Кавказская война. - Ростислав Фадеев

В настоящее время русские действующие силы (кроме восточной окраины и саперов) составляют 556 батальонов и 232 эскадрона. На вышеприведенных основаниях при том же расходе в мирное время (с добавлением на некоторые предметы и без малейшего понижения в качестве войска, даже напротив) они составляли бы 780 батальонов (с ополчением 1280 батал.) и 340 эскадронов; несмотря на сбор ополчения, меньшее число рук было бы оторвано от производительного труда и, наконец, военная служба стала бы в понятии русского народа тем, чем она должна быть — священным долгом, не разрушающим ничьей жизни.

Но кроме этих постоянных сил, не уступающих силам какого бы то ни было Европейского союза, учреждение народной армии с ополчением обратит всю Россию в военный стан. Если бы провидение готовило в будущем русскому народу испытания, соразмерные с величием его исторической судьбы, то наше отечество могло бы, при таких учреждениях, вооружиться, как теперь вооружается Пруссия, и встретить натиск, хоть всей Европы, неодолимой стеной вооруженных и устроенных людей. В 1812 году Россия готова была подняться до последнего человека, но всеобщий порыв принес мало пользы; война кипела полгода в пределах России, шесть губерний подверглись опустошению, и, наконец, враг был сокрушен, но без содействия земских сил. Один порыв тут немного значит; он вызовет партизан, но не сложит неприготовленного народа в регулярное войско, способное встретить врага лицом к лицу; между тем как при военном устройстве, соответствующем веку, при краткосрочной народной армии и ополчении, столько людей пройдет через их ряды, что вне списков военного министерства останется еще масса готовых бойцов. Конечно, они будут ограждены законом от произвольного призыва на службу; но бывают случаи, когда всякое право должно уступить заботе самосохранения; в таком положении находилась Франция в 1793 году, Россия в 1812 году, Америка в 1862 году. Располагая несколькими классами окончивших срок ополченцев и высшим сословием, прошедшим в большинстве через военную школу, можно выставить не только сокрушающую земскую силу, но сформировать, без проволочки времени, 4-е и 5-е батальоны, то есть усилить и без того громадную армию еще на две трети; в таком крайнем случае можно прибавить и к регулярной кавалерии, составленной из донцов, по два эскадрона готовых всадников на полк; а запас нашей иррегулярной кавалерии неисчерпаем. Организованный подобным образом восьмидесятимиллионный народ можно смело назвать непобедимым.

В главных чертах военно-народное устройство наше может быть осуществлено в короткий срок времени — в четыре года, считая один год на предварительные меры. В эти 48 месяцев три разряда ополчения были бы готовы; пехота была бы переформирована и доведена до желательной численности еще прежде. Только переустройство кавалерии требует десяти лет; но в крайнем случае на усиленную армию достаточна и нынешняя кавалерия, особенно сопутствуемая тучей превосходной нестроевой конницы, какую Россия всегда выставит.

С образованием народной армии и ополчения Россия будет в состоянии встретить победоносно силы какого бы то ни было Европейского союза. Можно сказать положительно, что никакая сборная союзная сила, при одинаковой численности, не равняется такой же силе однородной. Тут происходит то же, что в борьбе одного силача с двумя или тремя обыкновенными людьми. Силы этих людей, в сложности, может быть, превосходят силу противника, но они никак не могут взяться за него так, чтоб усилия их слились в одном мгновении, между тем как каждый взмах силача опрокидывает всякого из них отдельно. Не говоря уже о различии видов и целей, о разнице в приемах, о нарушении связности действий самолюбием каждого союзника порознь, о трудности сохранить единство в армии, имеющей несколько голов; но самое сосредоточение сил со стороны большого союза представляет такие затруднения, что решительный противник, думающий одной своей головой, почти всегда может предупредить врагов, не дать им соединиться. Конечно, при большом сосредоточении сил на западной границе нам нельзя уже будет действовать наступательно с других пределов; но этого и не нужно; достаточно стать на этих пределах в оборонительное положение, занять их такой силой, чтобы неприятель не мог рассчитывать на верные и быстрые успехи по окраинам; ввиду большой действующей армии ему также нельзя будет отделять много людей на второстепенные предприятия. Десанты могут беспокоить нас, но только столкновение сухопутных масс в Центральной Европе решит окончательно, кто прав и кто виноват, решит судьбу окраин, как и главного театра войны, точно так, как Кениггрец[104] решил участь Италии.

В сухопутной европейской войне обладание Царством Польским дает нам, при равных силах, огромный перевес над противниками. Этот передовой мыс Русской Империи, выдающийся в Европу клином, как бастион, между Австрией и Пруссией, составляет в наших руках, как всем известно, несравненный операционный базис. В случае войны с Австрией или с Пруссией[105] наша армия, обладающая течением Вислы и расположенными по ней крепостями, не может быть обойдена ни с какой стороны. Враги могут атаковать нас только с лица, с самого дальнего рубежа империи, между тем как наша армия очутится несколькими переходами в сердце враждебной земли, парализуя разом половину ее владений: в прусской войне — все, что лежит на восток от Одера; в австрийской — всю Галицию и большую часть Венгрии. При хорошем начальствовании и решительности с нашей стороны своевременное соединение таких союзников, как французы или итальянцы, с австрийцами совершенно невозможно; союзным армиям пришлось бы принять бой порознь, одной за другой: разве соседи наши стали бы отступать к противоположному пределу своей территории для сближения с друзьями, отдавая без выстрела важнейшие области. Даже в случае союза против нас двух смежных держав — Австрии и Пруссии, мы могли бы быстрым наступлением из Царства Польского стать между вражескими армиями и не допустить их до соединения.

Без сомнения, железные дороги дают теперь средство передвигать войска в союзной стране гораздо скорее, чем может наступать неприятель; но все же не так скоро, чтоб армия, собирающаяся в Савойе, или даже в Венецианской области, могла оказать своевременно помощь армии, расположенной на Карпатах, против врага, выступающего из Радомской губернии.

Сила России заключается исключительно в сухопутной армии. Наш флот может иметь оборонительное значение, избавить нас в военное время от расходов на содержание одной или двух лишних дивизий в балтийском и черноморском бассейнах, что при существовании ополчения не составляет слишком большой разницы; но такой роли, которая могла бы положить что-нибудь на чашку весов в большой европейской войне, он никогда не имел, и впредь не будет иметь, пока мы не добьемся исключительного обладания одним из смежных морей, не запрем его. Тогда другое дело, тогда наш флот будет в состоянии спокойно развиться в своем недоступном убежище и в случае надобности вылететь оттуда, нанести удар и опять скрыться. Но и тогда мы не будем морской державой в том смысле, как Англия, Америка или даже Франция; наши морские силы, как бы они велики ни были, разделенные на две половины между Черным и Балтийским морем, никогда не могут равняться силам державы, которая владеет берегами океана и потому может сосредоточивать свои флоты. Без сомнения, великий народ не может обойтись без некоторой морской силы для поддержания своих интересов на чуждых берегах для того, чтобы быть в состоянии, в случае морской войны, вредить неприятелю своими крейсерами; но все это вещи второстепенные, не влияющие ни на волос на участь великих международных споров. Для таких назначений у нас есть достаточно военных судов. Нам желательно иметь еще небольшую эскадру на Тихом океане, на берегах которого развивается понемногу русское могущество, желательно содержать полицию на Черном море, но и только покуда. По нашему крайнему понятию, воображать, что развитие нашего флота в нынешних обстоятельствах, может иметь какое-либо влияние на русское международное могущество, значит совершенно не понимать военного дела. Содержать большой флот, который все-таки никогда не будет равен союзному, даже отдельно французскому или английскому, и который поэтому должен будет при первом выстреле скрыться в порты; отнимать для содержания его нужные суммы у сухопутной армии, в которой заключается действительная сила, значило бы перелагать расход с производительной почвы на непроизводительную. Если б я обладал магической силой создать одним словом, с началом войны, или наш бывший, действительно превосходный и геройский Черноморский флот, одаренный всеми новейшими усовершенствованиями, или лишний корпус хороших войск, то я не поколебался бы ни на минуту и создал бы корпус. Черноморский флот мог бы иметь великое влияние на второстепенные события востока, особенно в мирное время; он часто мог бы доставлять торжество нашему народному самолюбию; но в военное время не мог бы оказать решительного влияния на события. Слишком ясно, что судьба востока зависит не от побед на востоке, морских или сухопутных, между тем как присутствие одного лишнего корпуса на поле европейской битвы может решить восточные и западные дела, вопрос о Черном море и всякий другой.