Атомная крепость (Книга 2) - Иван Цацулин

- Мы слушаем вас, - напомнил Соколов.

- Я пришел туда... Меня интересовал другой человек, он был одет в форму советского полковника... Он сказал: "Я от отца Геронтия", - и ему открыли дверь, - сбивчиво объяснял Тимур Рахитов, холодея при мысли, что ему могут не поверить и на этот раз, и боясь, что вот сейчас он может случайно проговориться насчет Ирэн Грант - и тогда придется рассказать все-все, а этого он не хотел, не мог...

- Он сказал: "Я от отца Геронтия", - и ему открыли дверь, - топтался на одном месте Тимур.

Чекисты молчали, слушали, внимательно смотрели на него.

История Тимура в новой версии выглядела так: на Ленинградском вокзале он случайно обратил внимание на незнакомого полковника, который как будто прятался, делая вид, что читает газету "Известия", очень долго сидел так на скамеечке, а потом сорвался с места и, озираясь, на ходу вскочил в вагон скорого поезда, - по просьбе Соколова Тимур обстоятельно описал внешность заинтересовавшего его полковника. Почему-то, Тимур сам не знает почему именно, человек этот показался ему подозрительным. Неожиданно в Тимуре взяло верх мальчишество, и он, к стыду своему, принялся играть в шпионов и сыщиков: не долго размышляя, сердясь, что подозрительный незнакомец "провел" его, бросился на аэродром и... все остальное товарищу полковнику известно. Поняв, что он стал жертвой своей мальчишеской выходки, для которой к тому же не было никаких разумных оснований, выходки, закончившейся для него печально, Тимур решил скрыть от родных и друзей свой визит на берега Невы. Да, это верно - вчера на даче Нарежных он заметил того старика, наверное, достойного человека - плохих людей Нарежные не принимают, - пришел в отчаяние, что его несолидная выходка станет известна и, таким образом, он "потеряет лицо" в семье любимой девушки, на которой мечтал жениться. Вот и все! Лица чекистов прояснились.

- Давно бы так, а то задаете нам загадки, - благодушно улыбаясь, сказал полковник Соколов. - Насчет девушки не беспокойтесь, мы ей о ваших "подвигах" не скажем. Впредь будьте осмотрительнее - мальчишество иногда до добра не доводит. Мы беспокоились за вас, а на поверку вышло беспокоиться-то и не о чем.

Пропуск отмечен, Тимур распрощался и ушел, ушел в полной уверенности, что удачно придуманная им история оказалась правдоподобной.

На докладе у генерала Тарханова Соколов откровенно признал профилактики не получилось. В процессе беседы с юным Рахитовым дело приняло серьезный оборот и совершенно отчетливые контуры.

- Операция "Шедоу"?

- Да, товарищ генерал. Как только Тимур Рахитов стал рассказывать нам свою басню - сделались очевидными весьма важные для нас обстоятельства... Разведка Аллена Харвуда, видимо, убеждена, что мы ничего не знаем о ее агенте Мордехае Шварце, и решила использовать его, заслав на нашу территорию.

- Этот шаг разведки доказывает: молодчики Харвуда не подозревают о провале маршрута "Дрисса", о разоблачении нами Софьи Сатановской и ее дядюшки Мордехая Шварца, - заметил Тарханов.

- Мордехай Шварц получил визу на въезд в Советский Союз как турист, воображая, что раз мы ничего не знаем о Сатановской, то, естественно, понятия не имеем и о нем, - продолжал полковник Соколов. - И вот он осчастливил нас своим визитом. Сойдя в Ленинграде с борта привезшего его парохода, сей "турист" еще днем добрался до квартиры некоей Тамары Лиховой и притаился там. Установив, к кому он пожаловал, наш сотрудник стал спокойно дожидаться его выхода. Появление в той же квартире Лиховой второго человека, пришедшего туда в форме полковника Советской Армии, сотрудник нашего Ленинградского управления не зафиксировал, об этом мы только сегодня узнали от Рахитова.

- Вы доверяете этой части "басни" Тимура Рахитова? - осведомился Тарханов.

- Да, Виктор Васильевич. Почему? Потому, что молодой Рахитов очень точно описал внешность этого второго посетителя Лиховой. Судя по портретному описанию внешности этого субъекта - мы с вами знаем его.

- И кто же это?

- Грин, руководитель операции "Шедоу", - твердо сказал полковник Соколов.

Тарханов задумался.

- Что же, это вполне логично, - заговорил он наконец. - И встреча Грина с Мордехаем Шварцем означает... - он вопросительно взглянул на полковника Соколова.

- ...Что Шварца перебросили к нам для выполнения какого-то задания разведки... На явке у Лиховой Шварц получил конкретное задание непосредственно от Грина... Какое задание? Об этом мы сейчас имеем возможность судить - Мордехай Шварц из Ленинграда отправился в Москву и тут в первую очередь навестил друга своих детских лет, артиста-пенсионера Пищика-Нарежного.

- Ясно. С "Шедоу" у них не вытанцовывается, - заметил Тарханов. Решили зайти с фланга, с помощью Мордехая Шварца как-то подобраться к инженеру Семену Нарежному, а через него проникнуть в группу Ландышева. Ну, тут все понятно. Но вернемся к Тимуру Рахитову, - почему вы говорите, что с профилактикой у вас не получилось? В чем же дело, вы его в чем-то подозреваете?

- Да, товарищ генерал. Как только я понял, кто был второй гость Лиховой, - я насторожился. В самом деле, можно ли быть уверенным в неожиданном переплетении имен: старый шпик Мордехай Шварц, резидент Харвуда - Грин и юноша Рахитов, свой человек в семье Семена Нарежного, ближайшего помощника инженера Ландышева. Грин примчался в Ленинград для того, чтобы лично встретиться там со своим агентом Шварцем, а затем туда в то же самое время пожаловал молодой Рахитов? Нет, нет, Виктор Васильевич, я вовсе не утверждаю, что этот юноша причастен к разведке Харвуда... Он чего-то боится и что-то упорно скрывает. Его рассказ о встрече со стариком, то есть со Шварцем, шит белыми нитками от начала до конца; причина неожиданной поездки в Ленинград не вызывает ни малейшего доверия... Совершенно очевидно - Тимур Рахитов не говорит правды, вместо одной лжи наскоро придумывает другую, новую.

- Рахитов... Рахитов... - генерал Тарханов вспоминал. - Его отец работает... - Он назвал учреждение, в котором тот работал.

Полковник Соколов подтвердил:

- Да, тот самый.

- Несколько странно, - генерал покачал головой. - Что вы думаете относительно близости Тимура Рахитова с семьей инженера Нарежного? Он, кажется, хочет жениться на его единственной дочке?

Соколов усмехнулся.

- Мы с ней сегодня должны встретиться, - вот и посоветуемся. Не легко ей будет, но... Я с ней поговорю откровенно.

- Правильно, поговорите, - одобрил генерал Тарханов.

Скорбная фигура в черном появилась у калитки дачи Нарежных вскоре после того, как Ефим Саулыч, изнывая от скуки, принялся - в который раз! перечитывать "Сагу о Форсайтах". Отвлекаясь от чтения, Ефим Саулыч пытался решить важный вопрос: что бы такое предпринять, дабы хоть на час-другой оказаться среди оживленных, шумных, жизнерадостных людей. Сложившаяся с годами привычка, мудро именуемая учеными "жизненным стереотипом", зверски терзала ушедшего на пенсию артиста, не давала ему возможности нормально пользоваться заслуженным им отдыхом. Тишина угнетала его. Поэтому, услышав не очень уверенный звонок и увидев за калиткой незнакомца, Ефим Саулыч обрадовался. Каково же было его удивление, когда в стоявшем перед ним гражданине он признал Мордехая Шварца! Они не встречались целую вечность, с того самого времени, когда пацанами бегали по живописным, изрытым колдобинами и канавами окраинам Одессы. Они как-то незаметно разошлись в жизни и вряд ли за все это время один из них хоть раз вспомнил о другом. Во всяком случае, из памяти Ефима Саулыча высокомерно-заносчивый мальчишка Шварц исчез начисто. И вот теперь, когда прошли десятилетия, тот стоял перед ним собственной персоной и без всякой прежней фанаберии дружески протягивал к нему руки. Словно детство, горькое, но все же неповторимое, единственное и потому радостное, вошло с ним на обширную застекленную веранду дачи Нарежных. От природы добрый и хлебосольный, Ефим Саулыч не знал куда и посадить вестника детских лет, суетился у стола, подавал команды своей Эмилии... Неожиданный гость казался страшно расстроенным, встреча с другом ребяческих игр, должно быть, разбудила в нем давно уснувшую юношескую сентиментальность, воспоминания и переживания сейчас буквально распирали его. Он сидел с трясущимися тубами, со слезами на глазах, не выпуская из рук носового платка, которым нет-нет да и смахивал набегавшие слезы.