Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Я распрощался с чиновником, оставив его в подавленном настроении. Ненавижу разрушать старые легенды. Мне нравится история о короле Альфреде и подгоревших хлебах; нравится притча о Кнуте, усмиряющем волны. И я продолжаю верить в то, что обнаженная Годива под охраной всего двух рыцарей объехала рыночную площадь, и никто не посмел оскорбить ее нескромным взглядом. В конце концов жизнь доказывает, что жены всегда берут верх над своими мужьями. Полагаю, когда Годива вернулась к разъяренному Леофрику, она сказала примерно следующее: «Дорогой, я ведь обещала, что сделаю это… и сделала! И поверь, никто не видел меня. А сейчас — пока я буду одеваться, — тебе лучше распорядиться о снижении налогов. Иначе я буду очень, очень недовольна!»

Мы должны помнить, что Годива унаследовала от одиннадцати тысяч девственниц талант управляться со своевольными мужчинами.

Какое там духовное начало! Чепуха! Она была просто обычной женой.

Подобно Нориджу, Ковентри представляет собой современный промышленный город, но это лишь внешнее впечатление. По сути, эта промышленная видимость держится на твердом средневековом каркасе. История была исключительно милостива к Ковентри. Пожары являлись сущим бедствием Средних веков. Так, Великий пожар стер с лица земли большую часть старого Лондона. Ковентри в этом отношении повезло: здесь сохранилось несколько ценнейших зданий — Сент-Мэри холл; больница Форда для бездомных старух (она же «богадельня»); церковь Святого Иоанна, известная под названием больницы Баблейка.

Больница Форда кажется самым прекрасным фахверковым зданием — ничего подобного мне не доводилось видеть в Англии. Когда я прохожу через ворота в мощеный плитняком двор и вижу черно-белые стены — тяжелые, нависающие, с украшением в виде отполированных дубовых балок, — то чувствую, что попал совсем в иной мир. Это Ковентри 1550 года.

Узкий прямоугольник неба над головой не имеет ничего общего с современным городом: ни фабричных труб, ни линий электропередач. Здесь царят мир и покой тюдоровской эпохи. На протяжении четырех столетий этот дом служил убежищем для пожилых жительниц Ковентри, которые под конец своей жизни оказались в затруднительном положении. В настоящий момент в приюте проживают шестнадцать женщин различного возраста и разного уровня достатка (вернее, недостатка).

— Многим из них уже за восемьдесят, — сообщил мне смотритель приюта. — Каждая получает еженедельное содержание в четыре шиллинга плюс бесплатный уголь. И, в общем-то, они могут делать все, что захотят: устраивать чаепития для друзей, навещать друг друга… ну, и тому подобное.

Комнаты, в которых живут старушки, заставили бы позеленеть от зависти многих богатых американок.

— Многих гостей приходится буквально силком отсюда вытаскивать, — похвастался смотритель. — Здесь действительно очень красиво, особенно когда распускаются цветы на окнах.

Мы зашли в просторную чистенькую комнату, где жарко топился камин.

— Эта дама только сегодня въехала в приют — ей пришлось дожидаться своей очереди. Обычно наши постоялицы стараются приукрасить свое жилище.

Я окинул взором изящную, с высокими потолками комнату и заметил личные вещи — скромные сокровища, которые эта старушка сберегла под конец своей жизни. Трогательное впечатление! Первое, что бросалось в глаза, — коврики с благочестивыми высказываниями — хвала Господу и Его доброте, — которые старушки вешали в изголовье своей кровати.

— Она сейчас куда-то вышла, — пояснил служитель. — Этой даме уже за семьдесят, но она здоровая и бодрая. Просто удивительно, насколько энергичны наши пациентки…

Если бы добрейший Уильям Форд, торговец шерстью из Ковентри, который вложил деньги в строительство приюта, смог бы заглянуть в это заведение, думаю, он остался бы доволен: здесь все обустроено в соответствии с его пожеланиями. Единственное, что его бы удивило, — это электрическое освещение.

— На самом деле, — заметил смотритель, — электричество стало для нас сущей благодатью! Помнится, когда я впервые сюда попал, мне не давала покоя мысль о возможном пожаре. Это стало моим неизбывным кошмаром. Вы только представьте себе ситуацию: 70-, 80-летние старушки (а многие из них уже пребывали в маразме) каждый вечер укладывались спать при свете свечи! Просто чудо, что за 400 лет существования больницы не произошло ни единого несчастного случая.

В сопровождении своего гида я обошел почти все комнаты приюта. Многие из них пустовали — хозяйки вышли в город по каким-то делам, — и я смог без помех рассмотреть помещения. Некоторые комнаты выглядели побогаче, другие попроще, но все объединяло одно: на прикроватных столиках обязательно стояли фотографии детей и внуков.

В одной из комнат — пожалуй, одной из наиболее очаровательных комнат приюта — я застал сцену, которая привела бы в восторг Рембрандта. Возле широкого тюдоровского окна, составленного из сотен свинцовых пластинок, сидела маленькая сморщенная старушка, кутавшаяся в шаль. За ее спиной открывался прелестный вид — старинный дом с черно-желтыми балками и кусочек безоблачного неба. Компанию старушке составляла молодая девушка (судя по всему, внучка), которая за чашкой чая пересказывала бабушке последние семейные новости. Очевидно, новости были благоприятными, ибо старая леди так и лучилась улыбкой. Впрочем, возможно, ей просто было лестно внимание юной девушки.

— Так грустно бывает видеть одиноких старушек, — заметил служитель приюта. — Ведь им всего-то и нужно, что изредка увидеть кого-нибудь из своих родных, получить открытку на Рождество…

Раз в неделю обитательницы Фордовского приюта надевают свои лучшие шляпки и спускаются в парадную залу, выходящую окнами на улицу. Специальный чиновник, ведающий раздачей милостыни, сидит у маленького столика, на котором сложены кучки монет. Одна за другой старушки поднимаются с мест и подходят к столу, где им вручается скромное подношение в четыре шиллинга. Этот ритуал уходит корнями еще в елизаветинские времена.

Уильям Форд не нуждается в памятнике — его и так помнят и любят в Ковентри.

Уорикский замок. Стоя на мосту, вы видите замок в низине, на поросшем деревьями утесе, который, как в зеркале, отражается в водах Эйвона. Обычно на мосту толпятся посетители, и кто-нибудь непременно произносит фразу: «Это один из самых прелестных пейзажей в Англии». Несмотря на банальность высказывания, с ним трудно поспорить: вид, открывающийся на замок, действительно выше всяких похвал.

Мне повезло: я стоял на мосту в одиночестве и, соответственно, произнести сакраментальную фразу было некому, кроме меня самого. На мой взгляд, после Виндзорского замка Уорик является самым известным и самым прекрасным творением средневековой архитектуры.