Ты самая любимая (сборник) - Эдуард Тополь

А в квартире Ванечки вокруг лампы и сухой липучки жужжали мухи, налетевшие сквозь разбитое окно.

— Ты с ума сошла! — говорила Зина. — Как ты можешь его усыновить?

Ваня, голый, в одном памперсе, ползал, пыхтя, по полу и катал игрушечный паровоз. Садился на попку, сосал палец, смотрел на Надю и Зину и снова катал свою игрушку.

Надя, потная от жары, вручную стирала в тазике его майки, рубашки и носочки и развешивала на протянутой через кухню веревке.

— Ну что ты молчишь? Отвечай! — требовала Зина.

— Откуда я знаю?! — нервничала Надя. — Я его не отдам, и все! Ты лучше окно заклей! А то мухи налетели — ужас!

— Чем заклеить?

— Не знаю, — продолжая стирать и утирая пот со лба, сказала Надя. — Поищи сама.

Зина, болтая, стала рыться в ящиках кухонного шкафа:

— Представляешь, шестьсот человек отсеяли! Шестьсот! Нас осталось сто тридцать! Сто тридцать на пятнадцать мест — это сколько? Девять на место…

Тут Зинка вдруг сняла с себя платье, Надя от изумления даже стирать перестала:

— Ты чё делаешь? Сдурела?

— Ну жарко — не могу! — объяснила Зина. — Тридцать градусов!

В квартире, как и во всей Москве, было действительно ужасно жарко, но Надя показала на Ванечку, который уселся на полу и уставился на Зину.

— Тут ребенок!

— Ну он же ребенок! Чё ему? — ответила Зина и обратилась к Ване: — Ты чё смотришь, пацан? Давно голых сисек не видел? Давай катай свой паровоз! Ту-ту, Ваня! Ту-ту!

Ваня послушно покатил свою игрушку.

А Зина, роясь в ящике с молотком, плоскогубцами и другим инструментом, вдруг сказала:

— Ой, Надь, я соску нашла! Вань, держи свою соску!

Ваня обрадованно схватил соску и хотел сунуть в рот, но Надя выхватила ее, сказала Зине:

— Идиотка! — И Ване: — Подожди, Ваня, я вымою, грязь нельзя в рот!

Ваня стал реветь.

— Ага! — сказала Зина. — А ползать по полу и совать пальцы в рот — можно? Да замолчи ты, Иван!

Надя отдала Ване чистую соску, и тот счастливо замолк. А Надя опустила бретельки своего сарафана, сказала, колеблясь:

— Может, и мне раздеться? Ужас как жарко…

— При мужчинах?! Даже не думай! — мстительно сказала Зина. — Мы вообще к экзаменам будем готовиться? Я для чего пришла? Нам нужно этюд репетировать, иди сюда! — И, решительно подхватив Ваню, отнесла его в гостиную, поставила в манеж. — Стой и смотри! Ты такого в жизни не видел!

Порывшись в своей сумке, Зинка вытащила аудиокассету, вставила в «Акаи», что стоял на тумбочке рядом с телевизором, и включила. Квартира огласилась громкозвучной «Ламбадой». Зинка с ходу врубилась в ритм и на пару с Надей стала исполнять музыкальный номер-этюд а-ля финал фильма «Чикаго», где две враждующие героини исполняют дуэтом искрометный финальный танец и песню. При этом в качестве реквизита Зинка использовала все, что попадалось под руку, — Ванины игрушки, подушки с дивана, одежду Игнатьевых из шкафа…

Ваня, глядя на них, счастливо смеялся и пританцовывал в манеже.

А Зинка, войдя в раж, влезла на подоконник.

— Зин! Сдурела? Ты голая! — крикнула ей Надя.

Но Зина, танцуя и выпендриваясь, заявила:

— Я не голая. Я обнаженная звезда экрана! — И, стоя на подоконнике лицом к улице, даже руки раскинула: — Смотрите все! Сибирская звезда экрана Зинаида Шурко!

Именно в этот миг внизу остановилась милицейская машина, майор Никуленко посмотрел вверх и изумленно застыл, а вместе с ним вышли из машины и застыли в изумлении еще две дамы — крупная, как Нина Русланова, инспекторша Службы опеки и тощая, очкастая медсестра-практикантка с дерматиновым чемоданчиком в руке.

— Эт-то еще что? — сказал майор, глядя на позирующую Зинку.

А Зинка, стоя на подоконнике, испугалась:

— Ой, блин! Милиция! — и спрыгнула на пол.

— Да это мой знакомый! — сказала Надя, глянув в окно. — Очень хороший дядька, денег мне дал.

— Он чё? К тебе идет?

Зинка наспех оделась, обе торопливо собрали разбросанные повсюду вещи. Надя подхватила на руки Ванечку, но тут же и отстранила его от себя.

— Фу! Ваня, ты же обкакался! Боже мой…

На вытянутых руках Надя унесла Ваню в ванную, включила там воду.

В дверь позвонили, Зинка крикнула:

— Открыто!

Вошел майор, за ним инспекторша Службы опеки и практикантка.

— Так! Уже притон тут устроили! — сказал Зинке майор. — Кто такая? Проститутка?

— Да вы что! — испугалась Зина. — Это я случайно, я окно заклеивала.

— Голая? Паспорт!

— Да я не тут живу, я в общежитии, во ВГИКе.

— Вот там и танцуй! А тут чтоб твоего духу не было! Где ребенок?

Зина метнулась к ванной:

— Надь!..

Надя на вытянутых руках вынесла из ванной голого и мокрого Ванечку с соской во рту.

— Зин, памперс и полотенце! Быстро! — сказала она и, увидев Никуленко и прочих: — Ой, здрасте! Извините!

Майор взял у нее Ванечку, передал инспекторше. Та уложила голого ребенка на стол и, открыв дерматиновый чемоданчик, достала из него весы, сантиметр, складную линейку, стетоскоп. Затем стала профессионально обмерять и слушать мальчика, бесцеремонно вертя его на столе и диктуя медсестре-практикантке:

— Пишите. Рост… Вес… Дыхание чистое… Объем грудной клетки…

Ванечка, лежа перед ней на спине, с любопытством рассматривал ее.

Медсестра, сев за стол, записывала, заполняя какую-то форму.

— А вы кто? — пришла в себя Надя.

— Не мешайте! — сказала инспектор, открыла у Ванечки рот, пощупала пальцем десны и продиктовала: — Верхних зубов нет, а внизу четыре растут и три на выходе. — Затем пощупала у Ванечки мошонку и оттянула пипиську. — Так, теперь тут. Яички сформированы, обрезание не произведено…

Ваня, опомнившись, принялся реветь.

Но инспектор не обратила на это внимания, спросила:

— Ребенок крещеный?

Надя схватила Ванечку со стола:

— Я его не отдам!

— Никто и не забирает, — сказала инспектор. — Мы взяли его на учет. По закону, если в течение месяца не найдутся родственники, имеющие право на опеку, ребенок пойдет в детдом. А в какой, мы определим, исходя из его здоровья. Он здоров? Прививки сделаны? Где его медицинская карта? Вы ему кем приходитесь?

— В том-то и дело — никем! — вставил майор. — Я вообще не знаю, как на нее можно оставлять…

— Есть законы, товарищ майор. Вы их знаете, — сухо сказала инспектор и в упор посмотрела майору в глаза, между ними явно происходила какая-то скрытая борьба или противостояние. — И как бы на меня сверху ни давили…

— Но она несовершеннолетняя, ей семнадцать лет, — сказал майор.

— Ничего, мы в семнадцать лет целину поднимали, — отрезала инспектор. И, складывая свои инструменты в чемодан, повернулась к Наде: — Мы из районной управы, из Службы опеки. Запомни: летом у мужчин паховая область больше всего потеет. Нужно мошонку и пипиську постоянно вазелином смазывать и тальком присыпать. Понятно?

— П-п-понятно…

В тылах улицы, во дворе, на флигеле какого-то дома висела вывеска: «ДЕТСКАЯ МОЛОЧНАЯ КУХНЯ». Перед кухней стояла небольшая очередь мамаш, бабушек и дедушек с детскими колясками и без таковых.

— Доллар уже шесть рублей! И все дорожает! Еще неделю назад памперсы были по двести за пачку…

— А пюре? На «Коломенской» я сама брала «Хипп» по восемь рублей за банку. А вчера прихожу — уже двенадцать!..

— Нет, импортные подгузники — чистое разорение! Я их только на ночь подвязываю! А днем — в марлевых походит! И преет меньше, и вообще…

— В супермаркетах все продукты ненатуральные, а чистая химия и эта, как ее, генетика!..

Слушая эти разговоры, Надя со спящим Ванечкой на руках медленно двигалась в очереди к молочной кухне.

— А незя детям импортное давать, незя! — говорил кряжистый дед, стоявший за Надей. — Вы чё, бабы? Вы Жириновского послушайте! Американцы же нам сплошную отраву гонят! Чтобы нас тут до конца извести!..

— А слыхали, как в Магадане детей потравили? — сказала другая женщина. — Сорок человек в больнице…

— Потому что срок давности нужно проверять. Перебивают срок давности…

Вслед за какой-то мамашей Надя зашла в молочную кухню.

Здесь очередная мамаша предъявила продавщице рецепт из поликлиники и назвала имя своего ребенка:

— Герасимов Михаил.

Продавщица повела пальцем по списку:

— Гаврилов… Галкина… Ганушкина… Герасимов — есть! — Отметила в списке галочкой и спросила: — Что берем?

— На два дня можно? — сказала мамаша.

— Пока есть, берите… — Продавщица отметила в списке. — На два дня. Что берете?

— Два творожка, два кефира и молоко.

Продавщица подала два пакетика «Агуши» с творогом, две бутылочки кефира и полулитровый пакет с молоком. Мамаша отошла, уступив Наде место у прилавка.

— Игнатьев Ваня, — сказала Надя.