Несущая свет. Том 3 - Донна Гиллеспи

— Бросьте его в яму к зверям! — выкрикивали они. — Распять его!

Конвою Аурианы пришлось оставить ее и поспешить на спасение одного из двоюродных братьев Геты, которого уже оседлал Акробат и упорно пытался выколоть ему глаза. Но Ауриана не замечала ничего, она стояла неподвижно, словно статуя, и видела перед собой лишь Аристоса, который вел себя словно разъяренный бык, которого одолевали пчелы. Он подозревал, что даже его сторонники считали его виновным.

— Посмотри на него! — сказала Ауриана Сунии. — Он больше не видит Родана, он видит только того человека, который обозвал его убийцей.

Она помолчала некоторое время, но вскоре снова заговорила, и в ее голосе зазвучало едва сдерживаемое радостное возбуждение.

— Суния! Ты видела? Вот он опять ошибся. Должно быть, Метон не заметил этого, иначе он остановил бы поединок.

— Что такое, Ауриана? Я ничего не поняла.

— Да вот же! Он делает слишком широкий шаг вперед правой ногой и в этот момент почти теряет равновесие. Родан мог бы легко перейти в нападение, сбить его с ложного замаха с ног ударом сверху, а потом разделаться с ним за пару секунд, если бы это был настоящий поединок. Это очень хороший признак, Суния. От злости он теряет чувство дистанции, однако это проявляется незаметно. Метон пока ничего не видит. А теперь Аристос похож на пробку, брошенную в воду и качающуюся на волнах. У него не совсем хорошо прикрыт корпус. Его защиту можно пробить. Но вот, наконец, и Метон заметил это. Посмотри на наставника! Видишь, как он встревожен и пытается подать знак Аристосу.

— По мне, так он выглядит как всегда, Ауриана!

— Значит, у тебя нет глаз! Он похож на маятник, который то и дело сбивается с ритма. Хвала судьбе! Мне так давно хотелось увидеть это! — она смотрела на поединок некоторое время молча, мысленно представляя себе, как она воспользуется промашками Аристоса. — Родан глупец. Он испугался злобы, которой кипит его противник, хотя именно сейчас Аристос наименее опасен.

Какой-то подвыпивший зритель, от которого отвратительно несло кожами, начал дергать Ауриану за плащ.

— А что это, друзья мои? Прокаженный?

И вдруг ему удалось откинуть ее капюшон.

— О, кровь Горгон! — раздался театральный смех кожевенника, схватившего Ауриану за плечи и державшего ее так на расстоянии вытянутой руки. — Взгляните, друзья! Это же наша прекраснейшая Ауриния, которая ходит среди нас, переодевшись, чтобы мы не узнали ее!

— Отпусти меня! — сказала Ауриана, не повышая голоса.

Когда кожевенник не послушался, она пнула его ногой в лодыжку и вырвалась. Ее обидчик охнул и присел, но далеко ей уйти не пришлось. Ее тут же окружили около дюжины зевак, привлеченных криками кожевенника. Они сгрудились вокруг, грубо толкая ее и пытаясь стянуть с нее плащ. «Проклятые стражники! — подумала Ауриана. — Когда не надо они всюду таскаются за мной, а сейчас как сквозь землю провалились».

— Ауриния! Слава Ауринии! — послышались восторженные восклицания.

— Дорогая! Подари мне свой поцелуй! — крикнул какой-то человек в рваной тунике и попытался обнять ее сзади.

Еще один бродяга, стоявший впереди, драматическим жестом обнажил свою грудь.

— Убей меня! — вопил он. — Все равно я когда-нибудь умру. Так не лучше ли умереть от меча нашей любимой Ауринии?!

Один из друзей оттолкнул смельчака в сторону.

— Не его! Убей меня! Этот бездельник не заслуживает такой благородной смерти!

Суния изо всех сил пыталась защитить Ауриану своим тщедушным телом. К тому времени, когда подоспели стражники и стали разгонять слишком ретивых приверженцев Аурианы, она опустилась на четвереньки, намереваясь проползти в ногах у сцепившихся между собой драчунов. Правую руку она прижимала к себе. Эта рука держала меч и если бы чья-нибудь нога наступила на нее, ни о какой победе над Аристосом не могло быть и речи.

Глава 54

В ноны месяца августа Марк Аррий Юлиан созвал пять главных заговорщиков на совещание, которое происходило в борделе Матидии, в комнатке, находящейся под самой крышей. Этот дом на Авентинском холме — приземистое обшарпанное строение желтого цвета — выходил на Большой сточный канал. Если бы нагрянули незваные гости, спастись отсюда не представляло особого труда. Из борделя был прорыт тайный подземный ход, по которому гости могли пройти в клоаку и затем выйти на поверхность где-нибудь за пару кварталов отсюда.

Пятерка сидела почти неслышно, лишь изредка обмениваясь репликами, не имевшими прямого отношения к делу, ради которого они пришли сюда. Матидия уступила им помещение, где она обычно вела расчеты с посетителями. Через тонкие стены из соседних комнат доносились звуки, типичные для таких заведений — вопли, смех, страстные стенания, сопровождаемые ритмичным скрипом рассохшихся деревянных топчанов. В кабинете Матидии, если его можно было так назвать, царил беспорядок. По полу, липкому от пролитого сладкого вина, были раскиданы свитки папирусов с нацарапанными на них цифрами, парики проституток, пустые глиняные флаконы из-под ароматических мазей и жидкостей, ржавые щипцы для завивки волос. Из шкафа со сломанной дверцей на пол вывалилась куча белья, от которого исходил экзотический запах александрийского листа. В стенных нишах стояли статуэтки Венеры и Эроса, засаленные от частого прикосновения. Над Венерой висела свежая пальмовая ветвь. Матидия меняла их каждый день в знак протеста против гонений властей на проституток.

Наконец на носилках в комнату внесли сенатора Нерву. Его мутные глаза походили на затянувшиеся болотной ряской, давно не чищенные пруды, а нижняя челюсть наполовину отвисла, открывая подернутый белым налетом язык. Он пробурчал что-то нечленораздельное в ответ на приветствие коллег, а затем снова впал в кажущееся беспамятство.

Когда наконец все опять расселись по местам, Марк Юлиан обратился к собравшимся, среди которых были Петроний, префект преторианской гвардии, сенаторы Сенеций и Герений, которому в решающий день предстояло выступить в Сенате и объявить Нерву Императором, Аполлония, хранительница гардероба Домиции Лонгины, представлявшая императрицу.

— Все ли ваши люди знают свои места и что им надлежит сделать по условленному сигналу? — спросил Марк Юлиан, обводя взглядом напряженные, серьезные лица.

В ответ все закивали головами. Взгляд Марка Юлиана задержался на Сенеции, сенаторе из старинного рода патрициев, который лишь недавно был посвящен в заговор. Постоянные житейские невзгоды, преследовавшие этого человека, оставили на его лбу глубокие складки. Казалось, что он наблюдал за другими с особым вниманием, слегка втянув верхнюю челюсть, как бы защищая ее. Этим он напоминал черепаху, наполовину укрывшуюся в своем панцире. Каждый чувствовал некоторую неловкость, но нервозность Сенеция была следствием страха скорее перед людьми, сидевшими рядом с ним, чем перед Домицианом.