Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

Казалось, брат Иоганнес испугался собственных слов, потому что тут же прижал руку ко рту и внезапно замолчал. Афра разволновалась.

— И как это понимать, брат Иоганнес? — спросила она.

Монах отмахнулся.

— Лучше бы я промолчал. Но рано или поздно вы все равно заметили бы, что происходит за стенами монастыря Монтекассино. Это замечает каждый, кто пробудет здесь более двух дней.

Конечно же, слова монаха-алхимика возбудили любопытство Афры. Но она очень устала, и, кроме того, у нее было достаточно времени, чтобы прояснить ситуацию в течение нескольких дней.

У входа в дом для паломников им навстречу вышел толстый монах. На нем были белые одежды и доходивший до пола фартук. Брат Иоганнес представил ему господина Илию, который хотел на несколько дней воспользоваться его гостеприимством.

— Если хотите, — заметил брат Иоганнес, обращаясь к Афре, — то завтра я зайду за вами после утренней молитвы и познакомлю с братом библиотекарем.

Предложение алхимика показалось Афре скорее навязчивым. Несмотря или, скорее, благодаря своему одеянию она была достаточно уверена в себе, и ей не нужна была ничья помощь. Но, немного поразмыслив, Афра решила принять предложение брата Иоганнеса. Может быть, у него действительно не было никаких дурных намерений, может быть, из-за событий последних недель она стала чересчур недоверчивой.

Хозяин постоялого двора брат Атаназиус был единственным бенедиктинцем, ночевавшим вне стен монастыря. Для остальных тяжелые, обитые железом ворота закрывались после вечерни и открывались только к заутрене. У Атаназиуса было широкое круглое лицо, похожее на огненный шар, и это впечатление еще больше усиливалось из-за его рыжих волос, подстриженных примерно так же, как и у Афры.

Что отличало бенедиктинцев от большинства других монахов, так это их веселость. Когда Афра сразу же сказала Атаназиусу об этом, он ответил:

— Даже если в Ветхом и Новом Завете говорится об одномедикственном смешливом человеке, то все же нигде не написано, что смех и веселье на земле запрещены. Не могу себе представить, чтобы Господь создавал смех только для того, чтобы потом его запретить.

Когда со скромным ужином (со странным блюдом из грибов с толстенькими сосисками) было покончено, брат Атаназиус налил по бокалу красного вина с солнечных склонов Везувия — так, подмигнув, пояснил хозяин постоялого двора.

И поскольку уже настал вечер и в общей комнате постоялого двора был всего один-единственный гость, брат Атаназиус подсел к Афре за стол и без приглашения заговорил. Неожиданно, но без всякой задней мысли он спросил:

— Откуда вы родом, господин Илия?

Афра не видела причин скрывать это. Достаточно она уже лгала. Поэтому она ответила:

— Мой дом в Страсбурге. Это к северу от Альп.

— Ах, вот как, — ответил толстый бенедиктинец.

— Знаете Страсбург?

— Только название. Я еще никогда не ездил дальше Рима. Нет, но пару дней назад здесь уже побывал один человек из Страсбурга. Он был купцом и очень спешил.

Афре с трудом удалось скрыть свое волнение. При этом ее голос, который она старательно понижала, когда говорила, чтобы никто не сомневался в том, что перед ним мужчина, прозвучал неожиданно высоко:

— А вы не помните, как его звали?

Только благодаря выпитому вину брат Атаназиус ничего не заподозрил. Он спокойно ответил:

— Нет, имя его я забыл. Я только знаю, что он привез что-то для монастыря и поехал дальше на торговую ярмарку в Мессину. Купцы всегда спешат.

— Может быть, его звали Мельбрюге, Гереон Мельбрюге? — Афра вопросительно посмотрела на брата Атаназиуса.

Тут монах ударил кулаком по столу и поднял вверх указательный палец, словно только что изобрел теорему Пифагора.

— Клянусь смертью святого Бенедикта, Мельбрюге, так его и звали!

— Когда это было? — продолжала расспрашивать Афра. Толстый бенедиктинец нахмурился, стараясь припомнить.

— Это было около недели назад, пять-шесть дней. А вы договаривались с ним о встрече?

— Нет-нет, — отмахнулась Афра и стала громко зевать. — Я страшно устал. Если позволите, я пойду спать.

— Да благословит вас Господь!

Афра была рада снять с себя мужское платье и испытала от этого огромное облегчение. Притворяться мужчиной было глубоко противно, ведь она была женщиной и ей это нравилось. Брат Атаназиус приготовил для нее комнату на одного человека, и, словно он догадывался, что ей есть что скрывать, дверь этой комнаты запиралась на засов.

После разговора с хозяином постоялого двора Афра могла быть уверена, что находится совсем близко от пергамента. Теперь оставалось только забрать документ, не привлекая к себе внимания.

Афра уже давно не спала так хорошо и так долго. Под чужим именем, переодетая в мужское платье, она чувствовала себя в безопасности. Когда монастырский колокол прозвонил к заутрене, она уже проснулась. В это время было еще темно и очень холодно, поэтому Афра снова натянула одеяло на голову и задремала.

Мысленно она уже завладела пергаментом и находилась на пути домой. Но где теперь ее дом? Вернуться в Страсбург Афра не могла. Кто знает, жив ли еще Ульрих фон Энзинген. В Ульме следовало опасаться, что ее обвинят в соучастии в убийстве жены архитектора или даже в колдовстве. Нет, Афре следовало начать новую жизнь в каком-нибудь месте, где никто ее не знает, где судьба будет к ней благосклоннее. Она не знала, где это. Знала только, что пергамент поможет ей определиться.

От волнения Афра задрожала всем телом, когда подумала, что могло случиться с книгами, которые вез из Страсбурга в Монтекассино Гереон Мельбрюге. Она знала превратности долгого пути по собственному опыту. Наконец девушка не выдержала и выскользнула из-под одеяла. Встала, облачилась в мужское платье — грудь она скрыла под платком, который обмотала вокруг тела.

Вскоре на постоялый двор за Афрой пришел брат Иоганнес. Он уже прочел «Радуйся», побывал на заутрене и, казалось, был в хорошем расположении духа. С востока осеннее небо уже освещалось первыми лучами солнца. Пахло влажной листвой.

— Кое-что покажется вам, возможно, странным, — заметил монах-алхимик, когда они шли к монастырским воротам. Защищаясь от холода, он прятал руки в рукава.

— Это вы еще вчера говорили, брат Иоганнес!

Монах кивнул.

— Я не могу сказать вам всю правду. Все равно вы не поймете. Скажу только: не каждый человек, одетый в рясу, который встретится вам в монастыре Святого Бенедикта, — монах. И не каждый, кто представляется богобоязненным, угоден Богу на самом деле.

Загадочные слова алхимика рассердили Афру: