Новый Мир ( № 7 2006) - Новый Мир Новый Мир
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А. Г. Тышлеру (1892 — 1980) повезло: его не убили, как многих, не сгноили в тюрьме. А выставки — закрывали (или не открывали). После 1961 года он не получил ни одного заказа на оформление спектакля и в театре больше не работал.
“Машины будут писать стихи”. С Ильей Кормильцевым беседовал Анатолий Ульянов. — “ШО. Журнал культурного сопротивления”, Украина (Киев), 2006, № 1-2.
Поэт-текстовик “Наутилуса-Помпилиуса”, а ныне главред “Ультра.Культуры” на вопрос “Какой вам видится поэзия завтрашнего дня?” — ответил так:
“Написанной человеко-машиной и отражающей его восприятие пространственно-временной тюрьмы”.
На вопрос “С какими основными проблемами сталкивается сегодня современная литература?” — так:
“С той же, что и во все века, — со сном разума”.
Ностальгия по застолью. С Андреем Макаревичем беседовал Александр Чернов. — “ШО. Журнал культурного сопротивления”, Украина (Киев), 2006, № 1-2.
“ — Бело-зеленая обложка (речь идет о новой книге А. М. „Занимательная наркология”. — П. К. ) — это символ зеленого змия?
— Да нет же. Именно так выглядела этикетка „Московской” водки за два восемьдесят семь…”
Если мне не изменяет память, это же легендарная “андроповка”. “Символ зеленого змия”!..
Михаил Петров. Феномен Авербаха. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 1.
11 января исполнилось двадцать лет с тех пор, как умер выдающийся кинорежиссер Илья Александрович Авербах (1934 — 1986).
“…Авербах за свою недолгую творческую жизнь успел снять всего семь полнометражных художественных фильмов: „Степень риска”, „Драма из старинной жизни”, „Монолог”, „Чужие письма”, „Объяснение в любви”, „Фантазии Фарятьева”, „Голос”. Я не берусь профессионально разбирать кинотворчество Авербаха. Выскажу лишь дилетантскую точку зрения. Он, на мой взгляд, был, несомненно, выдающимся режиссером, есть в его фильмах безукоризненный вкус, масштабность проблем, точность пластики. Работавший во времена глухого застоя и сильнейшего цензурного пресса, он смог сформировать и проявить в своем киноискусстве не только безукоризненные нравственные позиции, но и собственный стиль — сдержанный, изысканный, элегантный. Фильмам Авербаха свойственна, мне кажется, высшая степень интеллектуализации, они от этого холодноваты, там не бурлит яркий „почвенный” киноталант, как, например, у Тарковского или Сокурова. Авербах был слишком культурен и из-за этого как бы несколько отягощен багажом мировой культуры. Может быть, он стал в кино отчасти даже жертвой своего безукоризненного художественного вкуса и блестящего ума. Недаром Пушкин сказал, что поэзия должна быть глуповата. Ставя перед собой задачи неимоверных масштабов, Авербах не всегда находил адекватные „спонтанные” пути их решения, он действовал от интеллекта и не мог в силу отягощенности культурой дать волю своему немалому таланту постановщика. Мне кажется, он и сам чувствовал это, страдал от этого. Рискну сказать, что главное его предназначение состояло не в киноискусстве, а в том, чтобы сделать произведением искусства свою личность. Вот в чем он достиг высочайшего, непревзойденного уровня. Это и есть, думаю, феномен Авербаха…”
Людмила Петрушевская. Стихи. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 1.
у Марии Каллас
пропал голос
это никого не касалось
кроме самой Каллас
и тех, кто любил ее голос
а сама Каллас
превратилась в малую малость
ее горло стало простая полость
в ней угнездился простой голос
соловей улетел
а клетка по имени Каллас
ночами ходила и петь пыталась
люди слышали
что бродит у нее по квартире
вроде бы радио с поисками в эфире
но и это ненадолго
задержалось
Поленов и народный театр. Письма В. Д. Поленова к Д. А. Толбузину. 1913 — 1923. Публикацию подготовили Елена Каштанова и Сергей Окулов. — “Русское искусство”, 2006, № 1.
Дмитрий Аркадьевич Толбузин (1877 — 1927) был писателем, юристом, а главное, режиссером Секции содействия устройству деревенских и фабричных театров. На средства Поленова в Москве был построен Дом театрального просвещения. В музее-заповеднике и ныне продолжается “театральная традиция” — в детских спектаклях играют потомки великого художника, сам видел.
Здесь впервые публикуется (из архива Е. А. Поленовой) чудесное письмо старшей дочери художника, Екатерины Васильевны, — Л. Веберу, мужу Марии Васильевны Якунчиковой-Вебер, которая была интересной художницей, ныне, кстати, весьма востребованной в Европе. С женой В. Д. Поленова, Натальей Васильевной, они были сестрами. “Бехово 17-го янв. 1913 года. <…> папа написал декорации. Наточка в белом кисейном платьице empire с синей бархатной шапочкой и рыжими локонами, затерянная в роскошном парке с возвышающимся дворцом, была очень трогательна. Когда появился зверь, весь театр начал кричать: „Он ее съест”. Долго не давали зверю говорить, но когда черный страшный зверь обратился в молодого красавца, одетого в черный бархат с белым пером, и он вдохновенно благодарил Аленушку за ее доброту и любовь, которая спасла его от чар колдуньи, — был неописуемый восторг. У многих были слезы на глазах. <…> Сошлись зрители всех окрестных деревень”.
А propos: “Русское искусство” существует уже два года, выходит и англоязычная версия, и гораздо более богатый, нежели “бумажное издание” (роскошная полиграфия!), Интернет-портал. Главный редактор — Ольга Костина, у “РИ” есть отделение и в Швейцарии.
Вячеслав Пьецух. Письма к Тютчевой. — “Октябрь”, 2006, № 1 <http://magazines.russ.ru/October>.
“Одним словом, путем не с кем поговорить. <…> Тогда я задумался о возрождении эпистолярного жанра, поскольку письма-то можно было писать кому угодно, хоть королеве английской, и куда угодно, хоть в будущее, вовсе не рассчитывая на переписку, и даже мои письма было не обязательно отправлять. Ведь тут одно лукавство, будто бы настоящее человеческое общение — это когда измученная душа говорит, а потом слушает, а потом опять говорит; настоящее человеческое общение — это когда твоя измученная душа безостановочно говорит.
Тем не менее с адресатом вышла некоторая заминка, а именно: я перебрал одну за другой уйму кандидатур. Писать Боруху Спинозе было слишком далеко, Пушкину — не по чину, академику Лихачеву — бессмысленно, потому что он не умней меня. В конце концов я остановился на Анне Федоровне Тютчевой, старшей дочери поэта и фрейлине императорского двора.
Этот выбор я объясняю тем, что, во-первых, все, связанное с Федором Ивановичем Тютчевым, мне остро интересно, хотя и глубоко чужд его оголтелый национализм. Во-вторых, мне до того понравились дневники Анны Федоровны, особенно в части религиозного субъективизма и воззрений на состояние русского общества, что я их четыре раза перечитал; причем с каждым разом меня все настоятельнее преследовало подозрение, что эти дневники писаны исключительно для меня. В-третьих, во внешности Анны Федоровны мне увиделось нечто родственное, даже родное — я вообще питаю слабость к таким хорошим русским лицам, несколько неказистым и акварельного свойства, но прямо-таки светящимся открытостью, внимательным умом и какой-то непривитой, потомственной добротой. Наконец, общение с женщиной (только потому, что она сообщительна) всегда предпочтительней общения с мужчиной, даже и выдающегося художественного дарования, потому что он предсказуем и чересчур безостановочно говорит его измученная душа.
Впрочем, еще можно было адресоваться к Цветаевой, Софье Ковалевской, Ларисе Рейснер, писательнице Тэффи, актрисе Бабановой, светской львице Смирновой-Россет и царевне Софье, но по здравом размышлении в каждой из этих замечательных дам обнаруживался изъян, понижавший, а то и сводивший на нет энергию отношения, и я им давал отвод. Царевна Софья была умна, но уж больно некрасива и деспотична, Цветаева ненормальная, Лариса Рейснер — злая фанатичка, вроде девицы де Теруань.
Итак, мне вздумалось завести переписку с Анной Федоровной Тютчевой, то есть в том смысле переписку, что я трактовал ее дневники как письма издалека…”
Владимир Рецептер. Булгаковиада. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 1.
От, собственно, мучительных жизненных перипетий великого драматурга и прозаика до — встреч с кинорежиссером Владимиром Бортко, к примеру. И — поминание стремительно уходящих один за другим в последние годы — актеров, режиссеров, художников.
