Сокровище Серебряного озера - Карл Май

Это было одним из страшных оскорблений, ибо позволить женщинам танцевать вокруг пленников означало отказ им в чести и отваге. Тот, кто покорно сносил подобное, подвергался всеобщему презрению и приравнивался к псам, то есть существам низшим. Оружия четверых белых никто не лишал, и этим надо было воспользоваться. Олд Шеттерхэнд крикнул несколько слов своим спутникам, на что те быстро стали спинами друг к другу на колени и вскинули ружья, готовые выстрелить.

Он сам выстрелил из «медвежебоя», и громкий звук этого ружья заглушил вытье толпы. Тут же Олд Шеттерхэнд приложил к щеке штуцер — «генри», и почти сразу наступило глубокое молчание.

— Что это значит? — громко крикнул Олд Шеттерхэнд, чтобы все могли его слышать. — Разве мы приехали к вам не по собственной воле? Разве мы уже пленники? Я выкурил с Большим Волком трубку и согласился, что воины юта будут держать совет, на котором решат, враги мы им или друзья! Решения совета еще не было! Но даже если бы мы были пленниками, не потерпели бы танцев женщин, ибо мы не трусливые койоты. Нас лишь четверо, воинов же юта можно считать сотнями, но, несмотря на это, я спрашиваю, кто из вас отважится оскорбить Олд Шеттерхэнда? Пусть он выйдет сюда и борется со мной! Но будьте осторожней! Вы видели мое ружье и знаете, как оно стреляет. Если женщины еще раз отважатся продолжить танец, заговорят наши ружья, а это место станет багровым от крови вероломных, не знающих, что такое трубка совета, которую все храбрые воины считают священной!

Слова Олд Шеттерхэнда не прошли мимо ушей. Отвага, с которой славный вестмен высказал свою угрозу перед таким большим количеством противников, вовсе не показалась краснокожим безумной, она пришлась им по вкусу. Индейцы хорошо знали, что слова Олд Шеттерхэнда не пустой звук. Женщины и девушки отпрянули, не дожидаясь приказа. Мужчины начали вполголоса делать замечания, среди которых наиболее выразительными были «Олд Шеттерхэнд» и «Ружье смерти». Несколько индейцев, с головы до пят украшенные перьями, приблизились к Большому Волку и переговаривались с ним; потом тот приблизился к все еще державшим оружие на изготовку охотникам и сказал на языке юта, который понимал также и Олд Шеттерхэнд:

— Вождь ямпа-юта уважает калюме совета и помнит свои обещания. Утро наступающего дня решит судьбу четырех бледнолицых, а до того часа они останутся в палатке, которую я им укажу. Те двое — убийцы, и их мое обещание не касается! Они умрут так же, как жили — в крови! Хуг! Согласен ли Олд Шеттерхэнд с моими словами?

— Да, — ответил охотник. — Однако я требую, чтобы наши лошади остались вблизи палатки.

— Хорошо, я позволю это, но не вижу причины, из-за которой Олд Шеттерхэнд высказал свое пожелание, Или он думает, что сможет сбежать? Вигвам будет окружен плотными кольцами моих воинов, и он не сможет ускользнуть.

— Обещаю, что мы подождем решения совета, а потому тебе незачем около нас выставлять охрану. Но если ты так хочешь, я не имею ничего против.

— Тогда идем!

Все четверо пошли за вождем. Индейцы расступались перед ними и бросали им вслед полные почтения взгляды. Белым выделили одну из самых больших палаток, по обеим сторонам от входа в которую в землю были воткнуты несколько копий, а три орлиных пера, украшавшие их острия, позволяли предположить, что это было жилище Большого Волка.

На входе висела рогожа, теперь приподнятая. На удалении не более пяти шагов пылал костер, благодаря которому было видно, что происходило внутри палатки. Охотники вошли, сложили ружья и сели. Вождь удалился, но через короткое время несколько краснокожих на определенном удалении расселись вокруг вигвама.

Вскоре какая-то молодая женщина поставила перед белыми две посудины и молча удалилась. Старый горшок был наполнен водой, а в большой железной сковороде лежало несколько кусков мяса.

— Ого! — усмехнулся Хромой Френк. — Это, по всей видимости, наш суп. Горшочек с водой — это прекрасно! Эти бездельники морочат нам голову, чтобы мы руки заломили от изумления над их цивилизованными кухонными приборами. А бизонье мясо, по меньшей мере, фунтов на восемь! Как бы его не натерли крысиным ядом…

— Крысиным ядом? — засмеялся Толстяк. — Откуда у юта такое «лакомство»? Впрочем, это лосятина, а не мясо бизона.

— Снова ты все знаешь лучше меня? Что бы я ни говорил или ни делал, ты всегда вставишь словцо поперек. Никому другому и в голову не придет поправлять меня. Сегодня, однако, я не буду с тобой лаяться, а брошу на тебя лишь импровизированный взгляд, чтобы ты понял, как несравненно выше парит моя индивидуальность над твоей пигментовой фигурой.

— Пигмейской, — поправил Джемми.

— Ты помолчишь, хоть шесть восьмых такта! — взъярился малыш. — Не разгоняй желчь по моему телу, а оказывай должное уважение, которое я имею полное право требовать на основании моей необычайной автобиографии! Только при этом условии я могу снизойти до того, чтобы дать этому мясу благословение моего бесспорного кулинарного таланта.

— Да, Френк, поджарь мясо, — предложил Олд Шеттерхэнд, чтобы отвлечь внимание саксонца.

— Сказать, конечно, легко! Но где взять лук и лавровый лист? Впрочем, я даже не знаю, могу ли я приблизиться со сковородой к огню.

— Попробуй.

— Да, попробуй! Если эти типы не стерпят того и всадят мне пулю в желудок, мне будет все равно, содрали ли с этого мяса лосиную или бизонью шкуру. Но, прочь страхи и сомнения! Фени, фиди, фидши 45 — я выхожу!

Он понес сковороду с мясом к огню и сел рядом, колдуя над ним, как повар, при этом часовые ему не мешали. Остальные белые сидели в палатке и наблюдали через открытый вход за житьем-бытьем краснокожих.

Луна распространяла почти дневной свет. Он падал на ближний, густо поросший лесом горный массив, с которого широкой, поблескивающей серебряной лентой змеилась речка или бурный ручей, падающий в большой бассейн, напоминавший озеро. Сток этого бассейна или озера образовывал водное русло, берегом которого отряд пришел в лагерь. Вблизи не было ни кустика, ни деревца, и окрестности озера казались плоскими и голыми.

У каждого огня сидели индейцы, наблюдавшие за возившимися с мясом женщинами. Временами один или несколько из них поднимались, чтобы медленно пройтись мимо вигвама и бросить взгляд на белых. Нокса и Хилтона не было ни видно, ни слышно, но все же можно догадаться, что их содержали отнюдь не в тех же условиях, что Олд Шеттерхэнда и его спутников.

По прошествии часа в палатку вернулся Хромой Френк с дымящей сковородой. Он сел и самоуверенно произнес:

— Вот она — ваша прелесть! Мне любопытно, что будет с вашими глазами. Приправа, конечно, отсутствует, но мое врожденное дарование заставит вас забыть о ней!