стефан Краузе, и бывало утром он просыпался весь в слезах. Но Равиль уже перестал ждать, это было глупо. Слишком много было в его жизни чудес, которые сотворил для него офицер.

И все же однажды, сделав над собой усилие, он прикинул, сколько времени прошло с того дня, как он сюда попал. Получалось, что примерно три недели. Именно к этому сроку Стефан обещал вернуться.

Равиль вдруг испытал какое-то тревожное чувство, будто в ожидании важных перемен в своей жизни. Одновременно его захватила волна счастья, странным образом смешанная с безудержной тоской. Он так взволновался, что, несмотря на усталость, даже не смог толком заснуть в эту ночь.

Безумно хотелось вырваться из этого ада и вновь стать свободным, вернуться к нормальной жизни. Неужели он так и будет копать котлован и таскать на себе мертвецов, пока сам не упадет на обочине одной из дорог? От чувства беспомощности и от мыслей, что его жизнь больше ничего в этом мире не значила и он никому не нужен, душили жгучие слезы.

Утром его охватили слабость и апатия. Чтобы немного поддержать себя, он съел кусочек хлеба, который оставлял от ужина к обеду. В этот день дорога на работу далась ему особенно тяжело.

Равиль чувствовал, что начал сдавать и морально, и, что было самое страшное, — физически. Как назло, его поставили на одну из самых тяжелых работ — в паре еще с одним мужчиной возить кирпичи на тачке. Делать это надо было очень быстро, желательно бегом. Он помнил, как один узник случайно опрокинул тачку, не удержав равновесие, и охранники его тут же избили ногами до полусмерти. Назад этот мужчина не смог уйти — умер на земле.

Они с напарником волокли тачку по рыхлому грунту, что делало задачу еще более сложной.

— Стоять! — раздался вдруг знакомый голос. — Вот мы и встретились, проклятый жид.

Парень поднял глаза и оцепенел. Ганс Краузе собственной персоной в паре шагов от него, хищно оскалившись, попыхивал сигареткой.

Равиль понял, что зря он переживал и на что-то надеялся. Теперь его уже