Кристальный грот - Мэри Стюарт

Бритаэль лежал у самой потайной калитки, лежал ничком, будто пытаясь заползти в нее. За ним по траве тянулась лоснящаяся, как след улитки, кровавая полоса. Он был мертв. Тот последний, отчаянный удар угодил в главную вену на горле, и жизнь истекала из него с каждым ударом сердца, когда он пытался ползти за помощью.

Часть пропитавшей мое одеяние крови принадлежала, должно быть, ему.

Я опустился на колени рядом с ним и убедился, что он мертв. Затем принялся перекатывать тело, пока, наконец, он не перевалился за край утеса и не отправился вслед за своим мечом в море. Пролитой же крови предстояло самой позаботиться о себе. Снова начинался дождь и, если повезет, кровь исчезнет еще до того, как кто-нибудь заметит ее.

Тайная калитка была по-прежнему открыта настежь. Я кое-как добрался до нее и встал, опираясь плечом о косяк. Глаза мои также были залиты кровью. Я вытер ее мокрым рукавом.

Ральфа не было. Не было и привратника. Факел уже почти догорел в своем гнезде, и в его дымном свете я видел, что сторожка и лестничный пролет пусты. В замке стояла тишина. На самом верху лестницы дверь была приоткрыта, там виднелся свет и слышались голоса. Они звучали негромко, взволнованно, но не тревожно.

Те, кто был с Утером, должно быть, по-прежнему владели ситуацией; тревогу никто не поднял.

Я задрожал от предрассветного холода. Где-то, я не заметил где, с руки моей слетел плащ. Искать его я не стал. Отпустив калитку, я попробовал встать прямо без опоры. Получилось. Я начал спускаться по тропе вниз, к заливу.

10

Света было как раз достаточно, чтобы разобрать дорогу; хватало его и для того, чтобы видеть этот ужасный утес и ревущую бездну внизу. Но, кажется, я был так занят слабостью своего тела, так изо всех сил старался удержать его в вертикальном положении, работая здоровой рукой и стараясь никак не потревожить больную, что даже ни разу не подумал о море подо мной или об опасной узости прилепившейся к скалистой стене тропинки. Я быстро миновал первый участок пути, а затем мне пришлось двигаться вниз, цепляясь, наполовину ползком, по крутому склону через густую поросль трав и гремевшие под ногами участки осыпи. Когда тропа опустилась ниже, морские волны стали разбиваться о скалы все ближе от меня, пока дождь из соленых брызг от огромных волн не смешался с соленой кровью на моем лице. Утренний прилив был в самом разгаре, и ночной ветер еще катил высокие волны, выбрасывавшие вверх льдисто-белые языки, которые лизали скалы, обрушиваясь рядом со мной с гулким грохотом, от которого тело сотрясалось до самых костей, и заливая тропу, по которой я ковылял вниз.

Я нашел его на полпути вверх от берега, он лежал ничком в дюйме от края обрыва. Одна рука свешивалась вниз, кисть ее безвольно покачивалась в струях воздуха, которые гнали перед собой огромные волны. Другая рука цеплялась за выступ скалы. Пальцы казались черными от запекшейся крови.

Ширины тропы едва хватило, чтобы я смог перевернуть его и оттащить подальше от края, так что он оказался под самой скалой. Потом я встал на колени между ним и морем.

— Кадаль. Кадаль.

Тело было на ощупь холодным. В полутьме я различал, что лицо его залито кровью и чем-то похожим на липкую грязь; кровь текла из раны у края волос. Я ощупал ее; это был порез, от такого не умирают. Я попытался нащупать пульс на его запястье, но моя онемевшая рука лишь скользила по мокрой плоти, и я ничего не нащупал. Потянул за его промокшую тунику, но не мог расстегнуть застежку; затем она поддалась, и туника распахнулась, обнажив грудь.

Когда я увидел, что скрыто под материей, то понял всю тщетность своих попыток нащупать у него пульс. Я снова прикрыл его насквозь промокшей тканью, будто ему от этого могло стать теплее, и сел на корточки, только сейчас заметив, что со стороны замка ко мне приближаются люди.

Утер обогнул утес непринужденно, будто шел по своему дворцу. В руке он держал наготове меч, плащ был обмотан вокруг левой руки. Бледный как привидение Ульфин шел следом.

Король остановился рядом со мной и несколько мгновений молчал, затем спросил лишь:

— Мертв?

— Да.

— А Иордан?

— Полагаю, тоже мертв, иначе Кадаль не смог бы добраться сюда, пытаясь предупредить нас.

— А Бритаэль?

— Мертв.

— Ты предвидел все это?

— Нет, — сказал я.

— И смерть Горлойса не предвидел?

— Нет.

— Если ты на самом деле пророк, за которого себя выдаешь, ты должен был знать.

В его высоком голосе звучала горечь. Я глянул вверх. Лицо его было спокойным, лихорадочное выражение исчезло, но в глазах, свинцово-серых в сумеречном свете, сквозили холод и усталость.

Я коротко сказал:

— Я ведь говорил тебе. Я должен был положиться на судьбу. И судьба распорядилась так. Нам удалось.

— А дождись мы сегодняшнего утра, все эти люди, да и этот твой слуга тоже, все они остались бы живы, Горлойс был бы мертв, а его жена овдовела… и я смог бы предъявить права на нее безо всех этих смертей и шепотков.

— Но завтра вы зачали бы другого ребенка.

— Законного, — быстро ответил он. — А не бастарда, которого мы общими усилиями сотворили сегодня. Клянусь головой Митры, неужели ты в самом деле считаешь, что мое имя, да и ее тоже, смогут выдержать то, что случилось сегодня ночью? Даже если мы заключим брак через неделю, ты ведь знаешь, что станут говорить люди. Что я убийца Горлойса. И будут такие, кто посчитает, что она впрямь была беременна от него, как она им сказала, и что ребенок его.

— Этого не скажут. Не будет такого человека, Утер, который усомнился бы, что он твой и что он по праву король всей Британии.

Он издал короткий звук, не смешок, а нечто такое, в чем прозвучали сразу и насмешка, и отвращение.

— Ты думаешь, я когда-нибудь прислушаюсь к тебе еще хоть раз? Теперь я понимаю, что это у тебя за магия такая, что за волшебная сила, о которой ты толкуешь. Обыкновенная человеческая хитрость и больше ровным счетом ничего, страсть лезть в государственные дела; брат тебя к этому приучил, и вся твоя тайна в том, что тебе это по нраву, ты вошел во вкус, считаешь, будто имеешь на это право. Это простой обман — обещать людям то, чего они желают всем сердцем, заставить их верить, что ты способен дать желаемое, но не говорить о цене, что им предстоит заплатить — а потом потребовать расплаты.

— Цену держит в тайне Бог, Утер, а не я.

— Бог? Бог? Какой бог? Ты говорил о множестве богов. Если ты имеешь в виду Митру…

— Митра, Аполлон, Артур, Христос — назови его как хочешь, — ответил я. — Какая разница, как люди называют свет? Это все тот же свет, и люди должны жить при нем или умирать. Я знаю лишь, что Бог — источник всего света, озаряющего землю, и что воля его приводит в движение мир, и что подобно огромной реке, она рядом с каждым из нас, и мы не можем остановить ее или повернуть вспять, можем лишь пить из нее, пока живы, и предать ей наши тела, когда умрем.

Изо рта у меня снова стала сочиться кровь. Я поднял руку, чтобы вытереть ее рукавом. Он заметил, но лицо его не изменилось. Вряд ли Утер даже слышал сказанное мной, да и вряд ли мог расслышать в грохоте моря. Он просто сказал с тем же самым выражением безразличия, которое разделяло нас, как стена:

— Все это только слова. Ты даже Богом пользуешься в собственных целях. «Бог велит мне делать то-то и то-то, Бог требует расплаты, Бог взымает мзду с других…» За что, Мерлин? За то, что ты суешься не в свое дело? За великого пророка и чародея, о ком люди говорят, затаив дыхание и которого чтят больше, чем самого короля или его первосвященника? А кто должен выплачивать Богу долги за твои победы? Уж не ты ли? Нет, те, чьими руками ты ведешь игру, они же и расплачиваются за тебя. Амброзий. Вортигерн. Горлойс. Все, погибшие этой ночью. Но ты ничего не платишь. Кто угодно, только не ты.

Рядом с нами разбилась волна, и выступ утеса обдало пеной, она дождем пролилась на обращенное вверх лицо Кадаля. Я наклонился над ним и вытер ее, стерев и часть крови.

— Это не так, — сказал я. Надо мной раздался голос Утера:

— Говорю, Мерлин, тебе не удастся использовать меня. Я не буду больше марионеткой в твоих руках. Поэтому держись от меня подальше. И вот что я тебе еще скажу. Я не признаю того бастарда, которого зачал этой ночью.

Это говорил король, и он не ждал ответа. Неподвижная холодная фигура, за плечом которой в сером небе ясно сияла та самая звезда. Я промолчал.

— Ты слышишь меня?

— Да.

Он снял плащ с руки и бросил его Ульфину, который помог ему надеть плащ на плечи. Укрепив застежку, король снова посмотрел вниз, на меня.

— За те услуги, что ты оказал мне, я оставляю тебе ранее пожалованные мной земли. Убирайся в свои валлийские горы и впредь не тревожь меня.

Я устало сказал: