Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вопрос дочке этого крестьянина, вернувшегося в свой дом, на свою землю – почему кошка глухая? – немытая белоголовая девочка сказала равнодушно:
– Так. Побили.
Сурово встретила родня Николая Чикольдеева. – Не работник. Не добытчик!.. Поставили грязный, зеленый самовар, было противно пить чай и разговор был противный – нужда да болезни…
Явился к вечеру брат Кирьяк, пьяный, из трактира, который был единственным нарядным домом в деревне.
– Марья! – раздался его крик, грубый, протяжный, точно из-под земли…
Марья была жена Кирьяка.
– Вступитесь, Христа ради, родименькие! – залепетала Марья. Заплакали все дети, сколько их ни было в избе. Чернобородый мужик Кирьяк подошел и ударил Марью по лицу… Она присела, ошеломленная ударом, и из носу у ней пошла кровь.
– И-и, – касатка! – говорила Ольга, ложась спать с плачущей Марьей, – и-и, касатка! Терпи, и все тут… В писании сказано – аще кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему левую…
Умер наконец Николай, и жена Ольга думала думу… Нужно уходить от мужиков, а куда? Ей иногда казалось, что эти люди живут хуже скотов, жить с ними страшно: – они грубы, нечестны, грязны, не трезвы, живут не согласно, постоянно ссорятся, потому что не уважают, бояться, подозревают друг друга. Кто держит кабак и спаивает народ? Мужик! Кто растрачивает и пропивает мирские, школьные, церковные деньги – мужик? Кто украл у соседа, поджег, ложно показал за бутылку водки? Кто в земских и других собраниях ратует первый против мужиков? Мужик!
И т. д. И Ольга в конце концов двинулась с дочкой «в кусочки». Дочь и жена крестьянина – она пошла в нищенки…
Этому безотрадному рассказу «Мужики» в свое время критикой было посвящено много страстных чернил… И все-таки – факт остается фактом. Верная, прямая, честная действительность…
И разве только так у мужиков? Нет, всюду так. Возьмите хотя бы рассказ «Учитель словесности», который ни что иное, как выражение умирания хорошего и решительного человека от бездеятельности провинциальной жизни. Он женился, счастлив, обеспечен, но в то же время – бежать, бежать. Бежать сегодня же, иначе я сойду с ума!.. – записывает учитель Никитин в своем дневнике…
А вот священник, сельский батюшка, который не имеет даже заварки чайку дома, который тащит кренделечки со стола помещика, чтобы угостить ими свою попадейку3… И этому тоже бежать?.. И «Трем сестрам» бежать? Куда же? Всем «в Москву»?
Чехов – социальный писатель высокого значения. Он развернул в своих писаниях такое напряжение общественного некультурного безустройства, которое переполняло Россию перед событиями 1905 года, что становится страшно… Огромный, энергичный, способный русский народ – стонет в тоске, мучится глухими желаниями, потугами деятельности и говорит, говорит в лице своей интеллигенции – и не знает, куда идти, что делать! А делание – и есть культура.
Есть изумительный рассказ Чехова «Дуэль»… Где-то на Черноморском побережье Кавказа живет петербургский чиновник Лаевский с своей чужой женой Надеждой Федоровной…
Сначала был роман, и он увез ее от мужа, а потом все надоело, началось пьянство, карты, займы; и он у своего приятеля чудеснейшего армейского бурбона, добрейшей души доктора Самойленко – просит денег:
– Удрать в Петербург!
Но за ним следит сухой и четкий энтузиаст науки, геолог фон Корен. Он ненавидит таких людей, как Лаевский, он издевается над ними, мстит ему как только может. И тут же Надежда Федоровна, милое, легкомысленное и доброе существо, которое запуталось тоже в грязно-романтической цепи. Наконец между фон Кореном и Лаевским вспыхивает ссора, начинается дуэль. Вернувшись вечером накануне дуэли домой, Лаевский видит воочию, как изменяет ему его Надежда Федоровна, а кроме нее-то – у него никого и нет!.. Дуэль состоялась, окончилась благополучно, но Лаевского не узнать… И, когда осенью, в мрачный холодный и дождливый вечер, когда фон Корен уезжал – на пароход – он зашел проститься к Лаевскому и пожать ему руку.
По пути к Лаевскому фон Корену говорит милый доктор Самойленко:
– Так бедняга и не уехал никуда! А помнишь, как хлопотал!..
– Да, он сильно скрутил себя, – сказал фон Корен. Его свадьба, эта целодневская работа из-за куска хлеба, даже это новое выражение на его лице, его новая походка – это в такой степени необыкновенно!..
Значит, не уезжать надо, а надо скрутить себя, и работать, работать. В своих последних произведениях, вроде «Крыжовника», «Вишневого сада» – Чехов позволяет себе оставить этот четкий язык бесспорных образов… Он в устах своих героев влагает мысли, и какие это яркие, светлые, энергичные мысли:
– Человеку надо не три аршина земли, – говорит герой «Крыжовника». – Три аршина нужны трупу, а не человеку!.. Уходить из города, из борьбы, от житейского шума, прятаться – это не жизнь, это эгоизм, это монашество без подвига!.. Человеку нужно не три аршина земли, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог проявить все свои свойства и все особенности своего свободного духа.
И эта же гордая, смелая, решительная тенденция к созидательному творчеству, а не к бродяжничеству, не к удиранию от самих себя – куда угодно, в сон, в усадьбу, в Москву, в пьянство – проповедуется в «Вишневом саде», в этой лебединой песне Чехова. «Вишневый сад» подытоживает все его творчество.
Кто герой «Вишневого сада»? старое или молодое? Гаев, Любовь Андреевна, или Лопахин и студент Петя?
Принято считать героями первых, принято считать, что это гимн уходящей русской жизни… что же это – панихида? Нет, не панихида! «Вишневый сад» начинается в роскошное весеннее утро, когда цветет вишня, и заканчивается в плодоносную осень под бодрые звуки топора, рубящего вишневый сад, чтобы широко развернуть возможности идущей русской жизни.
– Человечество идет вперед, – говорит студент Петя, – совершенствует свои силы. Все что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным; только вот надо работать, надо помогать тем, кто ищет истину! У нас в России работают только немногие…
И этот напев подхватывает Лопахин:
– Иной раз, когда не спится – я думаю: – Господи, Ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и живя тут, мы сами должны были бы быть великанами!..
* * *
Не пугаться страшным образам, поднятым Гоголем, а бороться с
