Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца - Михаил Шишков

Рядом с аэродромом находились немецкие склады авиационных боеприпасов различного калибра и назначения. Были среди них и небольшие кассетные противопехотные мины-«лягушки». Весили они граммов по двести и казались безобидной игрушкой. Но это внешнее впечатление было обманчивым – рассеянные по площади, они представляли серьезную опасность для пехотинцев. Наступишь на нее, и все – считай, нет ноги. В лучшем случае…

И вот кто-то придумал бросать эти штуковины в яму. Падают они и тут же взрываются с хлопком таким характерным. А что… интересно. Каждому захотелось попробовать, благо такого добра под рукой имелось бессчетно… Закончилась эта импровизированная канонада так, как и положено подобным затеям, – осколки близко разорвавшейся «лягушки» серьезно повредили руку одному из бросавших. Борзов, устроив нам приличный нагоняй, приказал поставить возле злополучных складов часового.

Столь продолжительная пауза в действиях торпедоносцев не могла быть не замечена противником. Почувствовав себя в относительной безопасности, немцы стали приближать маршруты движения своих конвоев к восточному побережью, значительно сокращая время доставки военных грузов.

9 августа в четыре часа дня разведчики обнаружили довольно крупный конвой в составе четырех транспортов, охраняемых шестью сторожевыми кораблями, направлявшийся в сторону Либавы. Поскольку находились они как раз в пределах нашей досягаемости, Борзов принял решение нанести удар, лично возглавив группу из шести торпедоносцев и четырех топ-мачтовиков. Топлива хватало лишь для возвращения без торпед, поэтому в этих условиях любая ошибка могла дорого обойтись как экипажам полка, так и его командиру. Но цель была слишком соблазнительной, чтобы просто так дать ей уйти.

Да и погода благоприятствовала «морской охоте». Хороший солнечный день, на небе – ни облачка, видимость, как говорится, «миллион на миллион». С другой стороны, подобные условия прекрасно подходили для немецких истребителей, достаточно плотно расположенных вдоль линии фронта. Но это не смущало Борзова – под защитой восемнадцати «яков» 21-го полка мы чувствовали себя уверенно. Мне не довелось участвовать в этом вылете, поэтому рассказываю о нем со слов товарищей.

Первые неприятности начались при переходе через линию фронта, когда поврежденный зенитным огнем врага самолет Токарева был вынужден возвратиться домой. Но это – цветочки. Ягодки пошли позже, когда искомый конвой так и не удалось найти. Наверное, успел зайти в порт…

И здесь встал вопрос – что же делать с торпедами и бомбами? Везти домой… не хватит топлива. Сбросить в воду… нельзя. Ведь никакого боезапаса на аэродроме нет. За такое по голове не погладят… А время неумолимо идет вперед, требуя немедленного решения.

Спасение пришло в виде одиночного транспорта, обнаруженного в пятидесяти километрах от береговой черты. Казалось, он не имел ни малейшего шанса уцелеть… Однако посудина эта оказалась удивительно верткой. Один за другим заходили на нее топмачтовики и торпедоносцы… каждый раз безрезультатно.

…Думаю, это была «ловушка», устроенная для нас немцами, представлявшая собой обычный сторожевой корабль с большим количеством зениток, при помощи досок, брезента и фанеры загримированный под транспорт водоизмещением около 4000 тонн. Палубные надстройки делали соответствующие, даже иллюминаторы на бортах рисовали.

Кто же откажется атаковать такую соблазнительную мишень, как одинокий транспорт… И торпеду можно сбросить поближе, чтобы наверняка потопить. А то, что под этой маской скрывается небольшой маневренный сторожевик, ощетинившийся зенитками, узнаешь, лишь когда сам из «охотника» становишься мишенью. Именно так погибли два наших экипажа…

…Тем временем вечер неумолимо вступал в свои права, постепенно растворяя в сумерках все вокруг. Издали заметна линия фронта, окутанная дымом лесных пожаров… Совсем недалеко – находившийся в Шяуляе аэродром фронтовой авиации. Понимая, что вернуться домой, в Вильнюс, где так и не смогли обустроить освещение ВПП для ночной посадки, до наступления темноты уже не удастся, Борзов принял решение садиться в Шяуляе. Смольков, сообщив о наличии достаточного количества топлива, получил разрешение идти в направлении Вильнюса.

Правда, в Шяуляе тоже не имелось никакой подсветки, вдобавок в таком дыму включать посадочные фары было нельзя, поэтому садились кто как умеет. Сначала – Борзов. За ним – Пресняков, ориентировавшийся по хвостовому огню командирской машины. Третьим на посадку заходил Василий Кузнецов, заместитель командира полка, хороший опытный летчик. И надо же такому случиться – у него ломается правая стойка, самолет, дав циркуля вокруг правого крыла, замирает прямо посреди взлетно-посадочной полосы. А огонек-то светит. Экипажи, находившиеся в воздухе, приняли его за обозначение места посадки. И началось…

Кто-то, в последний момент увидев замерший на полосе самолет, свернул в сторону и попал прямо на стоянку истребителей, разбив два или три «лавочкина». Еще один сел в противотанковый ров. Николаенко, буквально в последний момент успевший уйти на второй круг, приземлился к фронтовым бомбардировщикам «Пе-2», находившимся недалеко от Шяуляя.

Нашего командира дивизии тогда в Вильнюсе не оказалось, поэтому расследованием этого чрезвычайного происшествия занялся начальник штаба дивизии В. П. Попов. Он приказал мне взять «По-2» и доставить его в Шяуляй, чтобы лично разобраться в произошедшем. К тому времени уже пришло сообщение от Николаенко. Ему также не удалось обойтись без приключений, самолет подломил «ногу» и ожидал приезда ремонтной бригады.

А вот о Смолькове так и не было никаких известий. Стало окончательно ясно: сбившись с курса, он совершил вынужденную посадку. Прикинув возможное местонахождение его самолета по предполагаемому запасу топлива, мы с Поповым сели в тот же «кукурузник» и отправились на поиски…

…Какие бы сложные и могучие боевые машины ни освоил летчик, он всегда будет питать некоторую слабость к маленькому учебному самолетику, на крыльях которого впервые поднялся в небо. Простой, кажущийся с высоты приобретенного опыта несколько примитивным, он все равно навсегда остается родным, и волею судьбы вновь садясь в его кабину, ты как будто перемещаешься во времени, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие.

Проплывающий под крыльями зеленый лесной ковер создавал иллюзию мирного времени, и я на какое-то мгновение почувствовал себя мальчишкой-учлетом, направляющимся в зону для отработки фигур пилотажа…

Зацепившись в качестве ориентира за железную дорогу, ведущую в Двинск (сейчас – Даугавпилс), идем немного правее, детально рассматривая каждый клочок земли, хоть сколько-нибудь пригодный для посадки «Бостона». И вот на большом поле у лесной опушки вижу обгоревший остов разбитого самолета. «По-моему, наш, – екнуло в груди. – Надо садиться». Но, пройдя над полем на малой высоте, я буквально похолодел от увиденного – везде, где только можно было увидеть, находились… пни, оставшиеся после вырубки леса. «Неужели Смольков их не заметил…»