Подземная пирамида - Ласло Леринц

– Ой, Сэм, бросьте эти злосчастные банальности! Разве вы не видите, что от них никакого проку? В моем случае все не так, как у других. Я не просто девушка-сирота, которую вырастили приемные родители. Мой отец умер три с половиной тысячи лет тому назад.

Что и говорить – тяжелый случай.

– Я бы не знала, что желать, и в том случае, если бы мой отец был только египтянином, жившим почти четыре тысячи лет назад. Представьте себе это, если можете. Хотя я думаю, что никому, кроме Ренни и меня, незнакомо это чувство. Отец, который умер тысячи лет тому назад! И если бы проблема была только в этом… Но ведь отец к тому же еще неземной человек… и неясно даже, человек ли он вообще.

– Конечно же, человек) – Почему? Потому что он похож на нас? Обезьяны тоже похожи!

– Ваш… гм… отец по отношению к нам… обладал… несравненно более высоким интеллектом.

– Это мне ничего не говорит. Более высокий интеллект – еще не доказательство, что он человек. И, в конце концов, остается самый важный вопрос: кто такая, собственно, я.

Я опустил голову.

– Я появилась на свет в результате скрещивания неизвестного существа с человеком. Это, несомненно, свидетельствует о моей человеческой природе. Ведь общеизвестно, что животное и человек не могут иметь совместных потомков.

– Вот видите!

– Тем не менее, я не совсем человек. Посмотрите на мою голову, – и с этими словами она склонила голову, отведя рукой в сторону копну волос. – Как игральная кость, только намного больше.

Она, действительно, была такой.

– И ребра у меня, как тюремная решетка, и голосовых связок нет. Что вам еще надо? Я и человек, и не человек.

– Вы ведете себя совершенно как человек, – сказал я, улыбаясь в замешательстве.

– Конечно, меня же всему научили. Но я еще с детства с трепетом наблюдаю за собой, когда из меня временами рвется наружу нечто, несвойственное человеку. Нечто, чего я боюсь больше, чем кто бы то ни было…

– Что вы имеете в виду?

– Даже не знаю. Только когда я впервые увидела своего отца, то во мне возникла уверенность, что есть во мне что-то и от его генов, причем немало. И гены эти несут послание, послание неведомого мира. И что однажды… однажды… я буду вынуждена повиноваться этому посланию) – Вы видели вашего… отца?

– Иму? Естественно. Почему бы мне его не видеть? Видела, и не раз…

– И что вы чувствовали?

– Что я чувствовала? – спросила она задумчиво. – Вначале, полагаю, только отвращение…

– Отвращение?

– Вы удивлены? Я тогда еще была школьницей. И я никогда не любила мумии, хотя благодаря профессии моего приемного отца у меня были все возможности вволю насмотреться на них, При виде Иму я просто почувствовала гадливость. Он был ужасен. И еще ужаснее было сознание того, что этот кошмар, этот жалкий образчик гниения и разложения плоти – мой отец. Меня и сейчас еще пробирает дрожь при одном воспоминании об этом!

– А позже?

– Позже? Позже я успокоилась и долго разглядывала его через стеклянную крышку. Любопытно было, кто он был такой, как он жил? Любил ли когда-нибудь, были ли у него жена, дети… мои братья и сестры. Забавно, да?

– Вовсе не нахожу это забавным.

– Тем не менее, это так. Чуть ли не четыре тысячи лет. Но он – мой настоящий отец!

Она устремила свой взгляд на липы к продолжала:

– Еще позднее я стала в себе что го замечать. А именно, что я не такая, как Ренни. Какая-то другая.

– Другая?

– Ренни живет только своей задачей. Он все делает для того, чтобы суметь долететь до планеты Красного Солнца и установить контакт между ними и Землей. Знаете, я иногда просто боюсь его.

– Боитесь Ренни? Она кивнула.

– Боюсь его. Никогда не забуду, что он сказал однажды, когда мы еще учились в начальной школе.

– Что же он сказал?

– Дети подрались, что в этом возрасте случается почти каждый день. Из-за чего-то одноклассники Ренни его поколотили. Не так, чтобы очень, просто всыпали ему немного. Ренни в слезах прибежал домой и, помнится, так и трясся от ярости. И без остановки орал, что еще посчитается с этой гнусной бандой, вот только вернется назад на планету Красного Солнца, приведет сюда тех и уничтожит вместе с ними все человечество. Тогда я даже как-то всерьез приняла его слова.

– Глупости! Ведь он был тогда еще маленьким мальчиком.

– Знаю. Только с тех пор я не в силах забыть яростного и угрожающего Ренни.

– Вы думаете, что это имеет какое-то значение?

– Не знаю. Несомненно одно: Ренни пошел в отца, а я в маму. Конечно, слова: я думаю, что в Ренни доминируют гены отца, а во мне – матери, – звучат как-то очень банально и буднично. Ренни хочет быть таким, как они, а я – человеком. И всегда хотела бы быть им. Пожалуй, в этом и причина того, что нам так и не удалось стать по-настоящему близкими. И интересы у нас совсем разные.

– Что вы изучаете? – спросил я, почувствовав облегчение от того, что мне, может быть, удастся отвлечь внимание от мучительной исповеди.

– Я учусь на медицинском факультете.

– А Ренни?

– О, Ренни интересует все. Он учился одновременно в техническом вузе и на философском факультете. Ренни – живая энциклопедия. Ведь ему нужно знать все. Ему нужно будет отчитываться перед ними, рассказать о нас!

Внезапно она повернулась ко мне.

– А вы?

– Что – я?

– Почему вы частный детектив?

– Спросите что-нибудь полегче. Чем-то наложить.

– Вам нравится то, что вы делаете?

– Когда как. Иногда я воображаю себя этаким борцом за социальную справедливость.

– Не издевайтесь.

– Я не издеваюсь.

– А сейчас?

– Сейчас? Просто спасаю свою шкуру.

– Вы думаете, вам все удастся?

– Попробую. Хотя положение мое далеко не завидное.

– Сколько вам лет, Сэм?

– Тридцать. Это так важно?

– Не знаю. У вас есть жена?

– Была. Но не будем говорить о ней.

– Как хотите. Как вы думаете, Ренни улетит?

– Если ракета в исправности и мы ее найдем, да. Вам жаль его?

Она сделала странное, едва заметное движение рукой.

– Конечно, хотя вернее… даже не знаю. Я уже говорила, что мы никогда не были особенно близки. И, в конце концов, для него будет счастьем, если он сможет улететь… думаю, и для остальных тоже.

– А вы?

– Я бы хотела полностью оставаться человеком. Совсем человеком. И охотно обменяла бы свои решетчатые ребра на обычные.

Потом вдруг лицо ее омрачилось.

– Все-таки, я немного боюсь, – сказала она. – Боюсь Ренни. И боюсь за Землю, а в последнее время и все чаще вспоминаю тот день, когда Ренни прокричал, что уничтожит человечество.

Тут неожиданно для самого себя я потянулся к ней и взял ее руки в свои.

– Это было очень давно, Сети… Ведь и Ренни все связывает с нами…