Песнь Бернадетте - Франц Верфель

— По тебе и видно, что ты больше молишься и думаешь, чем ешь, милое мое дитя, — изрекает семейный оракул, не так легко отказывающийся от былого превосходства над племянницей, как другие.

— Мы здесь в монастыре очень хорошо питаемся, — уверяет Бернадетта. — И еда очень вкусная…

Но тетушка отнюдь не склонна верить этому заявлению. Она качает головой.

— Тебе нужно лучше питаться, дитя мое. Я поговорю с настоятельницей. Я имею право: как-никак я твоя крестная и теперь тебе вместо матери. Побереги себя, малышка. Хотя у нас в семье Кастеро все здоровяки и твоя мать просто печальное исключение. Но вот о семье твоего отца я невысокого мнения…

Бернадетта прижимает к себе сестру, которая заметно округлилась за эти годы и все время робко жмется в сторонке.

— А от тебя я еще ни словечка не слышала, дорогая моя сестренка…

— Да мне и рассказывать-то почти нечего, Бернадетта. Я простая крестьянка, этим все сказано…

— Отец говорит, что ты счастлива, что у тебя дети…

— Счастлива! — прыскает в кулак Мария. — Коли хватает на жизнь, и урожай неплох, и все здоровы, и нет никаких особых бед — считай, что счастлива. Дети у меня и правда есть, целых трое, да вот и четвертый уже на подходе…

— И ты все же приехала ко мне, несмотря ни на что, дорогая моя сестренка…

— Крестьянки работают вплоть до девятого месяца, а то и позже. Я все могу вынести, у меня кожа дубленая. Зато и поездка была что надо! И с тобой наконец повидалась. А вообще-то я не всегда такая бочка.

— О, ты прекрасно выглядишь, сестренка! — восклицает Бернадетта, оглядывая располневшую фигуру сестры и ее красные узловатые руки. Ее собственные руки давно уже не похожи на прежние, натруженные тяжелой работой, они у нее бледные и худые. То ли дело сестра — кровь с молоком; когда-то они спали в одной постели, и после известных событий в Гроте сестра внушала ей некоторое отвращение… Внезапно Мария с обычной для беременных женщин бесцеремонностью хватает хрупкую руку Бернадетты и прижимает ее к своему животу.

— Чувствуешь, как оно там шевелится?

Бернадетта ощущает тепло сестриного тела под юбкой. Чувствует и легкие толчки, от которых ее пробирает какая-то странная дрожь. Она быстро отдергивает руку.

Отъезд гостей назначен на утро следующего дня. Настоятельница предлагает Бернадетте проводить родных и друзей на станцию. И дает ей в провожатые одну из монахинь. Всем приходится долго стоять на перроне и произносить пустые и мучительные для всех прощальные слова. Но все делают вид, будто прощаются ненадолго.

— Мы еще приедем к тебе, Бернадетта… И даже очень скоро приедем, дорогое мое дитя… А ты не могла бы устроить так, чтобы тебя послали когда-нибудь в Лурд? Ведь там у нас много ваших монахинь…

— О, может быть, меня тоже пошлют в Лурд… Во всяком случае, мы скоро увидимся — с папой, с Марией, тут или там…

Произнося эти слова, Бернадетта точно знает, что прощание это не на время, а навсегда. Перед глазами у нее все плывет. Уже несколько лет она не бывала в таком людном месте. И на душе у нее так тошно, что она еле держится на ногах. Но прежде чем поезд прибывает к перрону, аббат Помьян отводит ее в сторонку.

— У меня есть еще одно поручение к вам от декана, весьма секретного свойства. Он посылает вам этот образок Мадонны. Такой же он обычно раздает школьникам. И просит меня передать вам на словах, что, если декан вам когда-нибудь понадобится, просто пошлите ему этот образок…

Рассеянно поблагодарив, Бернадетта прячет образок в карман.

Монахиням вообще не слишком приятно ходить по оживленным улицам. Кое-кто из встречных здоровается с ними, другие бросают на них враждебные взгляды, а некоторые даже суеверно хватаются за пуговицу.

Возвращаясь со станции, Бернадетта думает: «Отрешение от мирской жизни произошло, причем как бы помимо моей воли. У меня нет ничего общего с теми, кто сейчас уехал на поезде. И я от души благодарна нашей наставнице. О, как утомителен был этот день…»

В монастыре в эти минуты все садятся за стол в трапезной. И вновь, как тогда, на второй день после прибытия Бернадетты в монастырь, мать Мария Тереза обращается ко всем с краткой речью:

— У нашей дорогой сестры Марии Бернарды сегодня были гости — миряне. Годами она не виделась со своими ближайшими родственниками и знакомыми. Для всех нас было бы весьма полезно узнать, как действует такое свидание на душу, ступившую на стезю отрешения от всего мирского. Я была бы вам благодарна, сестра моя, если бы вы сказали нам об этом несколько поучительных слов…

— О, мать Тереза, — спокойно отвечает Бернадетта, не вставая с места, — разве из камня можно выжать что-нибудь поучительное?

Глава сорок третья

ЗНАМЕНИЕ

Сестра София умерла. Смерть ее была тихой и светлой — Святой Иосиф особо постарался ради нее. Больную не поместили в больницу при монастыре. Она несколько раз намекала, что хотела бы остаться в стенах обители.

В последние дни перед кончиной престарелая монахиня не хотела видеть подле своего одра никого, кроме Бернадетты. А поскольку сестра София была наиболее любимой и почитаемой среди других монахинь общины, то предпочтение, отдаваемое ею Марии Бернарде, вызвало у них ревность. Душевный склад девушки из Лурда в который раз перечеркивает дальновидные планы перевоспитания, вынашиваемые настоятельницей монастыря и наставницей послушниц. По этому плану личность должна соответствовать определенному типу — типу всех монахинь Невера, сочетающему бенедиктинскую набожность с наибольшей активностью в трудах на ниве любви к ближнему. В случае с Бернадеттой, небесной избранницей, следует добиться наиболее полного воплощения желаемого стереотипа: души простодушного и пассивного ребенка без каких-либо ярко выраженных черт характера, то есть той же Бернадетты, но такой, какая никогда не стала бы бороться за свою Даму. Ее изначальная избранническая сущность должна, согласно этому плану, встроиться в ряды тех, кто в наименьшей степени обладает собственным духовным миром. Бернадетта охотно согласилась бы и на эту жертву, если бы у нее получилось. Но она и здесь, как повсюду, вносит в души окружающих невидимый глазу раскол, вызывает у одних веру, у других неверие, восхищение или неприятие, не произнося ни слова в свою пользу или защиту. У нее есть рьяные сторонницы, как, например, сестра Натали, которая за истекшее время стала такой ревностной монахиней, что мать Энбер собирается назначить ее вскорости своей второй помощницей. Но умирающая сестра София так явно отличает Бернадетту перед остальными, что знаком просит их выйти из комнаты, когда Бернадетта сидит у ее изголовья.

Смерть в монастыре — нечто совсем иное, чем смерть в миру. В мирской жизни смерть похожа на несчастный случай при строительстве небоскреба. Один из рабочих, в поте лица вкалывающий на лесах, вдруг срывается с большой высоты, и его товарищи на несколько секунд вынимают трубку изо рта и робко заглядывают в зияющую под ногами пропасть, сознавая, что не сегодня, так завтра такая же участь постигнет и их самих. А смерть в монастыре похожа скорее на праздник по случаю окончания строительства дома, какой устраивают каменщики и плотники. Это праздник души. Люди трудились без устали ради этого единственного дня, когда можно будет перевести дух — в надежде, что дом выстроен на совесть и будет стоять вечно. День смерти в монастыре, подобно всякой сенсации, может вызывать и любопытство. Монахини сбегаются к одру умирающей и предаются горячей молитве. Они верят, что этим помогают своей сестре перенести последние страдания. Они ощущают себя умудренными высшим разумом, как бы повивальными бабками переселения души в иной мир. Тем более когда умирает такая сестра, как София, намного старше и опытнее их всех, более полувека отдавшая монашескому служению. От такой кончины вполне можно ожидать Небесной Благодати, поднимающей дух и рвение истинно верующих.

Эта благодать и нисходит на Бернадетту. На ее глазах впервые умирает человек, и как ни легка эта кончина, она переворачивает до дна ее душу. Молодость любого человека кончается в ту минуту, когда он воочию видит реальную смерть другого. Бернадетта не сводит глаз с лица умирающей, находящейся в полном сознании и из последних сил старающейся улыбнуться. Эта улыбка предназначена ей, Бернадетте, единственной свидетельнице, дабы навеки остаться в ее душе. Бернадетта понимает, что эта улыбка без слов говорит ей о Даме: «Не поддавайся никому и ничему, Мария Бернарда. Дама знает, что делает. Знает, почему явилась тебе, а не кому-то другому. И знает, почему теперь дарует тебе земную жизнь. Просто иначе нельзя, так нужно. Но если дожить до моих лет, то умирать легко, я рада и счастлива, как никто. А ты, дитя мое, будешь еще радостнее в свой смертный час. Ибо Дама наблюдает за тобой — как в жизни, так и в смерти».