Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая

– Начинайте! – велел Столпосвет. – И пусть боги рассудят вас, пусть Перун Громовержец отдаст победу тому, чья правда!

Противники сошлись. Оддлейв напал первым: несправедливое обвинение жгло его и наполняло ядом воздух, которым он дышал. Но помнил он и другое: если он будет побежден, то умрет, опозорив свое имя и оставив обвинение в наследство жене и будущему ребенку. А этого Оддлейв не мог допустить. Мысль о ребенке, которого он еще не видел, делала каждый его удар сильным, а каждое движение – осторожным и рассчитанным.

Гриди, бояре, простолюдины, славяне и скандинавы плотным кольцом окружили площадку поединка и молча наблюдали. Здесь было не так, как на схватках в Медвежий велик-день, когда зрители бьются об заклад о победителе и криками подбадривают своих. Здесь закладом были жизнь и смерть, честь и бесчестье. В тишине слышался только звон двух мечей и дыхание противников; никто из зрителей ни звуком не смел оскорбить выражение воли богов.

Скоро даже женщинам стало ясно, что Оддлейв намного превосходит своего противника и силой, и уменьем. Скандинавы мечом зарабатывали себе на жизнь, и сейчас Оддлейв был гораздо ближе к тому, чтобы сбросить с себя обвинение, чем Коснятин к тому, чтобы его подтвердить.

Понимал это и сам Коснятин. Он отступал все дальше и дальше; застывшее, спокойное и жестокое в своем спокойствии лицо Оддлейва внушало ужас и ему, и всем вокруг. В мече Оддлейва был бог-воитель. Мощным ударом он разрубил щит Коснятина до середины, до позолоченного умбона. Коснятин в ответ ударил его по щиту, но меч его застрял в щите Оддлейва. Оддлейв сильно рванул щит, и меч Коснятина сломался возле самой рукояти. По толпе пронесся вскрик – один из противников лишился оружия, поединок можно кончать.

Но Коснятин не собирался уступать и выхватил из-за пояса секиру. Оддлейв отбросил свой разрубленный щит, обеими руками перехватил меч и с размаху ударил Коснятина по плечу. Клинок рассек кожаный доспех с нашитыми железными полосками и ранил ключицу. Коснятин пошатнулся, а Оддлейв с силой дернул меч на себя, и Коснятин упал на колени.

Он пытался подняться, но Оддлейв мгновенно толкнул его в грудь и опрокинул на землю. Толпа снова вскрикнула, а Оддлейв коленом прижал противника к земле, отложил меч и выхватил с пояса нож. Всем было ясно, что Коснятину осталось жить считанные мгновения, новгородцы были бледнее полотна, но никто не смел вмешаться в божий суд.

Но Вышеслав не выдержал. Он видел от Коснятина мало дружбы, но не мог видеть, как варяг лишит жизни его родича.

– Мати! – вскрикнул он, обернувшись к княгине. – Останови его!

Боги подсказали ему, что делать. Оддлейв имел право отнять жизнь своего противника, и едва ли он послушался бы кого-то, кроме княгини.

– Оддлейв! – крикнула она на северном языке. – Оставь ему жизнь!

Оддлейв задержал руку с ножом возле самого горла Коснятина и поднял голову. Лицо его изменилось, вместо привычного спокойствия на нем была холодная жестокая решимость.

– Почему я должен оставить ему жизнь, Мальфрид? – спросил он, глядя на княгиню. – Он-то не оставил бы мне жизни, повернись дело иначе.

– Он родич моего сына. Мой сын просит за него. Он выкупит его жизнь. Ты должен выкупить жизнь Коснятина, если она тебе нужна! – сказала княгиня, обернувшись к Вышеславу.

– Мы дадим тебе выкуп! – опомнившись, крикнул Столпосвет. Он понимал, что смерть Коснятина меньше всего поможет миру между варягами и словенами. – Проси, чего хочешь! Княже, не поскупись!

– Я дам ему полную виру, как за убитого дают, – сорок гривен, – предложил Вышеслав. Оддлейв покачал головой. – Два села дам богатых на вечное кормление! – торопливо добавил Вышеслав. Он лихорадочно перебирал в уме свои богатства, но не знал, что еще предложить за родича.

Оддлейв снова покачал головой.

– Да чего же ты хочешь? Сам проси!

– Я хочу одного, – заговорил Оддлейв. – Я оставлю жизнь этому человеку, если ты, княже, поклянешься быть другом мне и не верить наветам. Если ты поверишь, что я не замышлял измены и всегда был верен тебе. Ты оставишь мне мое место здесь и мою дружину. И ты будешь верить всем, за кого я поручусь. Если же нет, то мою порушенную честь нельзя выкупить серебром.

– Я согласен! – воскликнул Вышеслав. Ему показалось, что Оддлейв просит слишком мало.

Оддлейв выпустил Коснятина и встал, убрал в ножны оружие. Коснятин по-прежнему лежал на земле. Люди подбежали к нему, подняли его; он был бледен, вся грудь его была залита кровью из раны на плече. Торопливо перевязав, его повели в крепость. Новгородские бояре шли за ним, стараясь не глядеть на Оддлейва. Ильмера утирала слезы – только теперь, когда муж ее был оправдан, она впервые заплакала. А Столпосвет был мрачен – родство с варягом оказалось трудным. И немало, видно, бед ему еще предстоит принять. Но видя счастье своей дочери, Столпосвет понимал, что она никогда не оставит своего варяга, даже если отец ее потребует этого.

После поединка Оддлейв ярл снова стал хозяином в Княщине. Но Вышеслав со своей дружиной по-прежнему оставался его гостем: больше ему было негде поместиться, а уезжать из Ладоги казалось еще рано.

Город понемногу оживал, беглецы теперь уже все вернулись из лесов, но многие дворы так и оставались мертвыми пожарищами. Развалины и черные угли по-прежнему бросались в глаза повсюду. Зрелище запустения стало привычно и уже не ранило взор, но наполняло душу тоской.

Пусто было и на пристанях, речные волны понемногу смывали обгорелые остатки сожженных Эйриком ладожских ладий и лодок. Все ремесла самой Ладоги были разорены, и ладожанам нечем было торговать с чудинами. Уцелевшие жители спешно ладили рыболовные снасти, подолгу пропадали в лесах, стремясь запастись на зиму рыбой, дичью и теплыми шкурами. Разрушенные кузни и мастерские так и лежали неподнятыми.

А воды нижнего течения Волхова тревожили только долбленки местных рыбаков. Ни один торговый корабль не шел ни в Варяжское море, ни из него. Мир был нарушен, торговля прервана, и многие купцы из разных русских городов, прежде торговавшие с севером, теперь искали себе других путей.

В Княщине было невесело. Погорельцы, сироты и всякие просители толпами осаждали князя. Дел было невпроворот: требовалось восстанавливать Олегову крепость, заново отстраивать Ладогу, снаряжать корабли. Нужен был новый посадник, потому что Дубыня был слишком изранен и не вставал с лежанки. Вышеслав пару раз заходил к нему и убедился, что дух старого воеводы был сломлен: он больше не считал себя достойным править Ладогой, которую не сумел отстоять.