Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Известие о взятии в плен Гонзага привело в хорошее настроение жителей Венеции, и они собрались на площади Святого Марка, чтобы увидеть его прибытие. «Крыса в клетке! Турко [военное прозвище Гонзага] схвачен! Повесить предателя!» – неслись со всех сторон возбужденно-радостные выкрики. Можно себе представить, что чувствовал Гонзага при виде беснующейся толпы и слыша бессчетное число раз слово «предатель», возвращавшее его к временам Форново. Но выдержки и достоинства Гонзага было не занимать. Когда кто-то из толпы насмешливо сказал: «Добро пожаловать, маркиз Мантуанский», он выдержал паузу и произнес, глядя в глаза насмешнику: «Я не понимаю, о чем вы говорите. Перед вами Франческо Гонзага, а не маркиз Мантуанский, находящийся в Мантуе». Скрытый смысл его замечания заключался в следующем: что бы ни случилось лично с ним, его род продолжит сын Федерико. Франческо де Гонзага брошен в тюрьму, не в самую страшную и грязную, однако это все-таки тюрьма. Он вспоминал всех; не только жену и детей, но любимого певца Марчетто, художника Лоренцо Коста, друзей, лошадей, соколов, собак и всех, всех, всех. Перво-наперво он вверил себя молитвам монахов. Его бессвязные письма, горячие, нежные, импульсивные, произвели большое впечатление в Мантуе – на всех, кроме Изабеллы.

Наконец-то Изабелла дождалась часа своего торжества. Она глубоко вздохнула, узнав, что муж попал в плен, срочно созвала городской совет и, воспользовавшись представившимся случаем, попыталась найти такие слова, чтобы они, воспламенив сердца, дошли до их разума. Она отправила своего маленького сына верхом впереди кортежа через Мантую, и люди радостно приветствовали его; они обожали Федерико. Она много раз подряд созывала советников и все-таки внушила им собственные мысли, а затем принялась за спасение государства, своего и мужа. Я не могу согласиться с венецианцами, что она решила сгноить мужа в тюрьме, чтобы удовлетворить собственные амбиции, хотя позже подобное обвинение выдвинет и Юлий II. Вполне возможно, оказавшись у руля, она почувствовало некоторое опьянение властью: наконец-то можно развернуться в полную силу. В такой момент Изабелла и не вспоминала о Лукреции.

Король Франции, император и папа, все, как один, не доверяли Франческо де Гонзага. Да, они вели переговоры о его освобождении, но для пущей уверенности хотели в качестве заложника получить Федерико, сына Гонзага. Федерико следует отправить во Францию, а уж тогда они найдут способ освободить его отца. Изабелле очень не хотелось отпускать ребенка, но еще больше ей не хотелось рисковать судьбой государства, а потому она вела политику пассивного сопротивления: выдвигала необоснованные возражения, занималась демагогией, в общем, всячески тянула с ответом, лишний раз доказывая свою расчетливость и изворотливость. Какие уж тут переживания! А ведь она знает, что муж находится в тюрьме, у него рецидив старого заболевания, которое нельзя запускать. В своем письме Франческо просит послать сына в качестве заложника, давая тем самым доказательноство лояльности по отношению к союзникам. Женщина более мягкая и сострадательная не могла бы вести светский образ жизни, зная, что муж в плену. Но, занимаясь государственными делами, Изабелла меньше всего думала о Франческо. Она и не знала (а если бы знала, то лишь высокомерно улыбнулась), что Лукреция предпринимает посильные попытки улучшить положение Гонзага.

Стоило Лукреции узнать, что Франческо Гонзага находится в плену, как помимо огорчения она почувствовала, что к ней возвращается страстное желание любви. Впервые она почувствовала (сколько работал над ее чувствами Эрколе Строцци!), что ее любовь действительно расцвела. День и ночь прошли в приятном возбуждении. Лукреция не могла понять, как можно управлять своими эмоциями, исходя из холодной расчетливости, как это делала маркиза д'Эсте по отношению к мужу своего ребенка. Лукреция знала, что семейство д'Эсте не волнует судьба зятя, они даже позволяли себе отпускать шуточки в его адрес. Надо же умудриться так опозориться! Однако такое отношение к маркизу только усиливало симпатию к нему Лукреции и превращало в своего рода героя, пострадавшего по вине обстоятельств. Она немедленно вызвала Анджелу Борджиа, доверенное лицо в сердечных делах, и начала искать способы, как помочь Гонзага.

Довольно скоро она находит возможность (оставшуюся неизвестной) отправлять маркизу письма и лекарства. Никто из феррарцев не имел к этому никакого отношения, и мы так бы никогда и не узнали об этом, если бы сам Франческо Гонзага впоследствии не упомянул о помощи, оказанной герцогиней. Она писала Гонзага и заказывала молитвы в монастырях. Она и сама молилась в монастыре Святого Доминика, хотя чувствовала себя неважно из-за новой беременности. Нечего и говорить, что Лукреция не могла позволить себе отойти от дел именно в тот момент, когда маркиз более всего нуждался в ее помощи, а д'Эсте поручили управление делами государства. Свойственное ей чувство здравого смысла вызывало такое уважение, что, не побоявшись оставить герцогиню одну, кардинал Ипполито, дрожавший от нетерпения немедленно применить свои военные таланты, двинул армию против венецианцев.

При попутном ветре венецианский флот плывет по реке По в Адрию. Над Феррарой нависла угроза. Кардиналу Ипполито предоставляется шанс показать себя в полном блеске, и он максимально воспользовался предоставленной возможностью. Кардинал бросается в бой, словно настоящий военачальник. Приняв на себя командование, он отдает приказы, руководит наступлением и устраивает засады в соответствии с выработанной стратегией. Целый день продолжалось сражение. Между атаками Ипполито отправляет сообщения в Мантую и Феррару. Изабелла получила коротенькое послание, которое заканчивалось словами: «…к вечеру венецианцы будут окончательно разбиты». Вечером была одержана величайшая победа: захвачены 18 галер, 5 кораблей, вооруженных тяжелой артиллерией и 140 легкими орудиями, много пленных, оружие, знамена и другие трофеи.

Захваченные корабли поднялись по реке По и подошли к стенам Феррары. Герцог стоял на флагманском судне. Августовское солнце отражалось в позолоченных шлемах личной охраны д'Эсте. Знаки отличия знаменосца церкви, орлы династии д'Эсте, цвета победивших государств и флаги вражеской армии наполняли яркими красками этот августовский день. Стены Феррары заполнены зрителями. Трубы, флейты, мортиры и пушки переговаривались между собой, создавая праздничный шум. Альфонсо в великолепном наряде, украшенном драгоценными камнями, со спокойным достоинством благодарил подданных за поздравления, в то время как находившегося за его спиной кардинала, опять одетого в пурпур, распирало от гордости.