Нильс - Андрей Валентинов

На малый миг стало страшно. Сейчас, прямо сейчас из темноты ударят выстрелы, и улетят белые гуси в Лапландию без своего друга.

— Ста-а-ановись! Строиться, строиться!..

Обошлось! Уже не Брандт, кто-то поспокойнее. В строй становились на этот раз без задержки, даже по росту разобрались.

…Но не все! Доктор Иоганн Фест обернулся, все еще не веря. Меньше взвода, только их грузовик. Где же второй? Заметил это не только он.

— Бежали! — шепотом по строю.

Вперед грузно выступил офицер из штабных, его доктор Фест видел до этого только издали.

— Негодяи и предатели попытались бежать, — негромко, без малейшего выражения, сообщил он. — Их наказали.

Помолчав, добавил.

— Вы — не убежите.

Луч фонаря скользнул вдоль дороги, и все стало ясно. Первый грузовик съехал в кювет, двери нараспашку, рядом никого.

— Наказали? — хмыкнули откуда-то сбоку. — Придушили, что ли? Выстрелов же не было!

Бывший унтер-офицер представил, что могло случиться. Дорога шла в гору, колонна растянулась, тяжелые грузовики отстали, и шофер резко повернул руль вправо. Сидевший рядом охранник помешать не успел, штабные в легковушках сообразили не сразу, а вокруг лес. Вот и не пришлось стрелять. Опоздали!

— Предателей ждет кара! — визгливым дискантом прокричал Брандт. — Сейчас вы сами убедитесь!

И махнул рукой в перчатке. Из темноты под свет фар охранники в черных кожаных плащах выволокли двоих. Шофера узнали сразу, второй, в мятой полицейской форме, идти не мог, его вели под руки. Что-то с ногой, потому и не убежал.

— Предатели! — Брандт орал, срывая горло. — Смерть, смерть, смерть!..

Охранники толкнули шофера вперед, коленями в грязь. Тот попытался вырваться, но кожаный ударил его ладонями по ушам.

— Р-рдаум! — злобно рявкнул пистолет в руке Брандта.

Тело обмякло, упало, дернувшись несколько раз.

Второй оказался покрепче, его пришлось ломать всерьез. Строй зашумел, но из темноты молча выступили еще двое с карабинами наперевес. Наконец и щуцмана поставили на колени. Подскочил Брандт, вскинул пистолет.

— Так будет с каждым, с каждым!..

Р-рдаум!

Пороховой дым отдавал трупным смрадом.

— По машина-а-ам! Быстрее, быстрее, последнего прикончим на месте!..

Как ни спешили, возле кузова все равно сбилась небольшая толпа.

— Зачем мы им нужны? — негромко удивился кто-то. — Прикрываться нами решили?

— Мы заложники, — ответили ему.

— Или жертвы, — рассудил про себя доктор Иоганн Фест, цепляясь здоровой рукой за край борта. — Der Teufel soll den Kerl buserieren! И не убежишь!..

4

Агфред Руэрг взглянул строго:

— Какой у тебя родной язык, внуче? Немецкий?

— Да, — кивнула Соль. — Ой…

Дед горько вздохнул.

— Дожил! Для моей внучки язык наших предков — иностранный. Это не «ой», внуче, это позор. Держи, тут на немецком, как чувствовал, попросил перевести.

Прежде чем открыть черную кожаную папку, Соль мысленно попросила прощения у всех своих предков и по материнской линии (Руэрги тоже Монсегюр защищали!), и по отцовской. Но что она может сделать? Уже во Франции, среди парижского блеска, поняла, как скучает по всему немецкому. Включала радио, слушала привычную музыку, знакомую с детства речь. Новые одноклассники фыркали за спиной: «Она из них, из поганых бошей!» А Соль гордилась. «Rotfront» — это по-немецки, и всем, между прочим, понятно. Марш левой, два-три, толстенькие белокожие буржуа!

Ладно, ничего уже не поделать. Среди катаров тоже не все были окситанцы, и Монсегюр защищали не только они.

Дед, убедившись, что озадачил, отправился по своим делам. Оставшись одна, дева Соланж, открыла папку и не без страха взглянула на пачку исписанных крупным почерком страниц. Взяла не первую, а из самой середины.

«Вопрос: Проявлял ли ваш отец, бывший приор Жеан де Керси, недостаточную осторожность, неоднократно приглашая помянутого профессора Бертье, равно как иных граждан Франции, к вам на квартиру?

Ответ: Я не имею возможности дать оценку поведению моего отца. Касательно профессора Бертье могу сообщить, что пока мы жили в Германии, он бывал у нас дома всего два или три раза. Во Франции чаще, но ненамного. О чем они вели беседы с отцом, сообщить не имею возможности. Касательно посещения нашей квартиры иными гражданами Франции, ничего сообщить не могу, не помню».

Эт-то что такое?!

Перечитала еще раз, провела рукой по коротко стриженным еще в интернате (надо же, уже отросли!) волосам, тщетно пытаясь понять. Она такое говорила? Писала? Нет, нет, нет! Это правда? Пожалуй, да, так все и было. Иных посетителей их парижской квартиры она, конечно, помнит, если не по фамилиям, то в лицо. Но если все сложить, что выходит? Выходит, французы в их квартире чуть ли не постоянно ночевали, она же отца пытается выгородить, причем очень неумело.

Что за чушь?

А как надо правильно ответить? Очень просто! Показаний против отца давать не буду. Есть, кажется, такая статья, в Основном законе. Но дед! Он-то чего от нее хочет?

— Старший Брат с его идеями прямой демократии и всеобщего равенства неправ, — заметил Дуодецим, неспешно прихлебывая кофе. — И это не ошибка, а сознательная демагогия. На некоторых действует безотказно, правда, не очень долго, потом начинают плакать и каяться. Вы сами все видели, госпожа де Керси.

Повезло — встретились. Парень работал в ночную смену, недавно проснулся и заглянул в «секретную» кофейню. Соль же зашла туда, потому что Камея на службе, а в каюте сидеть уже не осталось сил. Еще эти бумаги!

— В чем подвох? В том, что формальное равенство можно ввести декретом, как при Робеспьере. Мы будем называть друг друга «товарищ», но от этого товарищ граф и товарищ младший сантехник не станут равны.