Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

знала, что ему по душе поговорить с глазу на глаз, посидеть, не торопясь, в ее гостиной, и обычно в часы его приезда визитерам отказывала.

Вот и сейчас сидит он в ее гостиной в черной рясе, на груди — большой золотой крест. От черного клобука, покрывающего голову, на плечи и на спину падает черная полупрозрачная ткань.

У Филарета бледное лицо, умный взгляд небольших карих глаз. Маленький рот плотно сжат, над губой усы с проседью. Кудрявая густая борода, тоже с проседью, спускается на грудь. Беспокойные руки то и дело поправляют то крест, то рясу, то выбивают какой-то ритм на столе, покрытом скатертью.

Елизавета Михайловна всегда с удовольствием проводит время с митрополитом Филаретом. На слово он остер. Живо интересуется мирской жизнью, много знает, начитан, владеет юмором.

— Ну что нового написал господин Пушкин? — осведомляется Филарет.

И Елизавета Михайловна на память читает ему:

Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, зачем ты мне дана? Иль зачем судьбою тайной Ты на казнь осуждена? Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал?.. Цели нет передо мною: Сердце пусто, празден ум, И томит меня тоскою Однозвучной жизни шум.

Филарет забирает бороду в горсть и осуждающе качает головой.

— Страсть и сомнения волнуют, — говорит он, — а все же томит тоска, и шум жизни однозвучен. Ничего, это от молодости! Это пройдет!

— Да, хорошее стихотворение, отец Филарет. Он же не монах, мирской человек! Вы вслушайтесь! — И она еще раз читает стихотворение.

— Я и не говорю, что плохое. Пушкин плохих стихов не пишет, — соглашается Филарет и чему-то улыбается.

А в это время горничная, которой приказано отказывать всем, кроме Пушкина, докладывает:

— Господин Пушкин.

Отец Филарет снова улыбается каким-то своим мыслям.

Появляется Пушкин, как всегда, быстро, шумно. Он целует руку Елизавете Михайловне, смиренно подходит под благословение к поднявшемуся отцу Филарету. Тот больше не садится и говорит хозяйке:

— Пойду я, Елизавета Михайловна, спасибо за хороший час, проведенный в вашем обществе.

Пушкин почтительно кланяется ему, а Елизавета Михайловна идет провожать гостя.

…Через некоторое время, когда Александр Сергеевич снова пришел к Елизавете Михайловне, она рассказала ему, как читала митрополиту Филарету его стихи и как потом он прислал послушника за текстом стихов. А затем вдруг в одно из своих посещений прочел Хитрово свою полемическую переделку этого стихотворения.

Елизавета Михайловна от души смеялась, рассказывая все это Пушкину. Очень уж развеселил ее митрополит, занявшимся литературным творчеством.

А Пушкин писал потом Елизавете Михайловне:

«Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! — это, право, большая удача».

Пушкин в долгу не остался. Митрополит Филарет вскоре прочел ответ поэта:

В часы забав иль праздной скуки, Бывало, лире я моей Вверял изнеженные звуки Безумства, лени и страстей. Но и тогда струны лукавой Невольно звон я прерывал, Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал. Я лил потоки слез нежданных, И ранам совести моей Твоих речей благоуханных Отраден чистый был елей. И ныне с высоты духовной Мне руку простираешь ты, И силой кроткой и любовной Смиряешь буйные мечты. Твоим огнем душа палима Отвергла мрак земных сует, И внемлет арфе серафима В священном ужасе поэт.

7

«Моя дорогая Долли!

Знаешь, о чем я думаю все последние дни? Мне, оказывается, не хватает женского общества. Не потому, что я привык, как ты говоришь, что чуть ли не все девчонки нашего класса бегали за мной. Не потому, что мне нравилось их кокетство и хотелось за кем-то ухаживать. Ты знаешь, что есть у меня только ты, Долли.

Нет, я просто считаю, что женское общество (я имею в виду таких, как ты) облагораживает нашего брата. А ведь так и Кутузов считал, который, живя вдали от семьи, всегда искал женского общества именно с этой точки зрения.

Знаешь, я тут поболел немного и пролежал неделю в госпитале. Так до сих пор вспоминаю эту неделю с приятным ощущением от разговоров с женщинами-врачами, от благородных забот медицинских сестер и совершенно материнского внимания уборщиц.

Милая, милая Долли. Если бы ты только знала, как я скучаю по тебе. Мне ведь не выпала радость, хотя бы только на прощание, на долгую разлуку поцеловать твои милые губы, прижать тебя к