Железные франки - Иария Шенбрунн-Амор

– Ваше величество, ваш поход должен прославиться освобождением города, связанного с царством царя Давида, не захолустной, никому не ведомой тюркской кочкой!

Король замер. Констанция нащупала верную струну, и ее мелодия бальзамом пролилась в неуверенную, но алчущую славы и подвигов душу Людовика.

– Княгиня, я все обдумаю и приму решение!

Все рыцари таковы – все мечтают о Геракловых подвигах, все желают, чтобы о них слагались песни и легенды. Никто из героев не интересуется низменной пользой, все презирают ремесло возможного, мечтая взамен об искусстве совершить невиданное. Если бы о верных мужьях слагали столько же баллад, сколько их нарифмовали об отважных воинах, все замужние женщины могли бы спать спокойно, потому что нет для мужчин ничего на свете заманчивее славы.

Когда Констанция раздевалась, она вспомнила, что так и не нашла свой крест. Пошарила по ковру, заглянула под ложе. Наверное, татик подобрала и сохранила пропажу. Звать ее не осталось сил. Впервые, с тех пор как помнила себя, Констанция легла спать без нательного креста.

Среди ночи очнулась от недолгого, тяжелого, как обморок, и страшного сна, но и наяву ее тяготила вина и пугало предчувствие обреченности. Свернувшись калачиком, смотрела, как постепенно высвечивалось небо в окне. Не уступит она Раймонда, не уступит. Свою душу спасет потом. Его душа сейчас важнее.

На следующий день Луи с упрямством слабого человека, наконец-то на что-то решившегося, объявил, что его христианский и королевский долг – вызволить из рук неверных Дамаск. Ошарашенный и озлобленный Раймонд наотрез отказался участвовать в этом безумном нападении на соседний эмират, ничем франкам не угрожающий.

С каждым заявлением пропасть между антиохийцами и французами становилась непроходимее. Облегчение и ужас захлестывали Констанцию. Она твердила себе, что борется не за славу, город или власть. Она боролась за любимого мужа, отца ее детей, за святость своего брака, и если она готова рисковать Антиохией, то это ее право!

Понимая, что исчезала невозвратимая возможность завоевать Алеппо, князь бросился к последней своей надежде – Алиенор. Опять Констанция затрепетала – все старания разъединить аквитанцев привели лишь к тому, что королева превратилась в единственное чаяние Пуатье, в его конечный оплот: теперь все мысли, планы и упования князя были возложены на эту женщину, о которой месяц назад он даже не думал!

Вслед за тем в замке произошли неслыханные события – между Луи и Алиенор вспыхнул открытый раздор. Французский король настаивал на немедленном отбытии в Иерусалим, а его супруга заявила, что ни она, ни ее подданные не покинут Раймонда, и если придется, то все ее аквитанские вассалы с их воинами сами по себе, отдельно и независимо от остальных французских войск, выступят на осаду Алеппо вместе с армией Антиохии.

Констанция изумилась и ужаснулась: избалованная Алиенор, жившая преклонением царедворцев и вожделением мужчин, проявила ясный разум, силу духа и верность Раймонду. Но изменился и безвольный мямля Луи: он вызвал Пуатье к себе и решительно заявил, что князь Антиохийский оказывает на свою племянницу пагубное влияние, и он, Людовик VII Капетинг, король Франции Божьей волей, собирается воспользоваться своим правом супруга и приказывает жене двигаться вместе с ним в Иерусалим. По слухам, король заявил, что если понадобится, то он «силой оторвет Алиенор от этого места». Раймонд выскочил из кельи Луи бешено-бледный, сел на коня, куда-то умчался и остаток дня провел вне замка. Общества своей супруги он уже давно не искал.

Констанция весь день не покидала своей опочивальни, но плохие вести мгновенно доносились до тех, кому причиняли боль: по замку, полному чутких ушей царедворцев, пронесся уже совершенно невероятный слух, что Алиенор усомнилась в законности своего брака.

– Королева заявила, что, поскольку они с Людовиком свойственники в четвертой или пятой степени, их брак греховен и должен быть расторгнут, – сверкая глазами, смаковала подробности Изабо. – Родичи! Да на них глядя, трудно поверить, что оба – существа той же породы!

Констанции не надо было напоминать, кто единственный тут выглядел и был одной породы с Алиенор. Но не все на свете решала внешность.

В сопровождении свиты, шурша голубым – цвета верности – шелком платья, отделанного плетеным аграмантом, гордо подняв увенчанную короной голову и стараясь выглядеть невозмутимой, княгиня следовала к покоям французской королевы. В переходах, галереях и коридорах толпились придворные, выспрашивая друг у друга новости, обраставшие невероятными и волнующими подробностями при каждом пересказе. Двор лихорадочно прикидывал, кто добьется своего – отчаянная Алиенор и необузданный, могучий хозяин Антиохии или слабовольный, невезучий монарх, вдобавок находящийся в чужих владениях. Сплетники растерянно умолкали, когда мимо шла Констанция. Многие, видимо, впервые вспоминали об этой несущественной пешке в захватывающей игре монархов.

В покоях царило смятение: кавалеры и дамы перешептывались по углам, слуги короля что-то выносили, слуги королевы что-то вносили. Констанция больше не трепетала перед избалованной соперницей. Намерение Алиенор разбить свой брак с французским монархом лишило неверную супругу и мятежную королеву всех преимуществ ее ранга. Из необыкновенной и захватывающей коронованной особы она собственными силами, без помощи Констанции, превращалась в отпетую грешницу. Воистину, никто не может причинить человеку столько зла, сколько он сам себе.

Придворные дамы и слуги вышли, оставив их наедине. Полутемный покой Алиенор пропах острым, назойливым, тревожащим запахом ее благовоний. Королева, пока еще королева, сидела вполоборота на высоком стуле у окна, вызывающе закинув ногу на ногу, раздраженно помахивая узкой, слегка костлявой босой ступней. Неужто и она проводила дни, высматривая проходящего внизу Раймонда? Если Алиенор была испугана или взволнована, она умело скрывала это, по-прежнему высокомерно взирая на стоящую перед ней хозяйку замка, как всегда уверенная, что ее права не заканчиваются нигде, и уж не маленькой робкой тихоне помешать королеве Франции, герцогине Аквитании и Гаскони, графине Пуатье и владелице многих прочих земель копать всем им могилы. Косой свет выдал тонкие морщинки в углах презрительно изогнутых губ и следы бессонницы и страданий – лиловые тени под глазами, проступившие на грешнице, как тление на трупе.

Удачно, что королева осталась сидеть, так Констанция чувствовала себя выше.

– Ваше величество, как ваша родня и княгиня Антиохии, кровно заинтересованная в успехе этого похода, я осмелюсь умолять вас выполнять ваш долг – быть в этом предприятии поддержкой королю и остальным паладинам.