Этногенез и биосфера Земли - Лев Гумилёв

Подъем пассионарности

Фаза подъема этногенеза всегда связана с экспансией, подобно тому как расширяется нагретый газ. Византийские христиане — не исключение. Но не воины и купцы, а монахи-проповедники вынесли за пределы родной страны свою несокрушимую энергичность. Египетские отшельники уже в III в. покидали Фиваиду и шли проповедовать на запад, через языческий Рим и друидическую Британию, на зеленый остров Эрин, жители которого никогда не знали римского произвола и цивилизации.

В V в. в Ирландии возникла самостоятельная христианская церковь, категорически не признававшая ни римского папы, ни западного церковного календаря, ибо их традиция была принесена с Востока, где возникло новое образование — Византия.

Византийский этнос не имел предков. Это, конечно, не означает, что люди, его составлявшие, не произошли от питекантропов, но этнос не поголовье людей, а динамическая система, возникающая в историческом времени, при наличии пассионарного толчка как необходимого компонента при пусковом моменте этногенеза, процесса, ломающего старую культуру.

В Средиземноморье в древности существовала единая эллинистическая культура, включившая в себя в процессе развития Лациум и финикийские города. В этническом аспекте она напоминает западноевропейскую, потому что основное эллинское ядро не исчерпывает всех вариантов разносторонней эллинистической культуры. Конечно, Рим, Карфаген, Пелла имели свои локальные особенности и представляли собой самостоятельные этносы, но в суперэтническом смысле входили в широкий круг эллинистической культуры. Впрочем, это не ново, но для нас важно как отправная точка. Римское господство способствовало этнической нивеляции, а уравнение греческого языка с латинским привело к тому, что почти все население Средиземноморья слилось в один этнос.

Но в I в. н. э. в Римской империи появились новые люди, образовавшие в последующие два века новую целостность. Уже в начале своего появления они противопоставили себя «языцам», т. е. всем остальным, и действительно выделились из их числа, конечно, не по анатомическим или физиологическим признакам, но по характеру поведения. Впрочем, он был также чужд иудеям, которые, отнюдь не сливаясь с римлянами и греками, гонениям за веру не подвергались.[381]

Члены христианских общин составили ядро «византийского» этноса, а каким образом это им удалось, мы сейчас увидим.

В 330 г. император Константин перенес столицу в маленький город Византию и превратил ее в роскошный Константинополь. Туда стекались пассионарии отовсюду. Много готов осело во Фракии под предлогом службы в войсках. Славяне прорвали Дунайскую линию укреплений и заселили Балканский полуостров, включая Пелопоннес. Сирийцы распространились от долины реки По до излучины Хуанхэ. К VI в. создался разноплеменный и разноязычный, но монолитный этнос, который мы условно именуем византийским. Греческий язык — наследие древности — был только государственным и общепонятным, а дома все говорили на родных языках. Очень быстро этот «византийский» этнос стал суперэтносом, так как его обаянию покорились армяне и грузины, исавры и славяне, аланы и крымские готы.

История Византии трактовалась либо как продолжение истории Римской империи (Гиббон), либо как создание христианского «Греческого царства» (Ф. И. Успенский), либо как восточноевропейский вариант феодальной формации. Все эти аспекты освещали разные стороны византийской истории, но проблема оригинальности византийской культуры осталась нерешенной. Наша точка зрения также не претендует на универсальность, но она заполняет лакуну в этнической истории Европы.

Будем называть «Византией» явление, возникшее вследствие пассионарного толчка I–II вв. в Палестине, Сирии и Малой Азии, оформившееся как Церковь, со всеми ее отклонениями и течениями, и обретшее стереотип взаимоотношений со светскими властями. Эта целостность была значительно шире границ Восточной Римской империи и пережила ее на много веков. Можно возражать против названия, но не стоит, потому что оно удобопонятно и исчерпывает проблему в той постановке вопроса, которая для дальнейших рассуждений конструктивна.

Второй Рим или Антирим?

Если бы мы описывали нисходящую ветвь кривой этногенеза, задача была бы легка. Мы устанавливали бы прогрессирующее упрощение этносоциальной системы, снижение ее резистентности и инфильтрацию инородных элементов. Но когда нам предстоит описать ветвь восходящую, то это куда сложнее. При растущей пассионарности доминанту находят не сразу. Возникает несколько направлений развития, борющихся друг с другом ожесточеннее, нежели со своим естественным противником — уходящей традицией умирающего суперэтноса.

Однако несмотря на это все соперничающие системы по отношению к прежней действуют одинаково, даже если берутся ее защищать. Юлиан Отступник попробовал произвести реставрацию римской веры… и заменил Христа Митрой. А ведь митраизм был для римлян религией столь же чуждой, как и христианство, и проникли в Рим эти религии одновременно — при Нероне, и адептами митраизма были не римские нобили, а иллирийские солдатские императоры, и посвящение в митреумах принимали главным образом легионеры, оторвавшиеся от своих домов и родни, а чаще — иноземцы. Даже если бы Юлиан победил и искоренил христианство, то он укрепил бы не потомство бога Квирина и волчицы, а систему, которую правильнее было бы понять как Антирим, только иного фасона, чем тот, который создали христианские общины.

Деятельность этих общин протекала в течение трех веков незаметно, исподволь объединяя пассионарные элементы, выпадавшие из ветхой системы, не дававшей выхода буйной страсти к творчеству. Христианские общины были самыми пассионарными консорциями в империи.

Но так как Римская империя представляла собой единую культурно-социальную политическую целостность, даже при административном размежевании на «Восток» и «Запад», то в ней, естественно, сосуществовали и пассионарные, и субпассионарные региональные популяции, обменивавшиеся друг с другом энтропией и негэнтропией. Иначе говоря, носители традиций античного упадка нравов жили бок о бок с буйными мифотворцами, зачинателями новых традиций. Территориальное разделение было бы для них благом, но деваться было некуда, ибо Рим так обижал окрестные этносы, что те возненавидели любых римлян. Поэтому-то процесс вытеснения одного этноса (римского) другим (византийским) проходил по всей территории Римской империи и был столь мучителен. И поэтому же можно только условно предложить ту или иную дату в качестве «начала» нового процесса этногенеза и первой фазы его становления.

В середине I в. н. э. проповеди апостола Павла положили начало консорциям, еще не выделившим себя из исходных этнических субстратов, однако римляне уже видели в них нечто целостное, хотя воспринимали это как разновидность иудаизма.

В середине II в. благодаря деятельности Юстина Философа христиане выделились в особый субэтнос, категорически размежевавшись с иудаизмом; гностиков современники причисляли к христианам.

К началу IV в. христиане — этнос в составе римского суперэтноса; это был вынужден признать Константин. Тем не менее созданная им Восточная Империя еще не была Византией в этнологическом значении термина; скорее, ее следует понимать как поприще соперничества церковного христианства с митраистами, неоплатониками, донатистами, арианами и другими подразделениями новой этнической стихии, создавшейся на глазах историка и ставшей очевидной современникам.

Некогда воинственные, а потом свободолюбивые этносы Запада после покорения их римлянами поставляли в легионы храбрых всадников и искусных стрелков, но к IV в. окончилось и это. Всё унесли неотвратимые процессы «пассионарной энтропии». Не только галло-римляне и бритты, но и батавы, фризы, иберы и нумидийцы,[382] несмотря на наличие индивидуальных качеств: храбрости, физической силы, выносливости и т. п., не имели того дополнительного качества, которое позволило бы им защищать от врагов имущество, семьи и жизнь. Точно так же вели себя на восточной окраине региона богатые и культурные аланы, позволившие завоевать себя диким малочисленным гуннам. Малодушнее всех были «последние римляне», еще встречавшиеся в заселенной приезжими азиатами благословенной Италии.

Доблестные фракийцы и иллирийцы растратили свою пассионарность еще в III в. Механизм этого процесса был прост: храбрые энергичные юноши уходили в легионы за «карьерой и фортуной», а пассивные заводили семьи на родине. Так экстремальный признак был удален из популяции.

В IV в. наиболее боеспособные и дисциплинированные римские войска состояли из членов христианских общин. Их был вынужден использовать даже Юлиан Отступник. Однако они категорически отказывались сражаться против своих единоверцев, например багаудов — повстанцев в Галлии в конце III в. Такая принципиальность бывает иной раз неудобна, но именно она делала легионеров, воспитанных в строгих правилах христианских общин, более надежными, чем деморализованные граждане Римского мира, не верившие в Юпитера и Марса и давно потерявшие представление о верности и совести.