Фаворит - Валентин Пикуль

Дипломатией тут и не пахло. Но за изворотом мышления султана таилась логика: Мария-Терезия может польститься на легкую добычу. Габсбурги неисправимы!

Метеор-Суворов обретал в Польше первую славу — громкую…

Главари барской конфедерации, всюду им разбиваемой, бежали в Силезию, но Фридрих II вытолкал их оттуда в три шеи, они затаились в мадьярском Прешове, провозгласив низложение «теленка» с престола. Акт этот вручил королю Михаил Стравинский (предок известного композитора), пробравшийся в замок Варшавы под видом просителя, а Станислав Понятовский, крайне встревоженный, умолял Петербург усилить борьбу с конфедератами… Фридрих II, размышляя об этом, тщательно отработал на флейте сложный пассаж маэстро Кванца. Продув мундштук, он сказал Финкенштейну:

— Дружище, а что слыхать о чуме в России?

Если не знать короля, то вопрос покажется вне всякой связи с конфедератами. Но министр знал: мышление Фридриха — как у Филидора, заранее рассчитывавшего все ходы шахматных фигур.

— По слухам, уже немало жертв в Харькове, есть подозрительно уязвленные и в самой Москве, среди работных людей.

— Прекрасно! — обрадовался король. — Пусть наши берлинские газеты кричат, что русская чума уже переползла в города польские и необходимо оцепить мою Пруссию кордонами…

На самом же деле он выстроил вдоль границ с Польшею не санитарные кордоны, а целую армию, готовую по первому свистку из Потсдама обрушить пограничные столбы. Но мнение Европы королю обмануть удалось! Даже берлинцы, начитавшись газет, бегали по врачам с каждым прыщиком, запасались «уксусом четырех разбойников». Прусские академики между тем времени зря не теряли: в древних архивах они отыскивали любые ничтожные предлоги мнимых прав на польские земли. А по ночам солдаты Фридриха врывались во владения Речи Посполитой, хватали с постелей сонных вдовушек и девиц, тащили их за волосы в Пруссию… Финк фон Финкенштейн спросил короля:

— А вы придумали занятие для этих польских девок?

— Финк, — отвечал король, — самое удобное для них занятие — быть верными женами моих потсдамских гренадеров.

Когда полячки стали его подданными, он возмутился:

— Безобразие! А где же их приданое?..

Берлинские юристы предъявили Польше претензии: пусть каждая полячка, нашедшая семейное счастье в Пруссии, получит от Польши кровать, четыре большие подушки, два одеяла, корову, двух породистых свиней и хотя бы три дуката — на пиво своему бравому мужу.

Король пригласил к себе чиновника Гальсера:

— Не пора ли начинать чеканку дукатов, которые бы на треть веса состояли из самой паршивой лигатуры?

— На какую сумму прикажете, ваше величество?

— Для начала в пятнадцать миллионов…

С этими миллионами король послал в Польшу своего поверенного Эфраима. Под именем консула Симониса жулик закупал для Пруссии зерно, кожи, мясо, драгоценности, меха, лес, картины, парусину — и за все расплачивался фальшивой монетой. Обогатив казну короля, Симонис скрылся, а поляки не сразу, но все же догадались, что их облапошили на целую треть доходов. Решив поскорее сбыть с рук фальшивые дукаты, они пустили их в оборот, и вскоре генерал-прокурор князь Вяземский, ужасно взволнованный, не находил слов, докладывая Екатерине о наплыве фальшивых денег.

— Александр Алексеич, — сказала Екатерина, — ты не пугайся. При Елизавете уже было такое, когда мы с Пруссией воевали.

— Боюсь, не Эфраим ли снова за дело взялся?

— Не страдай! Поехали лучше кататься…

В дороге она указала: открыто объявить по всей империи, что фальшивые дукаты будут принимаемы казной, как настоящие, а тишком велела вызнать пути-дороги «Симониса». Екатерина ехала на прогулку в новой карете, овальные бока которой были расписаны изящными картинами в духе Антуана Ватто. Кони вынесли ее на развилку Московского и Царскосельского трактов. В кустах белела конторка рабочей артели, осушавшей болото. Вдоль тропинки шагала в город чухонка с молочным кувшином на голове.

— Как зовется место сие? — окликнул ее Вяземский.

— Кекерекексинен, — ответила та.

— Qu'est que c'est? — удивилась Екатерина. Лакеи с запяток объяснили ей, что с чухонского на русский это переводится так: Лягушачье болото. — Вот и чудесно! — Екатерина повернулась к Бецкому. — Иван Ваныч, завтра же отпиши в Лондон, чтобы на заводе Веджвуда сделали фаянсовый сервиз с изображением жанровых сцен из жизни веселых лягушек. На этом болоте выстрою дворец.

Вяземский сдернул с лысой головы пышный парик:

— Господи, пресвятая матерь-богородица! Войнища такая идет, кругом в долгу, как в шелку, одними бумажками сыты, а ваше величество новый дворец ставит… И где? На болоте чухонском.

— Молчи, старик! Пока я жива, будут и деньги, а вот когда помру, тогда ни меня, ни вас, ни денег не будет.

Лейб-кучер Никита громко высморкался с козел:

— А кудыть дале-то ехать, осударыня?

Екатерина с размаху убила комара на своей щеке.

— Езжай, куда глаза глядят. Нам везде хорошо!

О чем Фридрих II не договорил с Австрией при свидании в силезском Нейссе, следовало решить в моравском Нейштадте, куда Иосиф II и выехал вместе с Кауницем. Тот еще пытался водить на помочах молодого германского императора, но Иосиф иногда уже давал канцлеру ощутимые ответные щелчки.

Фридрих был бы счастлив слышать их диалог в карете.

— Сами мы воевать не будем, — доказывал Иосиф, — но в случае победы Турции над Россией я хотел бы иметь в своих владениях часть Польши, всю Галицию и… не откажусь от Украины.

— Зато в случае победы России над Турцией, — подхватывал Кауниц, — наши планы становятся шире: Австрия должна поглотить Малую Валахию, Болгарию, Сербию, Боснию, Албанию и… Грецию!

— Вы забыли о Египте, — напомнил император.

— Простите, ваше величество, я забыл…

— Следует помнить, что со временем мы должны занять и Египет, дабы не допустить туда французов и англичан, которые придут на берега Нила, если мы, немцы, не поторопимся.

— Еще раз извините мою старческую забывчивость.

— Я вас прощаю, — сказал Иосиф…

Фридрих приветливо встретил свиту Иосифа (составленную, как нарочно, из генералов, которых королю доводилось вдребезги сокрушать на полях былых сражений), а канцлер Кауниц, сухо кивнув королю, удалился на кухню, где с помощью аптечных весов и мензурок начал производить химический анализ сливок, шоколада и сахара, должных воплотиться в обычную чашку какао. Иосиф заранее извинился перед Фридрихом за дурацкие причуды канцлера:

— Окна будут плотно затворены — никакого проветривания. Перья и карандаши должны лежать в идеальной линии, иначе он взбесится. Не удивляйтесь, если канцлер вдруг начнет метаться, сравнивать температуру наружного воздуха с комнатной, и при этом то снимать, то надевать свои черные плащи.

— Благодарю. Сколько плащей он носит сразу?

— Сейчас на нем девять.

— Хорошо, что у вашего канцлера не девять голов…

Конференцию Кауниц открыл со всей спесью, ему присущей. Он не привык в Вене слушать других, а больше привык слушать самого себя. Для начала он проделал глубокий исторический экскурс в прошлое Европы, при этом Фридрих, отличный знаток истории, вежливо позевал. Затем Кауниц обрушился на Европу, как на лютого врага своего, и в высокопарных выражениях сложил дивную фантазию на тему о политическом совершенстве «Священной Римской империи», которую он имеет честь представлять, и, наконец, замучив всех словоизвержениями, признался в главном:

— Мы собрались здесь, чтобы противостоять честолюбивым замыслам варварской России; один шаг Румянцева за Дунай будет означать для всех нас совместную войну против России… Пора выстроить плотину, дабы удержать выступающий из берегов могучий русский поток, угрожающий потопом народам всего мира! Я согласен: пусть будет война! Россию мы победим…

На листе бумаги король нарисовал бегущую лошадку, косо глянул на сжавшегося Иосифа, задержал взгляд на Каунице.

— Вы никогда не победите Россию, — заметил он спокойно.

— Почему? — возмутился император.

— По той простой причине, что я… честный человек.

На спину лошадки он пририсовал фигурку гусара.

— Я жду объяснений, — потребовал Кауниц.

— Объясняю: верный союзу с Россией, я, король Пруссии, в случае возникновения войны между Австрией и Россией, вынужден выступить против вашей идеальной империи. Согласитесь: если Пруссия, маленькая и бедная, успешно отбивалась от коалиции Франции, России и Австрии, то, объединясь с армией Румянцева, она через неделю промарширует по улицам вашей столицы…

Он бил, он издевался, он уничтожал, он выигрывал.

Тихим голосом король скромнейше добавил: